Какой же ты болтун, Вовка! сказала, усмехаясь, Вера. В театре не пробовал играть? У тебя бы получилось! Пойдём, Маша, а то этот полупьяный актёр Погорелого театра нам ещё какую-нибудь небылицу расскажет.
Они ушли, а Владимир остался лежать на кровати и прислушиваться к своему телу, а точнее, к своей левой ноге. Ногу тянуло, крутило, она ныла.
«Вот, блин, попал с этой ногой, хорошо ещё топор в кость ударил, а если бы в какую артерию, то истёк бы кровью в лесу, и помочь некому. Вот вам, девки, и театр одного актёра!» и он опять задремал.
Можно войти? Владимир увидел сначала миловидную женщину (это была докторша Марья Алексеевна из пионерлагеря), а за ней Дарью.
Ему сначала показалось, что это сон, но тут же он окончательно проснулся.
Да, да, входите! Владимир сразу вскочил с кровати, но, тут же скривил лицо, и его пробил пот.
На левую ногу практически нельзя было опираться.
Так! строго сказала Марья Алексеевна. Снимайте штаны и ложитесь на кровать, показывайте новую травму.
Владимир застеснялся, поглядывая на Дашу.
Дарья, отвернись, видишь, молодой человек стесняется!
Дарья вышла из сарая, а Владимир быстро освободился от одежды и стал показывать свою рану.
И как вас угораздило? спросила Марья Алексеевна, снимая бинты, оставленные Машей и Верой, рассматривая травму и осторожно трогая ногу.
Да топором по ноге врезал
Но так нельзя, молодой человек, себя вести! Топором по ноге А если бы вы задели артерию?.. последствия могли бы быть на порядок хуже! Дарья, подойди! Видимо, у Владимира очень сильный ушиб! Здесь больно? врач теперь крепко мяла ногу нашему герою. А здесь?
Да нет, особо не больно.
Так, сказала докторша, будем лечить!
И тут же достала из своего медицинского чемоданчика банку с «зелёнкой», свежие бинты, пузырёк с какой-то микстурой и пачку белых таблеток.
Дарья в это время за спиной доктора не столько смотрела на травму Владимира, сколько улыбалась ему во весь рот и поправляла свои белокурые волосы, которые непослушно всё время падали ей на лоб.
Дарья, бери «зелёнку» чего стоишь, приукрашиваешься, и мажь ногу нашему бедолаге, а я сделаю ему укол от столбняка и перебинтую рану.
Марья Алексеевна стала готовить шприц, а Даша села на край кровати и стала аккуратно мазать «зелёнкой» свежую рану, время от времени заглядывая в глаза Владимира.
Владимир окончательно пришёл в себя после сна и млел от прикосновений нежных ручек медсестры. Потом Марья Алексеевна сделала укол (очень больно), крепко перебинтовала свежую рану, пройодила и перебинтовала укус собаки и в конце своих действий дала Владимиру две таблетки каких-то пилюль.
Сейчас выпейте, это от отёка ноги, и завтра с утра тоже две выпейте. Завтра понедельник, у нас в лагере какие-то мероприятия намечаются, но мы постараемся к вечеру навестить вас, если мне не удастся, то я пришлю Дашу. А сейчас старайтесь никуда не ходить, постельный режим, да, и не пейте водку, в этом месте Марья Алексеевна посмотрела на недопитую бутылку водки, которая стояла рядом со столом, это дурной тон, и нога будет плохо заживать, да и лекарства не будут действовать
Ну, всё, поправляйтесь, до завтра!
И они тоже ушли.
Владимиру сразу стало скучно и грустно.
«Приехал денег заработать, а получил фронтовой лазарет, хрен знает что. И денег поднять не могу, и с девками загулять не могу, хотя вот они, бери их. А как брать, когда лазарет, когда нога вся разбита.
Но, правда, забота со всех сторон и одна утеха, что я нравлюсь бабам.
А может так случиться, что завтра ко мне придёт Дарья, и она начнёт мне бинтовать ногу, а я её раз на постель, дверь на щеколду, и гуляй казак, бери гарную девчонку!
А как же Таня, жена моя, наверное думает обо мне, печалится?.. А я тут плашмя валяюсь на кровати, «санитарной чисткой леса» не занимаюсь, только о девках думаю.
А как о них не думать, когда три месяца воздержание, а мне всего двадцать пять лет, а не семьдесят пять!.. А интересно, старики в семьдесят пять лет подтрахиваются, или у них уже ничего не стоит?.. Но, чего об этом думать, до семидесяти пяти лет ещё далеко, целых пятьдесят лет уйма времени. Вон пятьдесят лет назад ещё картавый (хорошо меня кагебэшники не слышат) был у власти.
Революции всего пять лет, гражданская война, тиф, голод, «контра» разная из всех щелей лезет.
А сейчас американцы по Луне разгуливают, есть атомные бомбы, водородные бомбы, средства доставки фантастические, либо американцы из акватории Тихого океана тебя накроют с атомной субмарины, либо мы им в ответ с автономной автомобильной платформы, которые ползают по бескрайним сибирским просторам, вот что значит пятьдесят лет для развития человечества! А тут лежи в старом сарае и не смей даже водки выпить, что за жизнь!»
И Владимир опять заснул.
Но теперь ему ничего не снилось.
Ближе к вечеру, когда он проснулся (ему захотелось в туалет, и он это успешно сделал), к нему неожиданно пришла Вера. Он ждал чего угодно, кого угодно, но только не Веру, и притом одну, без Маши.
Ну, как ты? спросила Вера и села к Вовке на кровать.
Владимир спросонья не очень понимал, как он.
И зачем здесь Вера без Маши?
А где Маша? задал он дурацкий вопрос.
Что, очень соскучился? Видишь, нет Маши не пришла Маша к тебе. Я теперь за Машу и за себя! Давай, ногу твою посмотрим
И Вера, такая правильная Вера, бесцеремонно начала закатывать штанину Вовкиных брюк и, ещё более бесцеремонно, снимать бинты, которые наложила Марья Алексеевна.
Вера, что ты делаешь, мне недавно бинтовали ногу, всё там было хорошо!
Это, я смотрю, не моя работа! Что, докторша тебя так сильно перебинтовала? Так нельзя на ночь оставлять, очень сильно забинтовано, кровь к ноге не будет поступать, нарушится циркуляция, а это гангрена, которую ты так боишься!
И Вера начала аккуратно перебинтовывать травмированную ногу и вдруг, стаскивает штаны с ног Владимира, нашёптывая «надо снять, надо снять, мешаются», а затем, когда штаны были стянуты с ног, упала грудью на ноги Владимира и начала целовать его повреждённую ногу в колено, выше колена, ещё выше.
Наш герой от этих действий просто опешил.
Он схватил голову возбуждённой женщины и прижал к себе.
Вера восприняла это, как знак к атаке. Она тяжело задышала, потом вожделенно зарычала и начала покусывать ногу нашему герою. Владимир почти лишился сознания, он ничего не понимал то ли это сон, то ли явь.
А Вера так возбудилась, что почти вся легла на ноги Владимира, и с утробным стоном продолжала целовать, лизать тело героя.
Её правая рука схватила главное место Владимира и стала нежно сжимать, а потом он почувствовал её волосы, её губы обволокли его и в это время рядом с сараем заурчал мотоцикл.
Эй, Москва!.. Жив ты или помер?.. Давай, выходи, это к тебе Виктор Иванович приехал и привёз одного твоего бойца!
Вера, как кошка, стремительно кинулась к двери и закрыла засов, затем быстро поправила свою одежду, причёску, затем кинулась к Владимиру, поставила его на ноги и натянула на него штаны, а потом щёлкнула засовом и вышла к Виктору Ивановичу.
Сам лесничий к нам пожаловал! запела Вера, улыбаясь Виктору Ивановичу во весь рот. Вот мы у него сейчас и спросим, по какому праву вырубается сосновый бор около дач от шоссе к Внукову?
Виктор Иванович недоумённо посмотрел на яркую, молодую женщину, вышедшую из сарая, потом на сарай и спросил:
А где Владимир?
Владимир лежит, мы его лечим, а вот почему сосновый лес вырубается, вы мне не ответили!
Вы, собственно, кто, гражданочка?
Я медсестра по образованию, а по положению зампредседателя правления дачного товарищества «Сосновка» и давно хотела с вами встретиться. Ну, как говорится, «на ловца и зверь бежит»! Будем знакомы Герасимова Вера Ивановна!
Дзюба, Виктор Иванович, и лесничий смущённо протянул руку Вере.
Так что же с сосновым бором?
В это время Владимир тоже вышел из сарая и увидел, как большой Виктор Иванович стоит около мотоцикла и как мальчишка оправдывается перед Верой. А в люльке сидит Ванька Петров и, разинув рот, смотрит на эту «камедь».
Да, я тут ни при чём. Это «ЛЭП» тянут из Внуково в Семёновское. Говорят, там строят стратегический объект для Министерства обороны, ну, мои люди и участвуют в этом деле, просеку рубят, а как же, сверху сказали, а я человек маленький, что велели, то и делаю. А так мне этот сосновый бор не меньше вашего жалко, мой дед после Гражданской войны в этом бору место для партийной элиты Советской России подыскивал, чтобы дачи строить
Ванька уже вышел из люльки и приобнял Владимира, пока Виктор Иванович, размахивая руками, объяснял Вере обстоятельства вырубки соснового бора. Потом Виктор Иванович пригласил всех к столу и достал из той же люльки большую бутылку самогона, огромный кусок сала и жбан квашеной капусты.
Капусточка-то, ядрёная, с хренком с зимы осталась, последняя! объяснил Виктор Иванович.
Он взял Веру под локоток и легонько подталкивал её, чтобы она приняла участие в «пиршестве».
Но Вера интеллигентно отказалась, сославшись, что у неё много дома дел: дети не кормлены, старики не присмотрены, да и как зампредседателя правления ей сегодня нужно выправить кое-какие документы.
Мужики, оставшиеся без женщин, как полагается, начали безмерно глушить самогон, материться, и нести всякую околесицу.
Особенно усердствовал Владимир.
Он махал самогон стакан за стаканом, радуясь, что приехал хоть Петров (теперь дело пойдёт и будет веселее). Он также радовался, что Виктор Иванович, да и Петров не застукали его с Верой в интересной позиции (а то Петров по всему институту разнёс бы эту информацию).
Он радовался, что Вера сама, понимаете, сама проявила инициативу, и что теперь, наверняка, её легко можно будет затащить в лес. Он радовался, что нога почти перестала болеть и опухоль спала, и вообще, он радовался жизни и понимал, что жизнь «классная штука», как ни крути!
Они пили, говорили о политике, ругались, опять пили, к полуночи Виктор Иванович завёл свой мотоцикл и поехал домой, к жене, объясняя, «что, можно, конечно, и до утра сидеть, потому что завтра у него выходной, но жена не поймёт и будет потом месяц дуться».
Владимир и Петров ещё немного поболтали и легли спать.
Только к середине следующего дня мужики проснулись, и Петров сразу начал говорить, «что пора на работу, что хватит спать, что жрать так алкоголь не годится».
Мы приехали сюда денег заработать, а не отдыхать! Давай, вставай и пошли!
У Владимира, когда он встал на ноги, всё болело, как будто его всю ночь черти били деревянным мечом. К его удивлению, не болела только левая нога. Мужики попили чая с сухарями и конфетами, которые привёз Петров. Взяли топоры и тяжело пошли на работу.
Солнце стояло над головой, было жарко, и тут вдруг Петров предложил: «Давай, чтобы освежиться, поплаваем в озере!»
Подошли к озеру, разделись. Петров резко начал плавать, то «кролем», то «брасом», то на «спине», а Владимир посмотрел на свою перевязанную ногу и не стал плавать, только омыл лицо и руки.
В лесу тоже было жарко, слепни всё время садились на потные спины и открытые руки. Хотелось пить. Они, собираясь в лес, спьяна забыли с собой взять воды. Владимир показал место «санитарной чистки», показал свою работу, и стал показывать, что надо делать, как управляться топором и как складывать кучи.
В этом месте Петров спросил:
Это всё, что ты сделал за неделю работы, и говоришь, что такая куча стоит четыре рубля шестьдесят копеек. Значит, ты за неделю заработал меньше десяти рублей. Ну, молодец, ну, ты и «красава»! Как же мы план выполним, если у тебя, бригадир, ядрёна вошь, такая производительность труда?
Да знаешь, Вань, сначала приспосабливался, потом вот ногу собака покусала, потом травму получил, потом
С бабами загулял, подхватил ответ Владимира Петров, так не годится! С сего дня ты бригадир, а я твой комиссар. Сначала работа, а потом всё остальное. Ты прикидывал, сколько можно сделать куч за светлое время суток одному человеку, если работать, скажем, восемьдесять часов?
Ну, штуки три
А на одну кучу, сколько часов нужно?
Где-то часа два, два с половиной.
Это значит за светлый день, а он у нас сейчас почти семнадцать часов, можно сделать семь-восемь куч на человека, так?
И Петров присел на пень, достал из кармана листок бумаги и карандаш.
Встаём в шесть часов утра, к семи в лесу, к двум часам дня, это семь часов работы, должно стоять у каждого по три-четыре кучи. Затем, прямо в лесу, Петров, что говорил, то и записывал, прямо в лесу, чтобы не терять время на дорогу, обедаем. На это я отвожу один час, потом опять работа, до восьми часов, это ещё пять часов работы, ну, скажем, ещё две кучи на нос. Итого получается пять-шесть куч в день, умножаем на четыре рубля шестьдесят копеек и получаем. Получаем двадцать три рубля, если делаем пять куч в день на человека. А у нас с тобой осталось отпуска три недели. Ну, рублей четыреста можно будет поднять, если будем так работать. Вот, Владимир, мы с тобой определили план по работе и должны его выполнять. Понял?
Но, Вань, мы при такой интенсивности труда, да жара, да
Да пыль, да комары, да мухи, Петров перебил Владимира, не сможем так работать?! Ты, и Петров вскочил с пня и рубанул воздух рукой, это мне хотел сказать, да?
Владимир смущённо опустил голову, затем подобрал валяющийся топор на земле и начал потихоньку валить сухие осины.
Правильно, его действия оценил Петров, давай сегодня хоть по куче сделаем, а завтра уже по плану будем действовать!
И он рядом тоже замахал топором. Работа шла тяжело, солнце пекло невыносимо, воды с собой не было, но Владимир напряг все свои силы, понимая, что Петров прав, что только так можно заработать приличные деньги, если работать по принятому плану.
«Когда теперь с Верой встречаться, если с утра до вечера надо будет вкалывать в лесу» вертелись в голове Владимира не очень приятные мысли.
Часа через три потные, очень усталые, но удовлетворённые своей работой, Владимир с Петровым тащились назад в деревню.
Вот видишь, сделали всё-таки сегодня план, это несмотря на вчерашнюю пьянку. А завтра к вечеру Соловьёв подтянется со своим корешем, и работа пойдёт!
Владимир молчал, у него опять заныла нога, и было только одно желание дойти до сарая и лечь, предварительно выпив ведро воды.
Около озера Петров предложил окунуться, но Владимир отказался и заковылял в деревню один. Как только он вошёл в сарай, он сразу налил себе полстакана самогонки, выпил, заел вчерашним салом с хлебом, потом пошёл к Марье Ивановне, выпил у неё почти весь чайник кипячёной воды, вернулся к себе и рухнул на кровать. Вытянулся, замер, пошла лёгкая дрёма, и тут же в дверь сарая легонько постучали.
Владимиру казалось, что он спит, но постучали снова.
Володя, раздался за дверью женский голос, Вы дома?
Это была Даша.
Владимир сразу вскочил с кровати и открыл дверь.
Перед ним в лучах заходящего солнца стояла Даша, как Венера с картины итальянского художника Боттичелли.
Ах, до чего же она была хороша! В летнем крепдешиновом бирюзовом сарафане, по полю которого были разбросаны жёлтые полевые цветы.
Эти огромные зелёные глаза, загорелые плечи, руки, её ножки в красивых босоножках, и белокурые волосы, подобранные кверху, в духе модной причёски того времени «Бабетта»
Я пришла Вас лечить, Владимир! снимайте штаны, я отвернусь. Будем делать перевязку.
У Владимира всё внутри похолодело сама Венера будет делать ему перевязку!
Но самогонка начала действовать, и он развязно сказал:
Ну, заходи, Дашуля, можешь не отворачиваться, я с удовольствием сниму перед тобой свои портки!