Не знаю, ответил я гораздо суше, чем даже хотел. Я не интересуюсь обувью.
А шо ж вас интересует? перешла на «вы» женщина. Она спустилась по лестнице, подошла поближе. Прикурить у вас будет?
Я прислонил автомат к стене, достал зажигалку, чиркнул. Огонек осветил склоненное женское лицо, сигарету, пальцы
Ой, спасибо, сказала женщина, выпустив дым первой затяжки. Огонек зажигалки еще дрожал. Снизу, от моих ладоней, женщина подняла на меня подсвеченные им глаза. Именно такое лицо я и ожидал увидеть сколько уже видел я их, этих южных красавиц, налетавших в столицу еще в те полузабытые времена, когда стояли они в очередях за сапогами, не рискуя налететь на выстрелы веером из подворотни напротив, на жестокую проверку Комиссии, на толпу одурелых двенадцатилетних бензинщиков Сколько раз обманывался этими сухими, точно и тонко прорисованными лицами, сколько раз попадался на эту комбинацию панночки и модели из хорошего журнала!..
И снова, во тьме последнего сникшего огонька зажигалки, поплыло передо мной это вечное лицо захватчицы: прямой короткий нос, обтянутые скулы, широко раскрытые, серьезные и ласковые глаза.
И шо ж сегодня на той площади будет? задумчиво, как бы сама у себя, спросила приезжая. Надо сходить
Сегодня понедельник, сказал я. Магия уже действовала, и вся моя доброжелательность вместе с так и не пропавшим бахвальством осведомленного московита пришли в движение, ринулись навстречу этому невидимому лику обмана. По понедельникам там многое бывает. Можем пойти вместе
А можно и вместе с легким и так складно ложащимся на комический напев ее фраз смешком начала женщина, но договорить не смогла. За дверью, прямо в переулке, прошумел автомобильный мотор, грохнуло и зазвенело, и тут же топот многих бегущих, крики: «Куда?! Стой, стой, сука!.. Ворюга! Торгаш!.. Стой!» Мгновенно схватив автомат, я поймал в темноте женщину за рукав рукав был скользкий, кожаный и взлетел вместе с нею на этаж.
Вот, дверь вы открыли, теперь до нас кинутся, задыхаясь, прошептала женщина. Здесь, на площадке, окно выходило прямо в переулок. В его синем свечении лицо женщины потеряло почти все от фотомодели и стало совсем ведьмачьим. Я отодвинул ее в простенок, перехватил автомат поудобнее и осторожно придвинулся к стеклу.
В переулке я увидел человек восемь. Насколько можно было разобрать, все они были в военном, в десантных бушлатах, в беретах, стоявших лихо торчком, но по разномастной обуви и брюкам было ясно, что это не регулярные части.
Афган, севшим от увиденного голосом шепнул я женщине и не расслышал ее ответа: то, что происходило в переулке, оглушило меня, и смотреть я не хотел, и смотрел не отрываясь.
Поперек переулка лежала перевернутая набок машина кажется, старенький «мерседес». Судя по развороченному перед нею асфальту, перевернуло ее взрывом гранаты, который мы слышали. Вокруг этой машины и суетились люди в беретах. Через оказавшуюся сверху дверь они вытаскивали какого-то человека. Похоже было, что человек не особенно пострадал во всяком случае, он и сам старался вылезти, и одновременно вырывался из тащивших его рук Его вытащили, двое держали его за локти, отведя чуть в сторону. Следом из этой же двери вытащили женщину. Ее тащили, как мертвую, она висела на руках, складывалась, голова без шапки и платка моталась. Вытащили и ее, посадили, прислонив к багажнику Тем временем двое, державшие мужчину, вывели его на середину переулка, к ним подошел третий, держа на весу, низко, на вытянутых руках, тяжелый пулемет. Двое шагнули в стороны, мгновенно растянув руки мужчины крестом, третий, не поднимая пулемета, упер его ствол в низ живота распятого, ударила короткая очередь. К стене противоположного дома полетели клочья одежды Женщина сползла вдоль багажника и легла на мостовую, будто устроилась спать, подтянув ноги калачиком.
Через мгновение убийц в переулке уже не было.
Та шо ж такое, шо ж это такое?! услышал я и снова обнаружил женщину, глядящую рядом со мной в окно. Шо ж оно творится в вашей Москве, шоб она уже сгорела!..
Надо уходить отсюда, сказал я. Через пятнадцать минут здесь будет Комиссия, они начнут обыскивать подъезды и чердаки, нам конец
Какая еще комиссия, женщина, плача, упиралась, я тащил ее с лестницы, какая комиссия, поубивают тут, в той Москве!..
Комиссия Народной Безопасности, неужели вы и этого не знаете? бормотал я на ходу. Идемте, идемте быстрей!
Мы приоткрыли дверь, но было уже поздно. С двух сторон в переулок въехали машины полицейский микроавтобус и черная «Волга» с красным мигающим огнем на крыше. Вспыхнули фары, захлопали дверцы, люди в серой полицейской форме и в штатских куртках выскочили и выстроились двумя цепями, перекрыв перекрестки. Автомат в моей руке блеснул в проникающем с улицы свете все еще примкнутым штыком
Все, сказал я. Все, сейчас они пойдут по домам
Женщина молчала, было слышно только ее дыхание, громкое дыхание потерявшего себя человека.
Погодите. Я сказал это слишком громко и вздрогнул. Погодите! А как вы попали сюда? Дверь же была забита
Да есть же там сзади другая. Женщина вспомнила, рванулась, и я, не выпуская ее кожаного рукава, рванулся за ней. Как же я забыл этот черный ход?! Хотя, кажется, раньше он был заперт
Мы оказались во дворе собственно, это был даже и не двор, а просто другая улица, но здесь стояли железные помойные ящики, чернел остов давно разбитой машины это была изнанка некогда шикарного дома, выходящего на Тверскую. Снег здесь не полз под ветром, не змеился он уже лежал, скопившись невысокими волнами первых сугробов с наветренной стороны помоек и ящиков. У одного из подъездов богатого дома маячила фигура человек в красной нейлоновой куртке шагал взад и вперед, как часовой. Мы прошли близко, я увидел молодое лицо, совершенно седые длинные волосы бесполого существа, услышал бормотание: «Она выйдет а я тут. Она выйдет а я тут! Она выйдет а я»
Я вспомнил, что в этом подъезде жила некогда знаменитая певица, здесь всегда толпились безумные поклонники. Этот сумасшедший, похоже, бродил здесь с тех самых пор. Может, он и не знал, что кумир его давно уже поет для пассажиров парома, возящего в основном футбольных болельщиков между Англией и Швецией. Однажды какой-то буйный бритт швырнул в нее банкой из-под пива он был огорчен проигрышем ливерпульцев. «Би-би-си» передавало об этом с глумливым сочувствием
Мы уже шли по Садовой. Сзади остались черные руины «Пекина», миновать их удалось, к счастью, без приключений. Уже давно, с тех пор как гостиница рухнула во время первых артиллерийских боев, с тех самых пор развалины были обжиты подмосковными анархистами. Все лето здесь висела выцветшая тряпка с надписью «Да здравствуют Люберцы, долой Москву!», а однажды утром я видел, как красная кирпичная пыль, выдуваемая июньским ветром, ложилась на мертвеца, висящего в пустом оконном проеме уцелевшего третьего этажа. Это был парень из московских в своей униформе черной кожаной куртке. Черная же кожаная фуражка сползла ему на лицо. Он висел на блестящей стальной цепи так обитатели «Пекина» обозначили свое отвращение к его символу веры, к металлу. Шипы на браслетах, нелепо забинтовавших его вылезшие из рукавов запястья, блестели при свете китайских ресторанных фонариков. Пригородные палачи притащили их откуда-то и повесили в окне по обе стороны казненного. Они даже умудрились их включить, и бледный цветной свет был страшен утром.
А у меня мужа убили еще в запрошлом годе, продолжала женщина свой бесконечный рассказ. Хороший был мужик, руки на месте, всем нашим, с Красного Камня это ж у нас район такой в городе, машины ремонтировал, а они ж его и убили Прямо на сервисе и убили, монтировкой вдарили, деньги сколько тех денег было, может, тысяча, старыми еще, «горбатыми», так они взяли и ушли. Соседи
Я промолчал. Сколько уже слышал я этих историй и просто в очередях, и от очевидцев, а вот теперь и от пострадавшей Мне не жаль было ее умельца-мужа, для которого тысяча «горбатых» как раз столько, сколько мы с женой тратили на весь недельный хлебный паек, были не деньги. Не жаль было и ее, которая сейчас с сотней, а то и двумя этих тысяч приехала «по обувь» и, вспоминая мужа, тащится со мною ночью на площадь. Мне даже и того парня-металлиста, что висел, поблескивая шипастыми браслетами, было не жалко. Жалко мне почему-то было нелепой гостиницы со шпилем
Мимо знаменитого дома с нехорошей квартирой, у подворотни которого дежурили пикеты с нарукавными повязками «свиты сатаны» и в кошачьих масках, мимо Патриарших, по периметру которых медленно ехал полицейский патрульный танк, скользя прожекторным лучом по фасадам, окружающим пруд, мимо какого-то посольства, обложенного мешками с песком, над которыми возвышались голубые каски китайцев из ооновского батальона, мы вышли на Спиридоновку.
И вот я вас хочу спросить, а у вас нема, случайно, конечно, новых талонов? Женщина заглянула мне в глаза сбоку, и снова в синем сиянии луны ее лицо мгновенно проделало путь превращений от рекламы какого-нибудь довоенного шампуня из полузабытой «Бурды» до панночки дьявольской. А я б у вас покупила б, один к ста, или как тут в Москве дают? Очень мне обуви надо
К сожалению я остановился. Только теперь я заметил, что так и тащу на виду автомат с примкнутым штыком. Складывая и убирая калашников под куртку, я повторил: К сожалению у меня есть совсем немного только не сегодня впрочем если на площади ничего, за чем я иду, не будет, я могу вам отдать, по обычному курсу, один к восьмидесяти на следующей неделе я должен получить еще немного так что, если хотите
Вот же спасибо! она сразу забыла все свои давние горести и страхи этой ночи. Вот же спасибо вам! Так я с вами уж, конечно, до самой площади и пойду. А можем, если хочете, вот и на лавочке тут посидеть пока ж рано?
Слева от нас был маленький сквер возле какого-то дома из старых функционерских. Пустая милицейская будка с выбитыми стеклами темнела на краю сквера. Я взглянул на часы на столбе было без четверти два. На площади я собирался быть около пяти.
Что ж давайте посидим, покурим.
Мы разыскали в темноте полусломанную скамейку, сели, закурили. У нее была, конечно, настоящая «Ява», я свернул свою, от протянутой ею пачки отказался много лет уже я не принимал никакого угощения. Мы затянулись, я достал транзистор минут пять можно было себе позволить послушать новости, тем более что к концу месяца батарейки обязательно должна была получить жена через очередную помощь «Иносемьи». Ее парижская родня одним своим существованием давала нам возможность и кормиться по талонам, и получать иногда нормальную одежду, обувь, батарейки правительство не хотело терять тех, кто мог хотя бы когда-нибудь ввезти в страну и настоящие деньги Транзистор щелкнул и захрипел:
«столица Эстонской Республики. Здравствуйтте, дорогие русские друзья! Передаем новости. Вчера в лагере для интернированных граждан России произошли беспорядки. Федеральная полиция приняла меры. В парламенте Прибалтийской Федерации депутат от Кенигсберга господин Чернов сделал запрос»
Я крутил настройку: от «Прибалтийского голоса свободы» точного времени лишний раз не дождешься.
«в Крыму. Так называемое симферопольское правительство дает приют отребью, бежавшему на остров. Бандиты из пресловутой Революционной Российской Армии готовятся к вторжению в нашу страну. Всеобщее возмущение прогрессивной интеллигенции демократических стран вызывает в этой связи позиция печально известного сочинителя Аксенова, благословившего своей последней бездарной книжонкой «Материк Сибирь» кровавый мятеж повстанцев, продолжающих зверствовать в Оренбурге, Алма-Ате и Владикавказе. По сведениям газеты американских коммунистов «Вашингтон пост», недавно этот якобы русский писатель был принят верховным муфтием всех татар Крыма»
Я выключил батарейки садились, а время говорить, видно, не собирались. Теперь они говорят время все реже, чтобы заставить побольше слушать всякую чушь.
Ото ж сволочи! убежденно сказала моя спутница и швырнула окурок в кусты. И тут же, без всякой видимой связи спросила: А у вас, конечно, извиняюсь, талоны откуда? Может, за границей кто есть, или как?
Черт его знает, сколько мне еще пришлось бы пережить переворотов, чтобы отучиться от этой даже не привычки порока: полной, полнейшей беспомощности перед этими, перед захватчицами!
Я не сказал о родственницах жены.
Да так на работе, бормотал я, выключая транзистор и пряча его во внутренний карман. Нам платят так
А где ж вы работаете? она говорила все тише, теперь она шептала, хотя недавно, когда было опасно и надо было молчать, она голосила вовсю. А где, а? Извиняюсь, конечно
Мы уже сидели обнявшись. Автомат резал ремнем шею и давил и мне, и ей на грудь, я стащил его и положил рядом на скамейку. Она просунула руки под мою куртку.
Замерзла вот же ж лавка холодная, ты смотри на ней же мороз
Я действительно увидел на скамейке, на выпуклых планках, иней Ее кожаное пальто свесилось полой, пола слегка дергалась и мела по снегу
Ну ты не сказал Ее акцент сейчас был почти незаметен, и слова она уже не пела, а выдыхала. Не сказал где где ты работаешь
Я сел, застегнул молнию, снова свернул листок с табаком, чиркнул зажигалкой. Она поправляла волосы, знобясь, застегивала пальто.
Где, а?
Ну в газете, буркнул я. Я был уже учен и давно не говорил без крайней надобности, где я служу. Тут же спохватился: она могла и знать, что в редакциях талонами не платят
Но она не знала.
Когда я поднял глаза, она стояла передо мной и ствол моего автомата был направлен мне прямо в лоб.
Сучка, сказала она, сучка, говно. Давай сюда талоны твои сраные, журналист хренов! И вали отсюда! Ото из-за таких гнид началось все! Жили как люди, все было нормально, мужик по шесть тыщ «горбатых» за хороший день зароблял, а вам все было плохо! Завидущие твари! Леонид Ильич вам плохой был, а у нас при нем в городе такая чистота была, и деловым людям, которые жить могли, жизнь была!.. Сталин вам был плохой, Брежнев вам был плохой, вам Горбачев ваш был хороший!.. Давай талоны и иди отсюда, а то убью интеллигента московского, вот точно убью! Талоны, блядво!
Я медленно привстал со скамейки, и она с коротким визгом отскочила подальше, вскинула ствол.
Тише Я полез во внутренний карман. Я бы охотно отдал ей эту сотню талонов, но вовсе не был уверен, что после этого она с перепугу не разрядит в меня рожок. И в мирные времена эти не слишком были милосердны Тише сейчас я отдам тебе эти поганые талоны, только не стреляй, дура тебя же Комиссия сразу возьмет сейчас
Можно было, конечно, упасть плашмя, рвануть ее за ноги в скользких полусапогах и ничего бы она не успела, подумаешь, террористка Но одно она могла бы успеть: выпустить очередь над моей головой, а здесь, среди этих обреченных домов, шум был почти так же убийствен, как и пуля.
Я уже готов был вытащить из кармана руку с талонами, когда в дальнем конце улицы раздался рев моторов. Вот уже показался передний танк легкий, десантный, следом одна бээмпэ, другая, грузовик под брезентом и танк замыкающим На Спиридоновке начиналась очередная ночь.
Она оглянулась на шум. В тот же момент я резко рванулся к ней, правой рукой зажал сзади ей рот, левой, крутнув в запястье, вывернул ее правую, лежавшую на спуске автомата, сильно сжав, чтобы, не дай бог, не успела нажать. И вместе с ней рухнул наземь, за кусты сквера.
Теперь они позвонили домой.