При расставании дети природы всячески выражали свою благодарность и признательность капитану, одарив его оригинальными подарками, которые иначе как предметами искусства назвать нельзя: различные цветные рисунки, вырезанные искусными камнерезами на моржовой кости, а их умудренный аксакал достал из своих закромов рукавицы из выделанной оленьей кожи, отороченные цветными национальными орнаментами, которым место в каком-либо этнографическом музее.
История с детскими стихами на чукотском языке на этом не закончилась, а имела продолжение во время празднования дня рождения Татьяны, жены Геннадия. Он в тайне от жены уговорил своих детей и внуков преподнести оригинальный подарок маме и в кульминационный момент они вышли вперед и начали вдвоем в унисон декламировать стих: «Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик» на чукотском языке, чем едва не повторили картину всеобщего ржания на ледоколе после такой же декламации.
Глава 12
К сожалению, хватало и аварийных случаев, хотя в жестоких арктических условиях, казалось бы, наоборот, нужно стараться исключать непозволительную небрежность и халатность, дабы избежать условий, приводящих к трагическим событиям. Но это лишь прописные истины и скучные параграфы многочисленных инструкций, обложивших человека со всех сторон. А он же остается самим собой, со всеми слабостями и недостатками, тем более что монотонная жизнь с исполнением ставших привычными обязанностей и вовсе приводит к индифферентному состоянию и безразличию, притупляя даже врожденное чувство опасности. Немало таких случаев произошло с палубными вертолетами ледовой разведки, в Арктике их хрупкие конструкции выглядят особенно уязвимыми на фоне жестоких северных условий.
На ледоколе «Москва» опытный пилот вертолета, с которым Бубнов налетал не одну тысячу километров, ушел в отпуск, а на его место прислали молодого, попивающего летуна не с самыми лучшими рекомендациями, которого и вовсе не хотели брать на ледоколы, где требуются особые качества в управлении винтокрылой машиной, но «на безрыбье и рак рыба». Из-за отсутствия других кандидатур пришлось довольствоваться тем, кого дают. Он вроде бы прижился, проработав некоторое время без серьезных нареканий, и с ним смирились.
Как-то в очередной раз потребовалось проверить окрестные льды, и начали готовить вертолет к вылету. Работал свежий ветер, и вышедший гидролог поинтересовался, почему не развернули машину против ветра, как это прописано в инструкции. «Ничего, полетим», последовал ответ, означавший замаскированное: «Не суйся в не свое дело». Начали раскрутку винта, и при порыве ветра лопасть зацепила килевую балку, но никто этого не заметил, и стрекозу, не успевшую как следует взлететь, начало крутить вокруг собственной оси. Спустя несколько минут машина рухнула на лед. В кабине находилось три человека: пилот, гидролог и корреспондент газеты «Советская Россия». К несчастью, на судне в это время «развелось» несколько корреспондентов центральных газет, и между ними шло негласное соревнование, кто полетит первым. Вот и «повезло» «российскому» журналисту. Надо полагать, что после увиденного своими глазами они больше не будут сражаться между собой за единственное место в вертолете, наоборот, как истинные джентльмены, постараются пропустить вперед более авторитетных братьев по перу.
Николая, сидевшего сразу же за спиной пилота, при ударе о лед выбросило из кресла, и, запущенный словно камень из пращи, он выбил головой дверь, затем его несколько раз перевернуло в воздухе и бросило на лед. Все проходило как в замедленном кино, мозг едва успевал фиксировать события: не ощущая ни боли, ни эмоций, ударился о лед и потерял сознание. Как долго находился в бессознательном состоянии, не помнит, но исходя из последовавших событий совсем недолго. Очнувшись, почувствовал солоноватый привкус на губах и сбегающую по лицу кровь из разбитой головы, но боли не было. Оглянувшись, увидел разбитый вертолет и почувствовал резкий запах бензина, вылившегося из разбитого бака. Встал на ноги, хотя в глазах рябило и конечности не держали, увидел лежащих под обломками пилота и корреспондента с разбитыми лицами, залитыми кровью, на которых живого места не было. Двигатель еще работал, и, понимая, что вот-вот может загореться бензин, на чистом автоматизме Николай оттащил пилота и корреспондента на безопасное расстояние от разлившегося топлива. Пришедший в себя корреспондент произнес: «Коля, очки», хотя ничего не видел из-за залившей лицо крови. Наконец остановился двигатель и стало тихо, до звона в ушах. На этом сознание снова покинуло его, и проснулся он лишь на следующий день в амбулатории ледокола. Когда же оказался на настоящей больничной койке, то выявились множественные повреждения, включая сотрясение и отек мозга, разрушение межпозвоночного диска, повлекшее за собой сдавливание всего нервного ствола позвоночника, и ряд других, не столь серьезных травм.
Рассказывать о многомесячных мучениях Николая Петровича не стоит, но все-таки он, благодаря несокрушимой воле, терпению и настойчивости, победил, насколько возможно в его ситуации, когда он мог если не умереть, то превратиться в немощного инвалида. Но как бы то ни было, а уже в 1969 году Николай Петрович работал в Магадане заместителем начальника управления ледовых операций. Последствия приземления головой о лед сказываются и сейчас, но полярник продолжает жить, и память его тоже не подводит.
Глава 13
В марте 1987 года ледокол «Владивосток», обеспечивающий зимнюю навигацию в Охотском море, под командованием капитана Геннадия Антохина, с караваном из двух судов после полудня вышел из Магадана на южную ледовую кромку. Вертолет на борту отсутствовал по уважительной причине: улетел в аэропорт «Сокол» встречать прибывающее начальство в лице заместителя командира эскадрильи, прибывающего для очередной проверки летно-технического персонала. В конце дня на подходе к мысу Таран винтокрылая машина приземлилась на своем штатном месте с вертолетным начальством на борту. После полуночи караван подошел к ледовой бровке, и суда, проинструктированные ледоколом, были отпущены в свободное плавание.
Утром капитан выдал задание пилоту Виктору Влескову готовить вертолет к ледовой разведке с гидрологом Игорем Ванюшкиным. Завертелась давно налаженная кухня, доведенная до автоматизма. Погода благоприятствовала: над всем Охотоморьем безоблачное небо, как над той Испанией, и не видно ни одного циклона, что бывает не часто. Поднявшийся на мостик пилот, получив полетное задание, вернулся к машине. Вскоре послышался знакомый звук запускаемых двигателей и монотонной работы прогреваемых турбин. Капитан задержался на мостике, отправив по какой-то надобности третьего помощника, и мерил палубу крупными шагами от одного борта до другого. И вдруг, словно сирена в преддверии воздушного налета, раздалось дикое завывание турбин вертолета, способное разбудить египетских, давно почивших в бозе фараонов. Кормовой мостик затруднял обзор вертолетной площадки, сколько ни вытягивай шею, а прибежавший вахтенный матрос с выпученными глазами, не в силах произнести ни слова, лишь махал руками, словно отбиваясь от докучливой мухи.
Геннадий, не теряя ни секунды и еще ничего не ведая о произошедшем, объявил общесудовую тревогу и вслед за ней пожарную, прекрасно понимая, что такое вертолет с полными баками легковоспламеняющегося топлива. Рев турбин прекратился так же внезапно, как и начался, но в установившейся тишине с левого борта громко прозвучал удар чего-то тяжелого о лед, оказавшегося хвостом вертолета, хотя винтокрылая машина совсем не ящерица, отбрасывающая хвост при неизбежной опасности, рефлекторно понимая, что лучше расстаться с хвостом, чем с жизнью.
На мостик ворвался замкомэска и в запальчивости, не выбирая слов, понес всякую ересь, обвиняя ледокол во всех смертных грехах, включая свалившуюся с небес зыбь, при том что судно почти полсуток двигалось во льду, и появление невесть откуда взявшегося неучтенного ветра. Видимо, охваченный эмоциями, он пытался сходу отвести от себя вину и, не совладав с нервами, не понимал, что своим экстравагантным поведением лишь доказывает обратное. К тому же обнажает внутреннюю сущность своей натуры, о чем наверняка скоро пожалеет, придя в себя после охватившей истерики. «Знает кошка чье мясо съела!»
Ларчик же открывался просто: вертолет вначале перевернулся без воздействия каких-то потусторонних сил, ударив вращающимися несущими лопастями по дверям ангара на уровне человеческой груди и оставив глубокие вмятины хорошо, что поблизости не оказалось людей, затем еще дважды перевернулся, а хвост, ударившись о край вертолетной площадки, переломился и упал за борт. К счастью, разлитое по палубе топливо не воспламенилось, что грозило гибелью обоим пилотам, да и отработанное правило не показываться на палубе в районе вертолетной площадки при взлете и посадке геликоптера также сыграло неоценимую роль. Истинная роль дисциплины и проявляется в таких критических эпизодах. Гидролог Игорь Маркелович Ванюшкин сообщил капитану очень интересные факты: замкомэску не понравились вчерашние действия пилота при заходе на посадку. Ванюшкин, получив задание на разведку, вышел на вертолетную площадку и, увидев, что его привычное место занято прилетевшим авиационным начальством, остался на месте в ожидании окончания оживленного разговора между обоими пилотами. Авиатехник Витя Галкин, дождавшись команды, отдал вертолетные крепления, двигатели продолжали прогреваться, но новый командир не спешил освободить кресло гидролога, и Ванюшкин, подсознанием почувствовав какую-то непонятную угрозу, зашел в ангар, продолжая наблюдать за разворачивающимися событиями через полуоткрытую дверь. Витя Галкин находился между геликоптером и ангаром, а гидролог, подчиняясь тревожному чувству, втащил его к себе, и, прикрыв дверь, они уже вдвоем наблюдали за дальнейшим. Апогеем неосознанного предчувствия явился момент, когда пилот, изогнувшись, привстал и, попытавшись перебраться в задний салон, случайно задел рукоятку автомата перекоса лопастей, отчего вращающий винт перекосился, создав кренящий момент, ставший роковым для вертолета, ибо швартовы были отданы. Машина продолжала крениться, и лопасти начали молотить по палубе и двери ангара. Уже на палубе изувеченный вертолет с заглохшими двигателями перестал агонизировать. На удивление, из искореженной кабины выбрались невредимые незадачливые пилоты; вот и на их счету появился разбитый вертолет, как у каждого хирурга есть свое маленькое кладбище, но хирурги не погибают вместе с невезучими пациентами, а у вертолетчиков совсем наоборот, и редко когда они остаются в живых при гибели своего ненадежного друга.
А дел-то было всего на грош: оба пилота хотели просто поменяться местами и, вместо того чтобы обоим выйти и, поменявшись очередностью, снова занять кресло противоположного борта, предприняли чисто мальчишеский маневр, в результате которого все и произошло. В 1996 году на ледоколе «Ермак» почти в такой же ситуации погиб пилот Толопченко. Потерявший сознание от удара и сидевший в пассажирском кресле хозяйственный помощник Еремченков закрыл выход пилоту. Естественно, инициатива исходила от начальника, от его неуемного желания показать своему подчиненному свое летное превосходство, вместо того чтобы свято соблюдать инструкцию, расписывавшую все действия до мелочей в их последовательности. Исходя из произошедшего, напрашивались очевидные выводы, что замкомэска явно находился не на своем месте, ему и кресло рядового пилота нельзя было доверять, ибо человеческая суть даже при самой тщательной маскировке обнажается в критические моменты принятия решений. В итоге Ванюшкин, будучи очевидцем, написал подробную объяснительную записку, а капитан спрятал ее в сейф до лучших времен, и она впоследствии очень пригодилась. Копии были отправлены в ледовую службу и службу безопасности мореплавания.
Для расследования летного происшествия, а вернее, катастрофы вертолета на ровном месте прибыли командир вертолетного отряда «Владавиа» Владимир Сайбель и зам начальника управления гражданской авиации на Дальнем Востоке Андрей Козлов. По прошествии полутора суток к капитану пришел авиатехник Витя Галкин с необычной просьбой: попросил немного спирта. Геннадий от удивления едва речи не лишился: «У тебя же у самого спирта больше, чем у меня!» «Так расследуют же!» На этом краткий диалог прекратился, все сразу прояснилось, и капитан удовлетворил аргументированную просьбу. Очевидно расследование без принятия очередной порции допинга никак не продвигалось.
После окончания расследования капитан по русскому обычаю гостеприимства накрыл солидный стол, хотя, по большому счету, итоги расследования его не интересовали, объяснительная, все объясняющая записка, лежала в сейфе, как мина замедленного действия, и при попытке свалить часть вины на него могла наделать много шороху, тогда пришлось бы привлекать и более высокое начальство. По всей видимости, расследователи это хорошо понимали и постарались спустить дело на тормозах.
За столом среди всего прочего коснулись квалификации командиров воздушных судов. Козлов отметил, что он так же летающий зам начальника управления, пояснив, что все летающие замы по внутренним правилам компании обязаны иметь допуски к полетам. Каждый командир большого воздушного судна в дополнение к аттестационным документам и допуску к управлению большим самолетом должен иметь таковой и к малышам типа Як-40, Ан-2, добавив, что у него допуск на Ту-154 и Як -40. Геннадий поинтересовался, не распространяется ли это правило на вертолеты. Козлов посмотрел на него с нескрываемой иронией и произнес: «Знаете, Геннадий Иванович, я до сих пор не могу понять почему эта херня летает!»
Вспоминается популярный анекдот тех лет. Ледовый разведчик попадает в зону обледенения, и командир приказывает бортмеханику включить систему антиобледенения, но в ответ молчание. Командир более жестко повторяет, так как вибрация усиливается, и уже почти в панике кричит: «Сейчас упадем!» А в ответ: «А если не упадем, что пить будем?»
Таким образом, главную объединяющую роль у авиаторов того времени играл спирт в любом его виде и изготовлении, поистине универсальная отмычка ко всему, а не только для использования в качестве антиобледенителя.
Глава 14
На семидесятые годы пришелся апогей северного завоза в невиданных ранее объемах грузов. Караваны судов, следующие по восточному сектору трассы и опекаемые тремя линейными ледоколами, достигали полутора десятков судов, а ледовая разведка проводилась непрерывно: взлетал один вертолет и, израсходовав горючее, через три с небольшим часа садился на свой ледокол, а вслед за ним в воздух поднимался геликоптер с другого ледокола, затем с третьего, а потом все повторялось. Получалось, что одна из «стрекоз» постоянно висела в воздухе, отслеживая малейшие изменения в поведении льдов, ветра и тумана.
Это было время наибольшего количества полярных станций, или «точек», как их называли на обыденном языке, в основном занимавшихся проблемами военно-морского ведомства, очень популярными поисками слоя «скачка» в глубинах полярных морей, столь важного для подводных лодок. Это граница двух водных сред с разной плотностью воды, под которой лодки чувствуют себя неуязвимыми для гидролокаторов и сонаров любой мощности, ибо слой «скачка» не пропускает или искажает акустические лучи, направляя их вверх, то есть, по сути дела, отражая. Толщина его может разниться от нескольких до десятков метров, и основным его критерием является изменение температуры. Там же могут появляться сверхпроводимые каналы связи. В этом контексте можно рассматривать выдвинутое известным географом, доктором географических наук Валерием Николаевичем Купецким предположение о нахождении по линии разлома литосферы каналов, свободных ото льдов, недалеко от полюса. Косвенным подтверждением этому является трехкратная попытка двух молодых французов преодолеть расстояние от мыса Барроу на Аляске через Северный полюс до Гренландии на легком алюминиевом катамаране, хотя неизвестно, удалась ли им третья попытка, на которую они рассчитывали. Несмотря на хроническое невезение, в результате которого их спас ледокол «Адмирал Макаров», подняв на борт и катамаран, они с завидной настойчивостью продолжают поиски свободной ото льдов зоны.