Какое счастье, что она гладит только его спину; что не чувствует нокаута сердца.
Я согласна с тем, что Олегу, возможно нужно поставить границу, наконец вполголоса ответила Вера. Но здесь есть один нюанс.
Она могла бы использовать местоимение «он», но выбрала назвать его по имени.
И каждая буква его сраного имени так переливчато и нежно прокатилась по её языку, что захотелось утробно завыть.
Какой?! сжав зубы, бросил Свят. Какой нюанс?
Поставить ему границу должна я, а не ты, всё так же спокойно ответила Вера.
Да что ты, твою мать?! Ну охренеть теперь!
Между рёбрами заорал на удивление гармоничный дуэт смирения и злобы.
Серьёзно?! рявкнул Свят, игнорируя хохот Прокурора. Хорошо подумала?
Юркнув ему под локоть, Вера открыто посмотрела в его глаза лучистыми своими.
Казалось, и она была бы не прочь говорить на повышенных тонах но не говорила.
В глубине её взгляда горело усталое опасение невозмутимое тепло; золотые волосы бились под ритмичными ударами ветра из форточки.
Да, серьёзно, подтвердила она, не спеша отступать при виде его злости. Это должна сделать я, потому что кто-то третий претендует на общение со мной. А если бы в наш союз лезла девушка, границу ей должен был бы поставить ты. Понимаешь?
Ах, вот оно как. Она не хотела снять с себя ответственность, нет.
Она хотела надеть её и побольше, побольше.
Помедлив, Святослав кивнул, ощущая странную заторможенность. Она говорила связно и толково и вроде бы всё было правильно.
Но он всё равно не ощущал, что она готова его послушаться.
У неё на всё была своя версия; на всё своя альтернатива.
И что было с этим делать?!
Привычные методы борьбы с непослушанием Марины избежать разговора, презрительно поморщиться или грозно хлопнуть дверью в отношениях с Верой казались отважным слабоумием.
А ну как дверью хлопнет она?
Сильно смелая? не удержавшись, брякнул Свят; нервы зашлись плаксивой истерикой. Хочешь сказать, что
Я хочу сказать только то, что сказала, равнодушно перебила Уланова; её губы дрогнули так, будто она хотела заплакать. Олег это зона моей ответственности.
Казалось, его раздражение играло ей на руку.
Чем больше глупостей позволял себе он, тем солиднее вела себя она.
Тебе нравится с ним общаться? выпалил Свят; внутри этот вопрос звучал как всхлип а наружу вырвался, как рычание. Просто нравится, да?!
Уланова не ответила но и не отвела глаза.
Десять секунд Двадцать Тридцать
Волосы на её макушке медленно колыхались от ветра теперь ленивого.
Я обещаю, что осажу его, если он перейдёт грань, закусив нижнюю губу, негромко сказала она. Обещаю. Мы будем просто общаться и только.
Внутри что-то завыло и загремело. Она не ответила на вопрос, нравится ли ей с ним общаться, но её тон уже говорил: «Разговор окончен». Окончен на самом пике!
Она не боится меня потерять. Не боится, дьявол её забери! Ей всё равно!
Порой и правда кажется, что ей всё равно, проговорил Судья, сжавшись под укоризненным взглядом Интуиции. Что ей абсолютно не важно его одобрение.
А почему ей должно быть важно его одобрение? поинтересовался Прокурор, полируя безупречные ногти. Ей важнее своё. Ещё скажите, что не это его подкупило.
Разглядывая испуганно-властные голубые глаза, Свят беспомощно ощупывал нервами сосущую пустоту в зоне оперативных аргументов.
Марина бы уже губы в кровь стёрла потоком оправданий. А ей и правда всё равно.
Колупаешь ей мозг, а Петренко-то уже снежки лепит, едко напомнил Прокурор, оценивая ноготь среднего пальца. Забыл, почему она ушла от своего кретина?
Когда они все уже исчезнут с лица земли. Чёртовы уроды.
Ревность медленно перетекала в ядовитую мстительность и обратно. Он мог бы, конечно, завести себе тёлку, с которой тоже можно «просто общаться и только»
Вот только что-то подсказывало, что игрой в куклы чёртову Уланову не напугать.
Ты доверяешь мне? в упор спросила Вера, вскинув левую бровь.
Нет, вроде ей не совсем всё равно.
Доверяю, хмуро отозвался он, прицельно выждав паузу.
А что ещё мне остаётся?
Словно теперь действительно поставив точку, Вера удовлетворённо кивнула, обхватила ногами его талию и погладила его по груди; хлопок вчера постиранной рубашки еле слышно зашелестел.
Ты очень важен для меня, прошептала Вера, прижав губы к его груди.
Правда важен?..
Правда? сипло прошептал Свят; язык летел впереди мозга неоперившейся стрелой.
Запустив пальцы в её волосы, он порывисто склонил голову, коснулся щекой золотых прядей и вдохнул их сладко-терпкий запах.
Правда, тихо подтвердила девушка.
Под ложечкой оборвалась какая-то сухая струна, и он поверил.
Поверил жадно и безоглядно.
Она уже в который раз заставляла его идти по перилам Моста без страховки.
Вынуждала ослабить гиперконтроль учила доверять чужим выборам правильно распределять ответственность беззаветно полагаться на благородство других душ
В который раз показывала, до чего могучей может быть женская душа.
Не находя слов, Свят молчал, прижимаясь щекой к её волосам; молчала и она.
Обрывки сухой струны в груди превращались в обессиленную пустоту.
Минуты пятничного вечера текли мимо, улетали в форточку и путались в мыслях.
Он потратил столько этих минут на злобную битву за мир.
И только сейчас понял: за мир не воюют.
Ты тоже это чувствуешь? наконец еле слышно пробормотала Вера.
Что именно? уточнил парень, погладив кончик её носа. Голод?
Это тоже, весело согласилась она и тут же вновь посерьёзнела. Я имела в виду Ты тоже чувствуешь, что никто не рад тому, что мы вместе? Эмоции Насти я ещё могу понять А вот почему на меня злится Артур?
Как бы тебе объяснить это, малыш?..
Имя Варламова снова вскинуло в груди ледяную тревогу.
Только бы он не включил в свой тупой репертуар «Песни о главном».
Вера нерешительно пробурчал Свят. Маленькая моя Он просто Думаю, он злится, потому что я теперь провожу с ними меньше времени.
Она прикрыла глаза и кивнула с глубоким пониманием и тёплым сочувствием.
Будто он попал в точку: это в её голове сходило за самую вероятную версию.
Мне порой кошмарно тяжело с каждым из них, выпалила она; это признание звучало так, словно уже очень долго кипело у неё внутри. По разным причинам.
В груди коротнуло; память вновь подсунула покрытое снегом лицо Петренко, которое усиленно пыталось демонстрировать безразличие.
А демонстрировало голод по её прикосновениям, чёрт.
Потерпи, выдавил Свят, усмирив крики ревности. Это временно. Они привыкнут.
Обещаешь, что не случится землетрясения? хрипло прошептала Вера.
Обещаю, поспешно произнёс он. Но даже если будет землетрясение, Вера Нам с тобой удастся сохранить целостность нашей тектонической плиты.
Девушка хихикнула и отстранилась, поглаживая его шею прохладными пальцами.
Смотри, как ты силён в географии, любовно произнесла она. Или в геологии?
Я предпочту быть силён в уланографии и уланологии.
Её глаза засмеялись, переливаясь всеми оттенками стального и небесного. Подхватив с подоконника стихи Рождественского, Вера ласково погладила книгу по корешку.
Я сейчас открою её наугад, тихо сообщила она. И посмотрю, сильно ли сегодня резонируют его строчки и мои мысли. Люблю так делать.
Послав в его сторону ласковый озорной взгляд, Уланова шумно распахнула книгу, и спустя миг в её глазах мелькнул изумлённый восторг.
Сильно резонируют? проговорил Елисеенко, не скрывая нежную дрожь в голосе.
Сомкнув пальцы на его запястье, Вера медленно кивнула, закусив нижнюю губу.
* * *
Оглядываться не стоит.
Оправдываться не надо.
Я только всё чаще спрашиваю
с улыбкою и тоской:
За что мне такая мука?
За что мне такая награда?
Ежеминутная сутолока.
Ежесекундный покой10.
ГЛАВА 23.
Если индивид способен на плодотворную любовь,
он любит также и себя;
если он способен любить только других,
он не способен любить вообще 11
Люди мазохисты, задумчиво протянула Площадь, сбивая с плеч капли дождя. Они всегда выберут не того, кто любит их, а того, кто любит себя.
Это, по-твоему, мазохизм? проговорил Город, едва заметно усмехнувшись; сегодня он пребывал в абсолютном благодушии. Я так не думаю. Не обижайся.
Вздохнув, Площадь дала сигнал к вечернему звону колоколов костёла и прижалась к любимому плечу. Нежно коснувшись её щеки, Хранитель улыбнулся и продолжил:
Совсем не мазохизм заставляет людей тянуться к тем, кто любит себя. Не мазохизм, а любопытство.
Любопытство?! недоверчиво воскликнула Площадь. Послушай
Посуди сама, спокойно перебил Город, погладив её пальцы. Подумай, насколько интригующим и непонятным кажется умеющий любить себя человек людям, которые этого не умеют. А непонятное всегда так притягательно.
Притягательнее, пожалуй, только то, что вызывает зависть, заключила Брусчатая Мостовая. Два в одном.
Ну, знаете! звонко фыркнула Река; по её поверхности побежали волны. Пламя для мотылька тоже притягательно, но оно его и губит!
Пламя человека, который любит себя, никого не губит, твёрдо, но вежливо возразил Город. Оно горит не чтобы жечь, а чтобы светить. Не пламя виновно в том, что оно может опалить, а тот, кто грубо пытается целиком его присвоить.
Собеседники затихли, глядя на Хранителя; договорив, он опустил бледные веки.
В зеркале за его спиной разливалась тёмно-васильковая ночь; по стеклу бежала мелкая рябь мартовского ветра.
Мы так осуждаем тех, кто любит себя, словно в этой любви есть что-то постыдное, помолчав, продолжил Хранитель. Словно непременно нужно выбирать: любить себя или других. Словно если человек любит себя, он заявляет, что больше никого любить не будет. Но на самом деле всё строго наоборот. Любить других умеет лишь тот, чья главная любовь он сам.
Площадь затаила дыхание, разглядывая висок Хранителя; под тонкой светлой кожей билась голубая венка.
Не всех этому учат, тихо проговорил Вокзал, бережно протирая круглые часы. Иногда родители учат совсем другому.
По закону жизни человек рано или поздно отделяется от них, мягко ответил Хранитель. И с этого момента уже только он сам отвечает за то, чему учится.
Над Кабинетом повисла задумчивая тишина.
Пожалуй, ты не до конца прав, негромко произнёс Университет.
Я весь внимание, с готовностью отозвался Город; его пытливые глаза сверкнули.
Дело не совсем в любопытстве, пояснил Университет, пытаясь обогреть плющ. Нас тянет к тем, кто умеет любить себя, потому что мы надеемся, что это заразно.
Внимательно глядя на друга, Хранитель поглаживал страницы Хроник и молчал; уголки его губ медленно складывались в светлую улыбку.
* * *
20 марта, суббота
Вова не может бесконечно вас спонсировать, мальчики! с нажимом заявила мать; её подведённые глаза сверкнули. Мне грустно видеть, как выборочно вы мыслите! Едва ли замечаете, как много он делает для вас, зато сразу замечаете, когда он вполне по праву! отказывается сделать что-то одно! Мне грустно и стыдно!
Поджав губы так, будто хотела заплакать, Людмила взмахнула вафельным полотенцем и рассеянно уставилась в окно.
«Грустно, стыдно».
Мать начала разговаривать, как больная, когда стала ходить к своей мозгоправше.
Если бы не чёртов Вовочка, не было бы и этого.
Да ладно, пойдём, Арчи, негромко проговорил брат за его спиной. Зачем ты
Долдон! прошипел Артур; злость росла и закипала. Заткнись!
Чёртов тряпка. Вылитый батя.
Младший брат послушно замолчал, откинув голову на стену коридора.
Нехрен ей слышать, что мы думаем по-разному, кретин!
Ведь она слышала; точно слышала это. Мать всё ещё смотрела в окно, но весь её вид говорил, что она услышала даже больше, чем они сказали. Из её причёски выпала и неровно повисла вдоль лица прядь цвета жгучего золота.
Не так уж дорого они стоили! отрывисто бросил Артур. Может себе позволить! Только глухой в этом городе не знает, сколько зарабатывает Володенька Ивлеев!
Посмотри сюда. Посмотри сюда, женщина.
Давай, скажи ещё раз, что тебе на нас насрать.
Мигом повернув к нему лицо в розовых пятнах, мать растерянно захлопала ресницами, изумлённо потрясла головой и нелепо округлила рот будто слов у неё было в достатке, но ни одно из них она не считала правильным.
Позвони мозгоправше или Вовочке, спроси, что говорить. Мы подождём, твою мать.
Какая разница, сколько они стоили, Артур? наконец еле слышно проговорила Людмила. Подарили нужно беречь. Вы что, специально разбили эти колонки?.. За что вы ему мстите? Я понимаю вашу злость, понимаю вашу досаду! Я знаю, что вы бы предпочли, чтобы мы и дальше жили втроём, но Артур! Артём!
Розовые пятна на лице матери стали ярче, а голос дрогнул.
Слова, которые разум счёл «правильными», явно давались ей с гигантским трудом.
Не то чтобы специально, угрюмо пробубнил Артём за его спиной, но
Обернувшись, Артур уставился на младшего брата с неподдельной яростью.
Артём осёкся, но в его серых глазах не было испуга; он смотрел в ответ с вызовом.
Недоумок, твою мать! Решили напирать, так надо идти до конца!
Послушайте, устало произнесла Людмила, подняв ладонь в жесте «теперь говорю я». Я действительно от всей души сопереживаю вам. Я знаю, что вам сложно. Знаю, что перемены и нововведения это всегда тяжело. Я знаю, что вы злитесь, обижаетесь и ревнуете. Вы имеете право. Артур Артём Я люблю вас, очень сильно. Ещё сильнее, чем раньше. Вы всегда будете для меня очень важными людьми. Но себя я тоже люблю. И хочу, чтобы моя жизнь приносила мне счастье. Я прошу вас: будьте мягче к Володе. Он очень старается наладить с вами хорошие отношения. Возможно, вам это незаметно, но мне, со стороны
Она говорила, говорила и говорила то затыкая вафельное полотенце за пояс, то размахивая им, как вымпелом. Она говорила, а пятна на её лице разрастались, толкали друг друга и переползали со лба на щёки; со скул на шею.
Сжав зубы, Артур смотрел на материнское лицо почти с ненавистью до того много едкой злобы пилило душу пополам.
Она говорила и говорила, но ни разу не сказала: «Окей, этот Володя нам и правда не нужен. Мы будем жить, как раньше втроём».
Я тоже люблю тебя, ма, негромко признал Артём, не выходя из-за спины брата.
Как просто завоевать обожание десятиклассника!
Я не ревную! выдавил Артур, скрестив руки на груди; зубы глухо заскрипели.
Много чести вам, эгоисты.
Смотреть ей в глаза не хотелось, и он уставился на оранжевую плитку, что горизонтальной лентой бежала по белому кафелю кухонных стен.
Ваш отец за столько лет ни разу о вас не вспомнил, сухо сказала мать; в её голубых глазах стояли слёзы. Собрал по углам свои чёртовы стишки и усвистал на поиски себя. А для Володи вы как сыновья.
Да какие сыновья! Старше меня, урод, от силы лет на пятнадцать!
Пойдём, Арчи, повторил брат, беззлобно ударив кулаком ему по лопатке. Реально сами виноваты. Поживём пока без колонок.
Да ты без всего сможешь пожить! Весь в отца, сука, сраные миротворцы!
Злость в горле до того распухла и заострилась, будто он подавился косточкой сливы и не откашлял её с тех пор.
Вы хоть раз задумались, почему Володя вообще должен вас спонсировать? тихо спросила Людмила; это звучало как претензия, но в её голосе не было злости.
Она будто любопытствовала: а что же происходит под черепами у этих чертей?
За спиной послышались шаги брата. Артём снова сбежал с поля боя ополоснулся её проникновенными речами и сбавил обороты на самом старте.
Словно устав от всего на свете, Людмила обречённо махнула рукой и швырнула полотенце на стол рядом с вазой, из которой торчал букет бирюзовых хризантем.