Почему мы расстались

Дэниел Хэндлер

Почему мы расстались

Original title:

Why We Broke Up

by Daniel Handler

U.C.C. copyright notice on the Translation

* * *

Шарлотт вот почему мы встретились.

Д. Х. + М. К.

Дорогой Эд,

через секунду ты услышишь глухой удар о землю. Около входной двери, которой никто не пользуется. От этого удара скрипнут дверные петли, ведь на землю, брякнув, опустится что-то очень тяжелое и важное, и Джоан оторвется от готовки. Она беспокойно взглянет на кастрюлю: отойдешь стряпня пригорит. Я прямо-таки вижу отражение ее нахмуренного лица в булькающем соусе или каком-то другом вареве. И все же она пойдет посмотреть. А ты нет, Эд. Ты не сдвинешься с места. Наверное, ты, весь потный, сидишь один в своей комнате наверху. Тебе надо бы принять душ, но ты я надеюсь, убитый горем, валяешься на кровати, так что дверь откроет твоя сестра Джоан, хотя то, что ударилось о землю, предназначается тебе. Ты даже представить не можешь, что бросили у твоей двери. Ты даже не подозреваешь, почему это случилось.

Сегодня прекрасный день: светит солнце и все такое. В такие дни обычно думаешь, что все будет хорошо и так далее. Не самый подходящий день для всего этого, не самый подходящий день для нас, ведь мы встречались, когда на улице то и дело шел дождь: с 5 октября по 12 ноября. Но сейчас на календаре декабрь, небо прояснилось, и мне тоже все стало ясно. Сейчас, Эд, я расскажу тебе, почему мы расстались. В этом письме будет вся правда о случившемся. А самая главная правда в том, что я чертовски тебя любила.

О землю стукнулась коробка, Эд. Я оставляю ее тебе. Я нашла ее в подвале и забрала себе, когда наши вещи перестали помещаться в ящике прикроватной тумбочки. А еще я боялась, что мама что-нибудь найдет, потому что ее так и тянет выведать мои секреты. Поэтому я свалила все вещи в коробку, спрятала ее в шкаф и поставила на крышку туфли, которые не ношу. В коробке все до единого воспоминания о нашей любви, трофеи и обломки отношений словно конфетти, оставшиеся в канаве после праздника, словно хлам, вышвырнутый на обочину. Я вываливаю все содержимое коробки обратно в твою жизнь, Эд, не оставив себе ни единой нашей вещи. Я бросаю у тебя на крыльце коробку, Эд, но на самом деле я бросаю тебя.

Признаюсь, звук, с которым коробка стукнется о землю, заставит меня улыбнуться. В последнее время это редкость. С недавних пор я вылитая Эме Рондле в «Небеса тоже плачут», французском фильме, который ты не смотрел. Она играет модельера-убийцу и за весь фильм улыбается только два раза. Первый раз когда главного злодея, убившего ее отца, сбрасывают с крыши, но я сейчас думаю о другой сцене. Я думаю о финале, когда героиня наконец получает конверт с фотографиями и, не распечатывая, сжигает его в вычурной пепельнице. Девушка понимает, что все кончено, она зажигает сигарету и, стоя в роскошном зеленом платье, смотрит, как стайка дроздов вьется вокруг церковного шпиля. Эта картина так и застыла у меня перед глазами. Так улыбаются, когда в мире все снова идет своим чередом. Я улыбаюсь так же, потому что любила тебя, а теперь вышвыриваю твой хлам прочь из своей жизни, туда, где и тебе самое место. Я знаю, что тебе, Эд, этого точно не понять, но, может, если я расскажу тебе все с начала до конца, на этот раз до тебя дойдет. Ведь мне и теперь хочется, чтобы ты все понял. Конечно, я тебя больше не люблю, но все же я могу тебе кое-что показать. Ты знаешь, что я хочу стать режиссером, но ты никогда не видел, какие фильмы я проигрываю у себя в голове, и вот поэтому, Эд, мы и расстались.

На крышке коробки я нацарапала свою любимую цитату Хоука Дэвиса он настоящая легенда, и мне кажется, что каждое мое слово пропитано Хоуком Дэвисом, ведь это письмо я пишу, подложив крышку под лист. Пикап с логотипом магазина отца Эла потряхивает, поэтому некоторые слова выходят корявыми вот уж не повезло тебе все это читать. Утром я позвонила Элу, и на вопрос: «Угадай, почему я звоню?» он тут же ответил:

Хочешь попросить меня куда-то тебя подбросить на папином пикапе.

А ты хорош, сказала я. Почти угадал.

Почти?

Ладно, да, ты угадал.

Хорошо, сейчас найду ключи и приеду.

Они, наверное, остались у тебя в куртке со вчерашнего дня.

Ты тоже неплохо соображаешь.

Хочешь, скажу, куда мы поедем?

Расскажешь в машине.

Но я хочу сейчас.

Это неважно, Мин, сказал Эл.

Зови меня мисс Безысходность, сказала я.

Почему?

Собираюсь вернуть Эду его хлам, ответила я, глубоко вздохнув, и услышала такой же вздох в трубке.

Неужели?

Да. Пора с этим заканчивать, правда?

Конечно, если ты готова. Ты ведь готова?

Снова глубокий вздох, на этот раз куда более взволнованный.

Да.

Тебе грустно?

Нет.

Мин.

Ну да, мне грустно.

Ладно, я нашел ключи. Буду через пять минут.

Хорошо.

Хорошо?

Я просто смотрю на цитату на крышке коробки. Помнишь у Хоука Дэвиса? «У тебя либо есть чувства, либо их нет».

Скоро буду, Мин.

Эл, прости. Мне не стоило

Мин, все в порядке.

Ты не должен приезжать. Просто коробка слишком тяжелая, и я не знаю

Мин, все в порядке. И конечно же, я должен приехать.

Почему?

Он вздохнул в трубку, а я все пялилась на крышку коробки. Я буду скучать по цитате, которую видела каждый раз, открывая шкаф, но по тебе, Эд, я не скучаю.

Потому что, Мин, ответил Эл, ключи были в куртке, как ты и сказала.

Эл очень хороший человек, Эд. Мы с тобой познакомились у Эла на вечеринке, на которую он тебя не пригласил, потому что и тогда был о тебе невысокого мнения и не хотел видеть на празднике в честь своих горьких шестнадцати ни тебя, ни кого-то еще из твоей банды шумных качков. Я ушла из колледжа пораньше, чтобы помочь Элу приготовить песто из одуванчиков, в который мы положили горгонзолу вместо пармезана, чтобы он сильнее горчил. Песто мы вылили на клецки с чернилами кальмара, которые купили в магазине отца Эла, потом из красного апельсина приготовили заправку для фруктового салата и испекли огромный кекс в форме сердца, добавив в него шоколад с 89 процентами какао. Кекс получился такой горький, что есть его было невозможно. А вы с Тревором, Кристианом и остальными дружками завалились к Элу без приглашения, жались в углу и выпили всего-то девять бутылок горького темного эля «Скарпиас». Я была хорошим гостем, Эд, а ты даже не сказал виновнику торжества: «К сожаленью, с днем рожденья» и не вручил ему подарок, и вот поэтому мы и расстались.

Это крышечки от бутылок горького темного эля «Скарпиас», который мы с тобой пили в тот вечер во дворе у Эла. Я прямо-таки вижу яркие колючие звезды, пар от нашего дыхания в холодном воздухе, тебя в спортивной куртке и себя в кофте Эла, которую я всегда беру у него в гостях. Эл уже достал чистую сложенную кофту, когда я поднялась к нему в комнату, чтобы вручить подарок до прихода гостей.

Я же говорил, что мне не нужен подарок, сказал Эл. Достаточно того, что ты помогла мне с вечеринкой. Ты вовсе не обязана

Я делаю это не потому, что обязана, ответила я: мы с Элом пользовались одними и теми же карточками с терминами, когда перешли в колледж. Я кое-что нашла для тебя. Идеальный подарок. Открой.

Он с неуверенным видом взял сверток.

Открывай скорее, с днем рождения.

Что там?

То, о чем ты мечтаешь. Очень на это надеюсь. Открывай. Не зли меня.

Эл зашуршал бумагой, наконец разорвал ее и чуть не задохнулся. Я ликовала.

Где ты его нашла?

Ну разве, сказала я, у парня на вечеринке в Una settimana straordinaria[1] был не точно такой же?

Эл улыбался, глядя на коробочку. В ней лежал темно-зеленый галстук с орнаментом из ромбов. Я несколько месяцев хранила его в ящике с носками.

Доставай, сказала я. Надень его сегодня. Правда ведь, это точно такой же?

Когда тот парень вылезает из Porcini XL10, сказал Эл, глядя на меня.

Тебе в любом фильме только такие сцены и подавай. Надеюсь, галстук тебе нравится.

Да, Мин. Очень. Где ты его нашла?

Незаметно смылась в Италию, соблазнила Карло Ронци, а когда он уснул, пробралась в комнату с его старыми костюмами

Мин.

Ладно, я нашла его на гаражной распродаже. Давай завяжу.

Я сам могу завязать себе галстук, Мин.

Но не в день рождения. Я принялась возиться с воротником Эла. Тебя в нем просто заживо сожрут.

О ком ты?

О девушках. Женщинах. Которые придут на вечеринку.

Мин, сегодня придут те же друзья, что и обычно.

Почему ты так в этом уверен?

Мин.

Разве ты не готов? Я вот готова. Уже совсем не думаю о Джо. Грустить о той летней интрижке ну уж нет. А ты? Ведь в Лос-Анджелесе ты был сто лет назад

В прошлом году. Вообще, даже в этом, но в прошлом учебном году.

Ну да, а теперь начался наш предпоследний год в колледже, первый серьезный этап в нашей жизни. Разве ты не готов? К вечеринкам, к романтике, к Una settimana straordinaria? Разве ты ну, не знаю, разве ты не жаждешь

Я жажду попробовать песто.

Эл.

А еще жажду повеселиться с друзьями. Всё. Это самый обычный день рождения.

Наступают твои горькие шестнадцать! Хочешь сказать, что если перед тобой затормозит девушка на Porcini как там его

Ладно, да, к машине я готов.

Когда тебе исполнится двадцать один, сказала я, куплю тебе машину.

Эл очень медленно вздохнул, глядя на меня.

Ты не сможешь этого сделать, Мин.

Я могу достать то, о чем ты мечтаешь. Видишь, один раз у меня это уже получилось.

Да, ты можешь завязать галстук. Но купить машину это все равно что сплести аксельбант. Забудь об этом.

Ладно, ладно.

Но спасибо тебе.

Я пригладила Элу волосы.

С днем рождения, сказала я.

Вот кофта, если замерзнешь.

Конечно, замерзну, ведь я буду ютиться во дворе, пока ты погружаешься в мир страстей и приключений.

И песто, Мин. Помни о песто.

Внизу Джордан включил горький плейлист, над которым мы так долго горбатились, а Лорен ходила по комнате с длинной спичкой в руках и зажигала свечи. Тишина на площадке так ощущались эти десять минут, когда в воздухе искрилось предвкушение самого невероятного, но ничего не происходило. А потом раздвижные двери со свистом разъехались, и в дом ввалились Моника с братом и парнем, который играет в теннис. Они принесли с собой вино, которое стащили на новоселье у мамы, бутылка еще была обернута подарочной бумагой, сделали музыку погромче, и вечер начался. Я втихомолку искала девушку для Эла. Но ни одной подходящей я не нашла: они все были либо с блестками на щеках, либо слишком дергаными, либо ничего не понимали в кино, либо уже с кем-то встречались. А потом совсем стемнело, лед в большой стеклянной миске почти растаял, будто полярным шапкам пришел конец. Эл все говорил, что пора подавать кекс, и тут, словно песня, забытая песня из плейлиста, в доме и в моей жизни появился ты.

Ты казался сильным, Эд. Наверное, ты всегда кажешься сильным: такие уж у тебя плечи, такой уж у тебя подбородок, такие уж у тебя руки, которыми ты размахивал, проходя по комнате, такая уж у тебя шея теперь я знаю, что тебе нравится, когда ее целуют. Сильный, вымытый, уверенный в себе, крепко сложенный, даже приветливый, но не желающий угождать. Полный сил и мощный, как боевой клич. Я сказала «вымытый». А имела в виду «изумительный», Эд. У меня перехватило дыхание, как у Эла, когда тот открыл мой идеальный подарок.

Люблю эту песню, сказал кто-то.

Ты, наверное, всегда так ведешь себя на вечеринках, Эд: медленно ходишь из комнаты в комнату, поводя плечами, и здороваешься глазами с каждым встречным. Некоторые гости пристально изучали тебя взглядом, кое-кто из парней дал тебе пять, а Тревор и Кристиан, словно телохранители, хотели было закрыть тебя спинами. Тревор был изрядно пьян, ты вслед за ним вышел из комнаты, скрывшись из виду, а я еле дождалась очередного припева и пошла тебя искать. Сама не знаю почему, Эд. Мы ведь встречались и раньше. Все остальные тоже видели тебя не в первый раз: скажем, ты как фильм, который все смотрели в детстве, нет такого человека, который бы тебя не знал. Но в ту самую минуту, тем самым вечером мне вдруг очень-очень захотелось посмотреть на тебя еще раз. Прошмыгнув мимо парня, который выиграл конкурс по естествознанию, я заглянула в столовую. На стенах были развешаны рамки с фотографиями Эла: он с неловким видом сидел на ступеньках церкви. Все комнаты были переполнены, в доме было слишком жарко и слишком шумно, и я, взбежав по лестнице и постучавшись на случай, если кто-то уже занял кровать Эла, захватила кофту и выскользнула во двор. Хотела подышать и надеялась встретить тебя. И да, ты был во дворе. И что меня потянуло прийти туда, где с ухмылкой стоял ты, держа в руках две пивные бутылки, пока Тревора рвало на клумбу мамы Эла? Это зрелище точно для меня не предназначалось. «Это же не мой день рождения», подумала я. Ни к чему мне было выходить во двор. «Господи, да ведь тебя, Эд Слатертон, сказала я себе, даже не приглашали».

Что на меня нашло? Что я творю? Но тут я громко спросила тебя, что случилось.

Со мной ничего, ответил ты. А вот Треву нехорошо.

Пошел ты, проворчал Тревор из кустов.

Ты засмеялся, и я тоже засмеялась. Ты поднял бутылки к фонарю над крыльцом, чтобы понять, какая из них чья.

Вот, держи, из нее никто не пил.

Обычно я пиво не пью. Обычно я вообще не пью. Я взяла бутылку.

Это же пиво твоего друга?

Не нужно ему смешивать, отозвался ты. Он уже выпил полбутылки «Паркерса».

Правда?

Ты посмотрел на меня и забрал бутылку, потому что я никак не могла ее открыть. Ты справился с этой задачей за секунду и, протянув мне бутылку, всунул мне в ладонь, словно монеты, словно тайные богатства, две крышечки.

Мы продули, объяснил ты.

Что же он делает, когда вы выигрываете? спросила я.

Выпивает полбутылки «Паркерса», ответил ты, и тут

Джоан рассказала мне потом, что однажды тебя избили на командной вечеринке после провальной игры, поэтому после проигрышей ты стал приходить на чужие тусовки. Джоан предупреждала, что встречаться с такой звездой баскетбола, как ее брат, непросто.

Ты с ума сойдешь от одиночества, говорила она, облизывая ложку и делая песню Хоука погромче. Помрешь со скуки, пока твой баскетболист будет разъезжать по миру и стучать мячом об пол.

Я по глупости думала, что мне на это плевать.

И тут ты спросил, как меня зовут. Я ответила, что сокращенно меня зовут Мин, а полностью Минерва, в честь древнеримской богини мудрости, и что меня так назвали, потому что папа получил магистерский диплом, когда я родилась, и что нет, даже не думай, нельзя называть меня Минни может только бабушка, потому что она сказала я спародировала ее голос, что любит меня больше всех.

Ты сказал, что тебя зовут Эд. Как будто я этого не знала. Я спросила, почему вы проиграли.

Не будем об этом, ответил ты. Если я стану рассказывать, как все было, это заденет все мои чувства.

Мне понравилась фраза все мои чувства.

Все до единого? спросила я. Правда?

Ну, сказал ты и глотнул пива. Одно или два чувства у меня еще остались. Я еще могу что-то чувствовать.

Я тоже что-то чувствовала. Конечно, Эд, ты все равно рассказал мне, как вы проиграли ты же парень. Тревор похрапывал, лежа на газоне. Пиво было отвратительным на вкус, и я потихоньку выливала его на холодную землю, а из дома доносилось пение. К сожаленью, Эл, с днем рожденья тебя и Эл ни разу не припомнил мне, что я стояла во дворе с парнем, о котором он был невысокого мнения, вместо того чтобы смотреть, как мой друг задувает шестнадцать черных свечей на темном несъедобном торте с днем рожденья тебя. Ты рассказывал мне про матч, оживленно жестикулируя худощавыми руками, заново переживая каждый пас. Рукава твоей куртки слегка поскрипывали при движении. Я до сих пор ничего не понимаю в баскетболе, для меня это шумная неразбериха с крикливыми людьми в спортивной форме, и хоть я тебя и не слушала, я жадно ловила каждое слово. Знаешь, что мне понравилось, Эд? Слово лэй-ап в нем было что-то манящее. Я смаковала его лэй-ап, лэй-ап, лэй-ап, пока ты говорил про финты, фолы, штрафные, блок-шоты и промашки, после которых все пошло не так. Ты исполнил лэй-ап и мяч спикировал точно в корзину, как ты и хотел, а из дома уже доносилась новая песня: И то, что он горький парень, и то, что он горький парень, и то, что он горький парень, не может никто отрицать. Я бы вставила эту песню в фильм. Она так отчетливо звучала из окна, что твои слова казались мне просто бубнежкой на спортивную тему. Закончив рассказ, ты изящным движением швырнул бутылку об изгородь и вдруг произнес:

Почему мы расстались - Хэндлер Дэниел

Дэниел Хэндлер Почему мы расстались

* * *

Почему мы расстались

Меню

Дэниел Хэндлер

Почему мы расстались