Пушкинская же сказка (как и написанная той же осенью «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях») близка к европейской традиции, ближе всего, как установил М.К. Азадовский, к варианту, изложенному в сборнике сказок братьев Гримм. Как и у Гриммов, у Пушкина желания исполняет рыбка (в немецкой сказке камбала), в его сказке сохраняется последовательность исполнения желаний, так же изменяется морской пейзаж по мере роста аппетитов старухи от тишины к буре. Однако русский поэт очень значительно отступает от немецкого источника: сказка написана не прозой, а нерифмованным белым стихом, и в ней очень различаются характеры старика и старухи. Одну автор делает властной, алчной и жестокой, в другом оттеняет смирение и покорность до полного порой порабощения, и это сразу придает сказке русский, а не европейский колорит (у Гриммов старик и старуха вместе пользуются благами, дарованными волшебной камбалой, за что оба и наказаны). Кроме того, Пушкин сокращает цепь желаний (старуха в немецкой сказке пожелала стать богом и папой римским, что ни в какой мере не свойственно русскому сознанию) и вводит конкретные детали русского народного быта, в том числе и деревянное корыто, которого, конечно, нет у Гриммов, с него он начинает и заканчивает им свой рассказ (Азадовский М. Источники сказок Пушкина // Пушкин. Временник пушкинской комиссии. Т. 1. М.-Л. АН СССР, 1936).
Черты национального характера, общее представление о русской жизни, сам склад русских понятий настолько преобладают в сказке, что она гораздо раньше других сказок Пушкина была усвоена устной традицией. Уже в сборнике сказок Афанасьева, материалы для которого собирались в 18401850 годы, напечатана сказка, настолько повторяющая пушкинскую, что ее долго считали единственным на русской почве источником «Сказки о рыбаке и рыбке». И только исследования Азадовского положили конец этому заблуждению. Сегодня хорошо известно, что из всех пушкинских сказок на устную традицию целиком опирается только «Сказка о попе» (она вся из устной поэзии), в других случаях важную роль играют западно-европейские, книжные и почерпнутые из них международные фольклорные сюжеты.
В ту же болдинскую осень 1833 года, в начале ноября, написана «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях», история создания которой не совсем ясна, потому что не сохранилась большая часть черновиков. Судя по рукописям, в деревне Пушкин работал только над второй половиной сказки. А где сочинял первую? Существует предположение, что задумал и начал сочинять сказку поэт еще в дороге, которая в ту осень была для него очень длинной, ведь он совершил многонедельное путешествие в Поволжье и на Урал, до Оренбурга и Уральска, и потом уже приехал в Болдино. Я.Л. Левкович склонна видеть в обращении к жене (31 августа 1833 г.): «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете а душу твою люблю я еще более твоего лица», некие переклички и подступы к сказке о мертвой царевне, и предполагает, что работа над сказкой началась еще в дороге. Знать этого мы не можем, но предположение красивое, тем более что сам поэт сообщал жене с дороги: «я уже и в коляске сочиняю».
А. Лактионов. «Вновь я посетил». 1949
Иногда утверждается, что источником для работы послужила запись няниной сказки «Царевна заблудилась в лесу», сделанная в 1824 году. Однако пушкинская запись сюжетно соответствует только второй половине сказки и то отчасти, с момента блуждания царевны в лесу, а о событиях первой рождении царевны, смерти ее матери, зависти мачехи, присутствии волшебного зеркальца в ней нет упоминания. И вообще дальние аналогии «Мертвой царевны» в русской сказочной традиции имеют другой вид. Чаще они связаны с сюжетом об оклеветанной девушке, а мотив соперничества в красоте присутствует обычно как противопоставление родной дочери и падчерицы в глазах матери.
«Сказка о мертвой царевне», как и «Сказка о рыбаке и рыбке», восходит к гриммовской сказке, с которой Пушкин был знаком по тому же французскому переводу Галлана (там она имеет название «Boule de neige», что в русском переводе значит «Белоснежка»). Сохраняя основные мотивы, Пушкин меняет многие детали и гриммовского текста, и няниного варианта: царевна у Пушкина попадает в дом к семи богатырям в лесу, а не в замок к двенадцати гномам, опущены все типично волшебные детали из записи 1824 года (вражда «своих» богатырей с чужими, оставленные царевне платок, сапоги, шапка, которые могут служить знаками того, живы ли ее названные братья, нападение на лесной дом «чужих» богатырей и сонные капли, которыми царевна их «угощает» и др.), правда, оставлен намек на «богатырские забавы» названных братьев царевны («Сарацина в поле спешить»). Зато введена в сказку фигура жениха, королевича Елисея, отправляющегося на розыски пропавшей невесты; этого мотива и такой фигуры не знает русская сказочная традиция. Но она свойственна европейской, и оттуда же заимствовано обращение Елисея за помощью в поисках невесты к солнцу, месяцу и ветру.
Как и в «Сказке о рыбаке и рыбке», русский колорит, русская лексика, соответствие всего происходящего в «Сказке о мертвой царевне» русским понятиям не оставляют ни малейшего намека на ее европейское, нерусское происхождение. То же можно сказать и о последней сказке Пушкина, происхождение которой еще более замысловато, чем двух названных.
В сентябре 1834 года Пушкин последний раз приезжал в Болдино, и в ту осень он написал одну только «Сказку о золотом петушке», которая целое столетие вызывала вопросы своим «непонятным» происхождением и считалась самой загадочной пушкинской сказкой.