Полет продлился около десяти часов, временами приходилось снижаться едва ли не до самых торосов, выступающих, как древние стражи на порубежных заставах и засечных полосах, предохраняющих от набегов кочевников со стороны Дикого поля. Николай предложил отправить написанную статью в «Известия», которую газета и опубликовала как эксклюзивный, совершенно необычный материал. Через пару дней кто-то из знакомых спросил гидролога, видел ли он последний номер «Магаданской правды» со статьей Теплякова «10 часов на бреющем полете»? Тогда и прекратилась травля журналиста, а с Николаем они стали закадычными друзьями. С коллективом газеты также установились нормальные рабочие отношения, и Юрий уже не помышлял о бегстве.
Гораздо позже журналист все-таки добрался и до Арктики, соблазненный рассказами своего друга, на ледоколе «Ленинград» под командованием капитана В. И. Абоносимова. В вышедшем сборнике стихов он посвятил своему другу самые теплые и благодарные слова.
Глава 10
Линейный ледокол «Москва» под командованием капитана Л. Ф. Ляшко, пройдя Берингов пролив, следовал в Певек. На всей трассе, вплоть до порта назначения, наблюдалась чистая вода. Видимость так же благоприятствовала плаванию, и проплывающий с левого борта северный берег Чукотки хорошо просматривался. На всем его протяжении отсутствовал даже припайный лед, лишь в районе мыса Биллингс на расстоянии нескольких миль удерживалась полоса пакового припая, готовая в любой момент оторваться от береговой линии и пуститься в океанское плавание по воле ветра и волн.
Гидролог Бубнов обратил внимание капитана на возможное быстрое изменение ситуации, если оторвется какая-то оконечность припая и перегородит трассу, что чрезвычайно опасно в условиях пониженной видимости даже для ледокола. Ляшко согласился с оценкой, но засомневался в таком уж идеальном развитии ситуации, будто специально подготовленной для повреждения проходящих судов, равносильно внезапно появившейся балке поперек шоссе на пути мчащегося автомобиля.
Спустя несколько дней, закончив свои дела в Певеке, по указанию штаба арктических операций снялись в обратном направлении, в порт Провидения. Ситуация на трассе не изменилась, и отсутствие льда по-прежнему радовало глаз, разве что видимость несколько ухудшилась. За ними в нескольких десятках миль в том же направлении следовал ледокол-близнец «Ленинград», которым командовал капитан В. И. Абоносимов после утилизации его прежнего угольно-парового «Адмирала Макарова».
В российском флоте существовала преемственность названий кораблей и судов, отличившихся во время своей деятельности, корни которой уходят в начало девятнадцатого века, к первому крейсеру «Память Азова», названному в честь линейного корабля «Азов», героя Наваринского сражения 1826 года. С тех пор возникшая традиция неуклонно соблюдалась, а количество преемников лишь прибавлялось. Так продолжалось до революции 1917 года, но потом новая власть все перечеркнула и переименовала многие оставшиеся корабли на свой лад. Балтийский линкор-дредноут «Гангут» получил имя «Октябрьская революция», его близнец линкор «Петропавловск» стал «Маратом». Казалось бы, ничего предосудительного в их названиях не было, но «жираф большой ему видней». Уже позднее, в советское время, вспомнили о прежней традиции, и она в какой-то мере возродилась, но названия кораблей были уже другими, наступил иной отсчет времени. Однако имя адмирала Макарова, первого изобретателя чистого ледокола, не заменишь каким-то революционным матросом Пупкиным, и ничего не оставалось, как на время забыть о нем. Кто знает, не подняли бы те же матросы его на штыки, если бы адмирал не погиб в водах Желтого моря при взрыве флагманского броненосца «Петропавловск» на связке японских мин? Неграмотной, полупьяной и озверевшей массе было глубоко наплевать на заслуги перед Отечеством и миром, лишь одно слово «адмирал» вызывало у них зубовный скрежет. Что-то подобное имело место во времена Великой французской революции 1789 года. Разгоряченная толпа пришла за знаменитым химиком мирового значения Лавуазье, чтобы отправить его на гильотину. Ученый всего лишь попросил немного отсрочить казнь, ибо он находится на пороге великого открытия. Но революционеры ответили, что революции не нужна химия, и уже вскоре одна из умнейших голов человечества катилась по деревянному настилу места казни, будучи отсечена от туловища новым изобретением революции.
Спустя несколько часов получили вымпел с самой последней картой ледовой обстановки, которая подтверждала полное отсутствие льда вплоть до Берингова пролива. Перед подходом к мысу Биллингс Николай все же озаботился состоянием и нахождением оставшегося участка припайного льда, но капитан, сославшись на принятую карту, ничего плохого не обещающую, постарался успокоить его. Гидролог, проверив расстояние между галсами самолета ледовой разведки, предположил, что при таких галсах оторвавшегося припая могли и не заметить, не успокоился и настоял на подъеме вертолета, чтобы проверить ситуацию с припайным льдом на пути следования ледокола.
Прошло совсем немного времени, и с вертолета по радиотелефону раздался тревожный голос Николая, предупреждающий о развернутой полосе пака на пути ледокола. Последовало безотлагательное изменение курса, и успели проскочить в небольшой разрыв среди сплоченного льда; скорее всего, недавно оторвавшийся припай еще не успел рассеяться на более мелкие куски и представлял серьезную опасность для судов всех типов. Вертолет приземлился на свою штатную площадку, и только после этого капитан и гидролог перевели дух, но оставшуюся за кормой опасность не упоминали, хотя вскоре вспомнили о идущем за ними «Ленинграде». Николай предложил предупредить Абоносимова, но Ляшко снова успокоил его тем, что на борту находится опытный гидролог, который не подставит ледокол. Создавалось впечатление, что капитан намеренно подсовывает свинью идущему за ними ледоколу, а вернее, его капитану.
Спустя непродолжительное время в эфире послышалась ругань мастера следовавшего за ними «Ленинграда», укорявшего собственного опытного гидролога, а тот оправдывался отсутствием какого-либо льда на сброшенной совсем недавно ледовой карте. Затем Абоносимов раздраженно спросил у Ляшко, почему тот не предупредил о развернувшемся припае, на что тот со скрытым сарказмом добавил что-то оправдательное. На этом их диалог закончился. «Втюрился», резюмировал Ляшко. Между ними существовало и явно прослеживалось соперничество, хотя ничего необычного в этом нет: оба командовали новыми линейными ледоколами, и каждый хотел быть первым, а посему такие «мелкие шалости» чем-то особенным не считались.
Собственные палубные вертолеты являлись незаменимыми помощниками, позволяющими не рассчитывать на самолеты разведки и самостоятельно находить слабые места во льдах, изменения в структуре которых могут произойти в течение нескольких часов, а дожидаясь очередного вымпела, высока вероятность пропустить недолгое разрежение в вечно дрейфующих паковых полях. В настоящее время вертолеты остались лишь на атомоходах, с дизель-электрических ледоколов их убрали после аварии геликоптера при взлете с ледокола «Ермак» в 1996 году, унесшей жизни двух человек. По всей вероятности, это был всего лишь повод, подобная авария могла произойти и на любом атомоходе. Скорее всего, все упиралось в деньги, ибо арендная плата за летающих винтокрылых разведчиков являлась непомерным бременем для судовладельцев.
Глава 11
Ледокол «Владивосток» во время очередной арктической навигации, пользуясь отсутствием льдов на трассе Северного морского пути, отстаивался в порту Провидения, привалившись кормой к свободному причалу, а его оба якоря недовольно смотрели в стороны, словно после ничейной стычки, не желая общаться друг с другом. Капитан ледокола Геннадий Антохин по своей многолетней привычке любил бывать в книжных магазинах местных поселков, где можно иногда отыскать что-нибудь интересное, недоступное на материковых развалах.
И в этот раз он не изменил своей привычке, ставшей своего рода ритуалом, внимательно рассматривая содержимое книжных полок, тем более что торопиться было некуда. В разделе «Детская литература» его чисто интуитивно привлекли детские книги с картинками, которые он частенько покупал для домашнего младшего поколения. В руки попалась небольшая книжица со стихами детской поэтессы Агнии Барто. Присмотревшись, капитан увидел, что стишки на чукотском языке, отчего интерес только увеличился. Не зная почему, купил несколько книжечек на столь необычном языке в переводе Антонины Комытваль интересно, как стихи будут звучать на чукотском языке, такого слыхивать не приходилось.
За время пребывания в Провидения, без посещения которого не проходила ни одна навигация, Геннадий сдружился с Витей Зеленским, ведущим на чукотском радио. При первой возможности он показал стихи Барто своему визави и попросил прочесть, чтобы услышать тон и необычность звучания. Виталий долго рассматривал книжку, с удивлением перелистывая страницы, было заметно, что он держит ее в руках первый раз. Поинтересовавшись, где капитан ее взял, он начал читать. Произношение неизвестных слов на чукотском языке, хорошо известных на русском, вызвало какое-то особое чувство: хотя рифмы вроде бы и соблюдались, но постоянное сочетание согласных чем-то напоминало незлобное рычание. После чтения он попытался объяснить, что для чукотского языка латиница подходит гораздо лучше кириллицы, но об этом лучше не говорить вслух обвинят в ущемлении народов Севера и, не дай бог, в великодержавном шовинизме. Тем не менее Геннадий забрал с собой несколько купленных книжек, чем вызвал явное удивление продавщицы: видимо, он был первым покупателем виршей Агнии Барто, которая сильно бы удивилась, узнай об их чукотском переводе. Впрочем, история с ними имела интересные продолжения.
В Провидения состоялся какой-то национальный фестиваль, на который собрались представители из разных районов автономного округа. Но случилась заминка с возвращением некоторых групп в родные селения по причине аварии вертолета в столичном анадырском аэропорту, и его надолго закрыли, разбираясь с аварийным происшествием. А поскольку огромная территория Чукотки, в полтора раза превышающая площадь самой большой европейской страны Франции, не изрезана путями сообщений, подобно французской, то и внутреннее сообщение осуществляется вертолетами, да и то лишь от случая к случаю. Вот и осталась группа самодеятельных артистов из районного села Лаврентия куковать в ожидании винтокрылой стрекозы или еще какой-нибудь случайной оказии.
Прошел уже месяц постоянного сидения (своего рода стояние на Угре) в ожидании транспортного чуда, но просвета в ближайшее время не предвиделось. Особенно горевал самый возрастной чукотский дедушка, чем-то напоминающий Хо Ши Мина в его последние годы скорее всего, такой же скудной бороденкой из нескольких волосков, да и морщин у него было побольше. Ну и конечно, обветренная, задубленная суровыми чукотскими ветрами темно-коричневая кожа сразу выдавала в нем отнюдь не государственного деятеля. Больше всего его огорчало собственное отсутствие во время начавшегося сезона боя моржей как там охотники справятся без него? Но, учитывая сильно усохшие габариты, c трудом верилось в его возможности во время охоты на могучих животных, скорее всего, он выступал там в роли советника, возможно, лишь осложняющего действия бригады зверобоев. Чукчи по своему образу жизни, местам обитания и роду занятий делятся на прибрежных, промышляющих рыбной ловлей и охотой на морских зверей, и тундровых, разводящих северных оленей, стада которых достигают нескольких тысяч голов.
Поскольку ледокол должен сниматься через несколько дней в южном направлении, Витя Зеленский предложил подбросить изнывающих от безделья активистов до их родного поселка Лаврентия. Геннадий сразу же согласился не велика ноша для линейного ледокола. Страждущим выделили несколько кают, и, похоже, они были очень довольны внезапной оказией, да еще таким комфортом, как и самой возможностью пройтись на ледоколе будет о чем рассказать односельчанам, видевшим его лишь издали. По радостным восклицаниям новоявленных пассажиров можно было предположить, что они готовы были бы ждать еще месяц, чтобы прокатиться на ледоколе.
Вечером накануне отхода Зеленский зашел к капитану и передал приглашение детей природы отметить вместе с ними избавление от надоевшего невольного места заключения. Геннадий, захватив бутылку коньяку и книжку с детскими стихами, спустился к ним в каюту, где на столе ожидали блюдо с нарезанной олениной и большая миска с дымящимся варевом, покрытым толстым слоем оленьего жира. Вступая в разговор, он сказал, что недавно был в гостях и там тоже присутствовала оленья шурпа, но с гораздо меньшим слоем плавающего на поверхности жира. Аксакал тут же на полном серьезе резюмировал: «Однако, совсем худой олень попался». Ясно, что каждый говорил и думал совершенно о разных вещах, хотя общались на одном языке. Менталитет был далек от взаимопонимания. Объяснять разницу все равно что глухому рассказывать сказку о рыбаке и рыбке, себе дороже обойдется.
Но самое интересное было припасено напоследок, после чего не осталось ни тени сомнения в их артистических способностях. Зеленский, взяв книгу начал читать стихи, и тут же воцарилась тишина очевидно, что в своей жизни чукчи ничего подобного не слышали и словно оцепенели, но вскоре на их лицах начали появляться улыбки, спрятавшие и без того почти невидимые щелочки глаз. А когда Витя начал читать знаменитый детский стишок: «Идет бычок, качается, вздыхает на ходу: ой, доска кончается, сейчас я упаду», произошло что-то невероятное: совершенно неожиданно старые и малые начали смеяться непрекращающимся гомерическим хохотом, и более того, состояние подобного пред катарсиса только нарастало. Не имея возможности остановиться, дети природы падали на койки и палубу, продолжая ржать до колик в животе, разбрасывая в разные стороны ноги и руки. Геннадий и Зеленский вначале не на шутку испугались: не произошло ли коллективное помешательство и что делать дальше? Но вскоре прозрели, вспомнив, что сходят с ума лишь поодиночке, а вот подхватить инфекцию можно и всем коллективом.
Каким образом можно прекратить добровольное самоистязание? Естественно, Виталий перестал читать, и чукотские пассажиры начали понемногу успокаиваться, все еще икая и подергиваясь от пережитого. Молчание явно шло им на пользу и приводило в чувство. Позднее Зеленский повторил эксперимент, но эффект остался прежним, и далее он уже не пробовал из опасения привести народ в неадекватное состояние, выходить из которого придется при помощи медицины. Очевидно, столько радости в их жизни не приходилось испытывать даже под действием «огненной воды». Вероятно, прочитанные стихи принимаются не образно, а в самом прямом смысле, где слушатели выступают в роли стороны причастной, видя себя непосредственными участниками самого действа немудреного стишка.