Вернув коньяк на место, он вернулся в комнату и опять повалился на кровать. Закрыв глаза, Егор попытался уснуть. Сон, проклятый, всё не шел. Такое с ним бывало, когда он, доходя до определенной границы усталости, перешагивал через нее, а потом, ложась в кровать, чувствовал себя совершеннейшим бревном, этаким Буратино одновременно мертвым и живым.
Раздеться бы и лечь по человечески, чтобы отдохнуть хоть чуть-чуть, но он еще не настолько перестал уважать себя, что бы ложится туда, где перебывало чёрте знает сколько женщин и мужиков. Простыни, скорее всего не менялись месяцами, девицам которых приводили сюда, было все равно где заниматься сексом, а приличных женщин на оперхату не водили.
Егору вдруг смертельно захотелось перевернуться на живот. Он подумал и перевернулся. Щека легла на колючее покрывало, и ему показалось, что он лёг лицом на воздушный шарик с водой внутри.
«Чёрт, что это та»
Он все понял, встал и сдернул покрывало. На серых от времени простынях лежал использованный, а после старательно завязанный презерватив.
Твою мать, черти, выругался он вслух, хоть бы убирали за собой, гады.
Он сгреб простыню за угол и рывком сдернул её на пол. Открыл комод, постельное белье, лежащее в нем, было не менее серо и пахуче чем то, что он сбросил на пол. Егор плюнул внутрь и задвинул ящик.
С отвращением посмотрев на кровать, он, подумав с минуту, вернулся на кухню. Достал бутылку и лихо вылил в себя половину. Так как пить Егор не привык, то задохнувшись от горечи, хлынувшей по пищеводу вглубь живота, закашлялся.
Отплевавшись, он, прихватив коньяк с собой, вернулся в комнату. Проведя рукой по выключателю, погасил свет и, поставив бутылку на пол, плашмя рухнул на кровать. Лежать с ногами, находившимися на полу, было неудобно. Егор поерзал и, подтянувшись на локтях, лег на кровать полностью.
Тело отяжелело, голова же, напротив, стала необычайно легкой. Впервые, за этот день, он почувствовал, как боль отступает. Она, эта долбящая изнутри черепа боль, вся как-то скукожилась и, не прощаясь, стала уходить. Но на пороге вдруг остановилась и в нерешительности оглянулась.
Шалишь подруга, Егор пьяно рассмеялся в темноту и, нашарив рукой бутылку, глотнул еще.
Вот теперь боль ушла, и даже дверью на прощанье не стала хлопать.
Правильно, именно так и должна поступать настоящая женщина. Он вновь хрипло расхохотался и блаженно прикрыл глаза. Тяжелое тело тянуло сознание вниз, в самую глубину сна, но легкая голова, пенопластовым поплавком стремилась вверх, на поверхность. Так он и застрял на границе между сном и явью, в этаком полудремотном состоянии, когда находишься еще не там, но уже и не здесь.
Мысли, в испуге разбежавшиеся от спиртного, набрались храбрости и стали возвращаться. Странные это были мысли, не мысли даже размышления. Всё, в чём он боялся себе признаться, осмелело и настырно начало теребить его.
«Обрати на нас внимании, а? Обрати. Хватит убегать и прятаться. От себя не убежишь. А, мы это часть тебя. Может, настало время сесть лицом к лицу и поговорить?»
Егор попытался отмахиваться от них, но тяжелое тело не слушалось, и он сдался поговорим.
Размышления покивали и, обретя вдруг плоть, расселись вокруг него.
Егор обвел их глазами.
Вот тот, кем он был.
Вот тот, кем он не был.
А, вот тот, кем бы он мог стать, если бы
Тот, кем бы он мог стать покивал, как бы соглашаясь с ним:
Вот именно, если бы
Это если бы имело красивое имя Людмила.
Люда, Людочка, Людмила
Жена его будущая, терпеть не могла, когда ее называли иначе, чем Людмила. Не признавала она никаких уменьшительно-ласкательных сокращений, а уж от нейтрального Мила, шипела как рассерженная кошка. Чем вызвана подобная реакция, Егор, почти за десять лет супружеской жизни выяснить не смог.
Была она младше на его, на пару лет. Крепенькая девочка Людмила, с третьим размером груди, упругой попкой и стройными ногами. Круглым строгим лицом и рыжими глазами с загадочной поволокой. Когда Егор смотрел в эти глаза, всё казалось ему, что она чего-то хочет, но сказать или не решается или не может, а может, не хочет. Мол, сам догадайся, разгадай мою загадку. Егор вот, не разгадал, как ни старался.
Привлекла его будущая жена своей холодностью и неприступностью. Тем, что в упор не замечала его красивого парня Егора, звезду спорта и без пяти минут чемпиона. Жаль, но пять минут эти, отделяющие его от международной арены, славы и гонораров, так и не прошли. Досадная мелочь, случайность, ошибка на тренировке, юношеская лихость и бравада подвели красивого парня Егора. Травма колена, врачебная комиссия и как итог медный таз, если не сказать грубее, накрывший его мечту о славе. Так и остался он у этого самого таза, оказавшегося не медным, а деревянным и разбитым.
Учился он на юридическом, но больше времени проводил не в лекционных залах и пыльной библиотеке, а на татами, оттачивая броски и удержания. Кое-как переползал с тройки на тройку, благо преподаватели закрывали глаза на неуды в учебе. Все его незачеты перекрывали успехи на спортивных аренах, до тех пор, конечно, пока он завоевывал золото и серебро, овации и славу для Университета, пока, казалось бы, пустяковая травма, всё не перечеркнула.
Две дороги отныне лежали перед ним. Первая заняться тренерской деятельностью, вторая нырнуть с головой в учебу. Ни та, ни другая, его не привлекали.
Видел он таких вот молодых, как он тренеров, которые с пьедестала соскочили, а вот с иглы славы не сумели. И в силу своих способностей подменяли эти дозы суррогатами, кто алкогольными, а кто и наркоманскими. Себе он такого не хотел, нет уж спасибо.
Учиться, он в себе ни сил не желания не наблюдал, но и пути назад не было. А был камень, в виде травмированного колена лежащий перед ним и два пути, уходящие от него, и право выбирать по какому идти. Только по сравнению с тем, что было у него за спиной, эти дороги были заросшими сорняком тропинками на фоне скоростного шоссе.
Егор взял академический отпуск и принялся штудировать науки, которые он так успешно пропускал занятый добыванием медалей.
Травмировался он благодаря Людмиле, а точнее мыслям о ней. Вместо того чтобы следить за противником, полагая его не ровней себе, Егор прорабатывал план завоевания строгой и чертовски привлекательной девушки, которая вот уже второй месяц пренебрегала его настойчивыми ухаживаниями. И закономерно пропустил проход в ноги. Как ни странно, именно эта травма и помогла ему привлечь её внимание.
Вернувшись из академического отпуска, он постоянно ловил на себе взгляды сокурсников. От сочувственных, до откровенно злорадных. Как же наш чемпион спустился с небес на землю, и теперь, подобно простым смертным грызет гранит науки.
Привет, Дымов, услышал он над головой.
А, что? Егор сидел в полутемном зале библиотеки над учебником по криминологии, и почти успел заснуть, убаюканный замысловатыми латинскими терминами.
Привет, говорю, спишь что ли? слова были сказаны с иронией, но на лице Людмилы, кроме холодной отрешенности, Егор ничего не прочел.
Нет, он смутился, откровенно говоря, в последнее время, ему было не до женского пола. Все время и силы забирала учеба.
А, ты, значит, за учебу взялся?
Можно подумать, у меня есть выбор, фраза вышла злой.
Да, ты, не злись, лучше скажи ты в субботу свободен?
Тебе зачем?
День рожденья у меня, хочу тебя пригласить. Придёшь?
Егор пристально всмотрелся в лицо девушки. Решая, издевается она над ним, просто прикалывается или говорит всерьёз. Но, по красивому лицу он ничего, как ни старался, прочесть не смог. Поэтому уточнил.
Ты это всерьез, или прикалываешься?
Всерьез, она чуть сузила рыжие глаза.
А, с чего такая милость? То, пару слов для меня жалко, а то вдруг сразу на день рожденья завёшь? Жалеешь что ли?
Жалею? Людмила пожала круглым плечом. Мне такое чувство незнакомо. Так ты придешь или тебя уговаривать надо?
Нет, то есть да. В смысле конечно, и совсем запутавшись, пояснил. Нет, уговаривать не надо и конечно приду. Куда?
Девушка усмехнулась и назвала адрес.
Только не опаздывай, в 19.00 жду.
Егор кивнул. И, только когда она ушла, плавно покачивая бедрами, он сообразил, что забыл спросить, кто еще будет.
В субботу в 18.30, дольше терпеть он не мог, Егор стоял у двери подъезда. Сжимая в руке букет пять головастых, толстостебельных роз.
На звонок домофона долго никто не отзывался и Егор решил, что над ним зло подшутили. Но, едва он собрался швырнуть букет на землю и обматерить стальную дверь, как из домофона донесся запыхавшийся голос.
Да. Дымов, ты?
Он облегченно вздохнул и выпалил.
С, днюхой.
Ты рано.
Э, он опешил, боялся опоздать.
Заходи.
Замок противно запищал, и он потянул на себя тяжелую дверь. Рывок по лестнице, травмированное колено заныло, но Егор, не обращая на него внимания, пулей влетел на третий этаж.
Замер перед массивной, под дерево, дверью, он поискал кнопку замка, не найдя, осторожно постучал костяшками в металлический косяк.
Заходи, раздалось приглушенно.
Ручка плавно провернулась, и он вошел в полутемный коридор. Вопреки ожиданиям из квартиры не доносилось звуков, характерных для весёлой вечеринки. Ни тебе музыки, ни смеха.
В голове мелькнуло, может он ошибся и праздник будет не в субботу, а в воскресенье?
Люда, ты где?
Из-за двери расположенной справа донеслось:
Дымов, дверь закрой на ключ.
Он оглянулся, запер дверь и сказал:
Слушай, ты чего меня все по фамилии завеешь, у меня имя есть, и почему никого нет?
Тебе как отвечать, по порядку? Снова донеслось из-за двери.
Как хочешь.
Тогда отвечаю на первый вопрос. Нравится мне твоя фамилия. А на второй зайди сюда и узнаешь.
Егор сбросил ботинки, повесил куртку в шкаф и осторожно приоткрыл дверь.
Люда, что за шутки? В комнате было темно.
Никто не отозвался, Егор зашарил рукой по стене в поисках выключателя. Но вместо гладкого, холодного пластика, рука наткнулась на что-то мягкое и теплое. Он отдернул руку и обернулся. Прежде чем дверь захлопнулась, он разглядел смутную фигуру. А затем его обняли мягкие руки, а рот закрыли пахнущие шоколадом и вином губы.
Он выпустил букет из рук и подхватил обнаженное тело на руки. В перерывах между поцелуями он прошептал:
Люда, ты?
Какой же ты дурачок, Дымов. Неси меня на кровать.
Больше в эту ночь они не говорили.
У них вообще сложились странные отношения. На людях Людмила старательно делала вид, что с Егором у нее чисто шапочное знакомство. Привет-привет, пока-пока. Но, по ночам! О, эти ночи. Они словно пили друг друга и не могли напиться. Днем бесстрастная и отчужденная, по ночам она словно вулкан извергала на него лаву своей страсти.
Поначалу его обижало такое положение дел, но вскоре он с ним смирился, тем более что в нынешнем положении Егору приходилось вертеться словно волчку. Поток дотаций, с уходом из большого спорта, иссяк, стипендии он не получал, так как еле тянул учебу. Вот приходилось работать, ночным сторожем в детском саду. Зарплата не ахти, но вместе с пенсией матери жить можно. Так и крутился
Тот, кем бы он мог стать, покивал, словно с чем-то соглашаясь.
Тот, кем он был, наклонился к Егору и зашептал:
Что, туго братуха?
Егор согласился:
Туго.
А, ты, что хотел?
Егор пожал плечами:
Того же, чего и все.
Во, как, тот, кем он был, склонился еще ближе, горячее дыхание обожгло ухо, а, откуда ты знаешь, чего все хотят?
Не знаю, догадываюсь.
А, я вот, представь себе, не догадываюсь, просвети меня, а, братуха.
Егору надоел этот разговор, он и не представлял себе, что может быть таким въедливым.
Отстань, ты это я, а значит, знаешь тоже, что и я.
Да ладно тебе, чё ты ломаешься, как девочка-целочка?
Пошел на фиг, урод.
Хе-хе-хе, тот, кем он был, заперхал горлом, ну ладно, не хочешь говорить, так я тебе скажу. Хотел ты мил человек, счастья, да, братуха, простого человеческого счастья. Семьи крепкой, жену любящую и любимую, детей мальчика и девочку, да, или девочку и мальчика. Работы хорошей, приносящей моральное и финансовое удовлетворение, да.
Эти его, да и а, в каждой фразе, были противны Егору до омерзения. Но, ведь он сам так разговаривал, когда проводил допросы. Знал, как это нервирует, заставляет злиться и значит сказать больше того что собирался.
А, что у тебя есть, а, братуха?
А, что у меня есть? эхом повторил Егор.
Тот, кем он был, покивал.
Что! Есть! У нас! Тот, кем он был, медленно проговорил фразу, делая ударение на каждом слове. У нас, понимаешь, у нас!
В пространстве повисла тягостная тишина.
А, братуха? Что, есть у нас? Молчи, молчи, тот, кем он был, прижал палец к его губам, я, тебе, скажу, я, он лихорадочно шептал, глотая окончания.
И, закончил по слогам шепотом, тихим-тихим:
Ни-хе-ра!
И заорал в пространство, прямо Егору в ухо:
Э-ге-гей! Ни хера! Слышите вы, тот, кем он был, повернулся сначала к тому, кем он не был, а потом к тому, кем бы он мог стать, ни хера у нас нет. И у вас тоже нет, ни хера нет!
Проорав это, он враз, спущенным шариком, осел и тихо заплакав начал напевать:
Был я в школе герой, я учился на пять.
Я знакомые буквы любил повторять.
Я разглядывал книги как шифр, я пытался узнать,
Что такое весна.
Лишь однажды пытался я школу поджечь,
Да учитель узнал, спички выбросил в печь.
Мне хотелось огня и тепла, я не мог больше ждать,
Когда будет весна 7
Егор слушал его и, кивая в такт, тихонько повторял:
Ни хера. Ни хера. Ни хера
Он закрыл глаза и стал размышлять, как он добился того, что к тридцати трем годам у него собственно ничего нет, как говорил тот, кем он был ни хера!
Ни семьи, как-то всё у них плохо складывалось с Людмилой.
Тайком они встречались до самого окончания института, её окончания, училась она на два курса младше и не на юридическом, а на финансовом.
Он, уже пахал в ментовке, когда они расписались. Без лимузинов, белого платья, голубей и банкета. Он, она и два свидетеля. Свидетельница подружка невесты и свидетель, приятель свидетельницы.
Жить стали в однокомнатной квартире, папаша её подсуетился, был он мелким чинушей в налоговой службе, но хватку имел стальную, такую, что не вырваться, а вырвешься, так пожалеешь, что оказался на свободе.
Сейчас оглядываясь на прожитые годы, он удивился, как они прожили с Людмилой девять лет? Почему не разбежались раньше, тогда, когда начались все эти недомолвки и разлады. Что их держало рядом друг с другом? Детей у них не было. Егор даже не мог сказать почему. Он не хотел? Хотел. Людмила? Она вроде тоже как ничего против не имела. Планы совместные строили, над именами спорили. Но рождение все откладывали. То, денег не было на содержание, то условия не позволяли, то вдруг её карьера в гору пошла, и уход в декрет рубил все на корню, так что
Так что, а что так?
Охладели они друг к другу или
Или это она растеряла к нему чувства по дороге к успеху? Или это он измотанный работай, очерствел душой?
В общем и целом, совместная их дорога вдруг начала расходится и чем дальше они шли, вроде как рядом, но уже не вместе, тем всё дальше отдалялись их жизненные тропки. Его вправо, а её влево
Вот-вот влево, а точнее налево.
Егор, как сейчас, помнил тот августовский жаркий вечер. Людмила задерживалась на каком-то толи совещании, толи встрече с клиентами, или вообще на корпоративе. Она говорила ему утром, когда собиралась на работу, да он, занятый мыслями о предстоящей выволочке от начальства, пропустил её слова мимо ушей. Запомнил только, что вернется она поздно и чтобы он не беспокоился. Вот Егор и не беспокоился. Он катил в троллейбусе на встречу с одним замечательным стукачком, обещавшим напеть кое-что интересное. Время восемь по полудню, а рогатый старичок битком. Плотная и потная масса людских тел прижала Егора к окну на задней площадке, прямо напротив распахнутая форточка, из которой бил в лицо поток теплого воздуха. Егор невидяще смотрел на летнюю улицу, прикидывая вопросы, которые надо задать информатору.