Что? переспросила женщина.
Поднимите мне веки, громадным усилием воли он все-таки открыл глаза, что вы мне дали?
Обычный баралгин.
Всё понятно, от всяческих лгинов его тянуло в сон. Егор тряхнул головой, Ольга убрала ладонь. Он мягко перехватил ее руку и вернул себе на лоб. Запястье было таким тонким, что казалось, сожми он сильнее, и косточки хрустнут как лапка малой пичуги.
Если, вы не против, голос его хрипел, постойте так несколько минут, а потом я всё же пойду.
Хорошо, покорно согласилась Ольга.
Егор смотрел на неё из-под ладони. Невысокая, с узкими плечами, она стояла перед ним, не шевелясь. Одна рука на его лбу, другая безвольно висит вдоль тела. Между разошедшимся воротом халата, он видел тонкие ключицы, впадинку между ними и голубоватую жилку, часто-часто бьющуюся на шее.
Егор прикрыл глаза.
«Вот сидеть бы так вечно. Но он и так злоупотребил гостеприимством Ольги, пора и честь знать. Но, Боже, как же не хочется идти в темноту и холод ночи».
Он собирался открыть глаза и отправиться восвояси. Но почувствовал, как женщина шевельнулась и придвинулась к нему. Его накрыло тонким облаком её аромата, а лицом он почувствовал тепло исходившее от нее.
Егор открыл глаза, прямо перед собой, в каких-нибудь паре сантиметров, он увидел пляшущих котят, вытканных на халате. Жар, пожирающий его голову, хлынул вниз и охватил все тело, и от этого он мигом вспотел. Не отрывая взгляда от веселых кошачьих мордочек, он осторожно положил руки ей на бедра. Рука на его лбу дрогнула и, скользнув вниз, погладила по щеке.
Он хотел что-то сказать, но понял, что это вряд ли удастся слова застряли где-то в животе и никак не хотели подниматься выше. Егор сглотнул, осторожно обнял ее за талию и ткнулся головой в живот, лбом ощущая мягкость и трепетность женского тела.
Егор замер наслаждаясь покоем. Ольга обняла его за шею, он чувствовал, как её пальцы перебирают отросшие волосы на затылке. Прикосновение было таким приятным, что Егор замычал и, подняв голову, взглянул ей в лицо. В расширенных зрачках он увидел отражение своего худого лица со впалыми щеками и взлохмаченными волосами.
Ольга прерывисто дышала, на верхней губе выступили мелкие бисеринки пота, и ему нестерпимо захотелось слизнуть их.
Из радиоприемника тихо лилась музыка, и знакомый голос хрипловато-протяжно пел:
Да, ты можешь пустить в свою комнату
Пеструю птицу сомнений,
И смотреть как горячими крыльями,
Бьет она по лицу, не давая уснуть.
Что мне мысли твои?
Это жалкая нить что связала и душу и тело.
Нет, должно быть моим твое сердце,
Твое сердце вернет мне весну 1
Ольга моргнула, еще один локон выбился из сколотых на затылке волос, и упал на левый глаз, наполовину прикрыв его. Ее лицо в обрамлении двух вьющихся прядок показалось необычайно красивым и грустным. Непонятная тоска лилась на него из светло-карих глаз. А впрочем, почему непонятная? Вполне себе ясная. Егор, даже в своем, прямо скажем, хреновом состоянии, почти моментально прокачал Ольгу. Возраст за тридцать, аккуратность и чистота, царящая в квартире говорившие об отсутствие в ней мужчины и детей, плюс безымянный палец без обручального кольца. Ему стало противно от того, что его ищейская сущность преобладает даже в такой ситуации. Песня закончилась и кассета, пошипев усталой змеей, заиграла снова:
А она цветок ненастья,
Кто увидит, кто сорвет?
А она все ищет счастья,
Все единственного, все единственного
Путь свой в никуда из ниоткуда
Так пройдем, не вспомнив ни о ком,
Так и оборвется это чудо
Оборвется просто и легко 2
Она наклонилась и коснулась его губ своими. Он плюнул на все и жадно приник к ней. Губы ее, сухие и горячие, раскрылись, и Егор утонул в них и в бездонных глазах, которые она не закрыла. Левая ладонь его, в плотную ткань халата, правая обхватила хрупкое запястье прижатой к его лицу руки. Тонкие пальцы переплелись с его и
Ольга резко отшатнулась, выпуская его руку. Отступила на шаг, дрожащими пальцами заправила выпавшие пряди, и, отодвинувшись от него еще на шаг, сказала:
Извини те.
Егор всё понял, шевельнул пальцами, тонкий ободок обручального кольца отразил тусклый свет лампы.
Не надо, не извиняйся. Это я должен. Он замолчал, не зная, что сказать. Я пойду.
Иди те. Она не смотрела на него.
Он видел, как по её щеке скользит одинокая слеза.
Егор поднялся, слабость куда-то ушла, словно испугавшись нахлынувших на людей чувств. Он шагнул по направлению к двери, Ольга отодвинулась, освобождая ему дорогу, хоть и так стояла, не загораживая выхода.
Егор прошел мимо, напоследок втянув в себя исходивший от Ольги запах. В спину неслось из магнитофона:
А может быть и не было меня молчи.
И сердце без меня само стучит.
И рвутся струны сами собой.
Как будто обрывается свет,
А может быть и нет
А может быть и нет 3
У самой входной двери, когда пальцы обхватили дверную ручку, он обернулся. Ольга стояла спиной к нему, ссутулившись и, он видел в оконном отражении, крепко сцепив пальцы на вороте халата. Егор вздохнул и, отвернувшись, потянул на себя дверь.
Стой, голос сухой и безжизненный, словно старый папирус.
Он замер, боясь повернуться и увидеть её слёзы.
Ты не думай, что я так на каждого бросаюсь, нет. Просто голос дрогнул.
Егор молчал, вслушиваясь в тишину за спиной, ожидая услышать всхлипы.
Я не думаю что
Подожди, она прервала его, голос был тихим и твердым, я хочу, что бы ты знал, такого у меня еще не было. Просто Просто, ты показался мне таким одиноким и потерянным. Я словно почувствовала в тебе родственную душу.
А может, это материнский инстинкт взыграл, каждое ее слово было пропитано горечью и безнадегой.
Не надо он хотел сказать, что не надо перед ним оправдываться, но она снова перебила его.
Надо. Ты выслушаешь и уйдешь, а мне станет легче. Может быть станет. Я так устала от одиночества и этой квартиры, от вечной зимы. Зимы даже летом. Это этой стужи, стужи снаружи и стужи внутри.
Слова тяжелыми камнями били его в спину. Егор не был виноват перед ней, но чувствовал себя виноватым, словно посулил что-то ребенку, а потом обманул.
А, ты А, я Я на секунду уверилась, вот он тот единственный, долгожданный Кольца я не заметила, прости. Я говорю глупости, извини, извини и уходи, уходи
Голос прежде твердый, начал дрожать.
Он все-таки обернулся. Она смотрела прямо на него. Он отпустил дверную ручку и шагнул к ней. Она замотала головой, но шагнула на встречу. Пряди волос упали на лицо, сквозь них лихорадочно блестели глаза. Он снова сделал шаг. Ближе, еще ближе, еще
Егор видел только ее лицо, а потом только глаза. Широко распахнутые, светившиеся затаённой надеждой, тоской, болью, ожиданием и страхом пополам с желанием.
Ольга почти упала в его объятья. Он сжал ее хрупкие плечи, уткнулся лицом в пахнущую земляникой шею и замер, опускаясь в омут нежности. А она все гладила его по голове и что-то шептала.
Сознание его, привыкшее фиксировать окружающую обстановку, отметило, как магнитофон выдал новую порцию лирики:
Сказку не придумать, счастье не украсть
Кто потом поможет нам с тобой упасть?
Видишь, как за нами рушатся мосты
Остается пыль на словах пустых.
Ты слушаешь шепот неведомых слов.
И кружится голова
Дай себя сорвать
Дай себя сорвать 4
Егор гладил ее по плечам, по тонкой спине, ловя губами земляничную кожу. Ольга плакала и смеялась одновременно.
Иди, выдохнула она, иди, иначе я умру. Уходи! Умоляю, уходи!
Он еле оторвался от нее, наверно с таким трудом снедаемый жаждой отрывается от недопитого стакана, или голодный младенец от материнской груди.
Иди. Она толкнула его в грудь слабым кулачком, одновременно другой рукой, цепляясь за его плечо.
Уходи! Почти простонала она.
Егор с трудом заставил себя разжать пальцы, держащие ее плечо и, рванулся к входной двери. На пороге обернулся. Ольга сидела на полу, подобрав под себя ноги и привалившись плечом к стене. По ее щекам текли слезы.
Я вернусь, слышишь, я вернусь.
Хлопнула дверь за спиной, а в ушах все стоял усталый с хрипотцой голос, доносившийся из старенького кассетника:
Мы, как трепетные птицы
Мы как свечи на ветру
Дивный сон еще нам снится,
Да развеется к утру.
Нет ни сна, ни пробужденья
Только шорохи вокруг,
Только жжет прикосновенье
Бледных пальцев нервных рук 5
Егор вывалился в ночь и побрел прочь от дома.
2.
Голова слегка прояснилась, Егор чувствовал себя почти в норме и даже почти не мёрз.
Он знал надо торопиться. Вялого обязательно надо найти, желательно сегодня. Смерти отделяли друг от друга четкие временные промежутки. Три смерти. Одна за другой, с промежутками в пять дней. А кто может поручиться, что не будет четвертой, пятой, десятой? Вот именно, никто. Егор, по крайней мере, точно бы не поручился. Через двое суток наступит тот самый пятый день. Значит, стукачка надо найти сегодня, край завтра и трясти его пока не расколется до самой задницы и не выложит всё что знает. Но, вот не факт, что он замешан в этом деле, да вообще хоть что-то знает. Кто он? Обычный нарик, плотно подсевший на дурь и которому осталось жить от силы лет пять. Качай, качай его. Как он может быть с этим связан? Сатанисты, ритуалы и Гоша наркоман со стажем, который за дозу мать родную продаст. Не сходится. Зачем ему впрягаться в мокруху, за которую пожизненное светит. Мать то он, конечно, продаст, но убивать не станет. Зассыт, он всегда ссыкливым был, еще, когда район на район бодаться ходили, он позади всех держался, а то и слинять норовил. Качай, качай его Слон, качай».
Кличка Слон, тянулась за Егором с ранней юности, так его прозвали за то, что он оставался спокойным в самых яростных пацанских разборках. Никогда не жестил, не истерил, не впадал в ярость, и всегда стоял на своем спокойно и твердо. Потом прозвище перекочевало в секцию дзю-до. Тренер, Семён Михалыч, однажды услышал, как пацаны так окликали Егора, и немного подумав, выдал:
Ты, Егор, и правда, что твой слон, кого хошь сметешь, засмеялся старый тренер, и габариты противника не помогут.
Егор, был среднего роста и не сказать что крупный, скорее стройный и мускулистой.
Он печально улыбнулся, на это и запала Людмила, девушка серьезная, умная, знающая себе цену и воротящая нос от тупых спортсменов. Напором и фигурой своей выпуклой грудью, плоским животом с кубиками пресса и поджарой задницей. Так, по крайней мере, она ему говорила.
Егор дотопал до дороги, и спрятавшись от пронизывающего ветра, за остановкой, прикурил. Первая затяжка пошла легко, а вот вторая Вторая тяжело ударила в голову, прямо в левый висок, туда, где пряталась боль. И та, проснувшись, вновь запустила свои щупальца ему в мозг.
О, Господи! Он застонал.
Ноги ослабели, и Егор чуть не упал. Он выплюнул окурок и, навалившись на металлический столб поддерживающий крышу плечом, прислонился к холодному пластику лбом. Стало полегче, но не на много.
Он постоял пару минут, вроде отпустило.
«Нет, я так точно никуда не доберусь. До дома не дойду, до отдела тоже. Хоть бы патрулька проехала, тормознул бы. Не, кто сейчас по морозу кататься будет? Дрыхнут все в дежурке, или шлюх дерут там же. Сдохну по дороге. От боли лопнет что-нибудь в башке и атас, пишите письма, или сознание потеряю и замерзну».
Мысли, не смотря на боль, метались в голове, лихорадочно ища выход.
«Может вернуться? Нет, только не сейчас, не в таком виде. Что делать? Что делать? Гошу искать, так я себя найти не могу. Передохнуть надо. Где?»
Он сунул руку в карман. В нем, кроме ключей от квартиры, болталась еще какая-то тощенькая связка. Два ключа, один из которых, толстая металлическая таблетка электронный от домофона.
«Как же он сразу не догадался. Вот он выход».
Ключи в карман он сунул еще утром, когда забирал макара из сейфа, вот тогда, чисто машинально, и кинул их в карман. Ключи были от квартиры, отжатой в свое время у бригадира из братвы Круглого, взятого с парой граммов беленького на кармане. И успешно утаенной от бдительного ока начальства. Парни из отдела использовали её кто как мог. Кто как конспиративную хату для встречи с соловьями, кто для утех с любовницами или не слишком привередливыми и достаточно симпатичными свидетельницами. В общем, каждый пользовался квартирой в меру своих фантазий и возможностей.
Егор сам пользовал её трижды, и всё по делу. Один раз для наблюдения за объектом, и два раза для встречи с информаторами. Квартира была, кстати, неподалеку отсюда. Пять минут хода.
Он постоял еще, потом попробовал пошевелиться вроде ничего, дойти сможет. Ссутулившись и втянув голову в плечи, так вроде болело меньше, Егор побрел в сторону темнеющих справа домов, стараясь не делать резких движений, дабы не спровоцировать новых приступов боли.
До места он добрался без происшествий, если не считать того, что на полпути, нога его скользнула по обледенелой мостовой, и он был вынужден дернуться, чтобы не рухнуть на спину. От резкого движения, боль, вконец обнаглев, склизкой медузой, опутала голову. Да так, что потемнело в глазах. Сознание едва не покинуло его, но присев на корточки он переждал приступ. А после, когда в голове немного прояснилось, снова двинул к нужному дому.
Без сил опустившись на пол в маленьком коридоре, Егор вдруг обнаружил, что папку с бумагами забыл у Оли. Он поразмышлял над фактом своей забывчивости и пришел к выводу, что это хорошо. Будет формальный повод заглянуть, хотя он и так бы вернулся.
Егор сидел на грязном, истоптанном множеством ног полу, и мечтал, как сейчас бухнется в кровать и забудется блаженным сном, чтобы утром встать и опять рыть носом в поисках Вялого. Он начал прикидывать, где тот может быть, но понял в нынешнем состоянии это бесполезное занятие. Ничего толкового он не надумает.
Молотки в голове слегка угомонились, боль не ушла, конечно, но хотя бы дала временную передышку. Егор тяжело поднялся, стараясь не слишком трясти головой, скинул ботинки и, кое-как пристроив на вешалку, ненавистное пальто рядом со старой, давно вышедшей из моды «Аляской», протопал в спальню. Она же гостиная, зал и все остальное квартира была однокомнатной. В маленькой, загаженной комнате, кроме громадной кровати, плоского телевизора и ДВД проигрывателя на комоде, больше ничего не было. На полу, рядом с кроватью, лежала россыпь дисков. Егор пошевелил их ногой. На него, с разноцветных обложек, томно глазели грудастые блондинки и брюнетки, да потрясали выдающимися органами здоровенные мужики. Одним движением он запихнул это добро под кровать.
Егор швырнул в угол пиджак, стянул с плеч «подвязку»6 и, не раздеваясь, повалился на любовное ложе, так прозвали кровать опера. Лежать было не просто прекрасно, а удивительно и превосходно. Тупо стучало в голове, гудели натруженные за день ноги, а вот сон не шел. Казалось вот оно долгожданное положение лежа, закрывай глаза и спи, ан нет.
Егор полежал, поднялся и, кряхтя как столетний дед, прошаркал на кухню. Скрипнул дверцей старенького «Минска». Кроме сохлого, даже на вид противного сыра, в белом нутре холодильника ничего не было. Зачем он заглянул в него, Егор не знал, видимо чисто машинально, так как есть не хотел совершенно, а вот чаю выпить в самый раз.
Но пошарив по полкам, кроме полбутылки дешевого коньяка ничего не нашел. Егор в задумчивости смотрел на коричневую жидкость. Свинтил пробку, понюхал в нос шибануло запахом скверного спирта и сивушных масел. Понятно, бутылка Васи Тюнина, только он мог употреблять такую отраву.