Марина Москвина
Семь летучих пассажиров
Рисунки М. Спеховой
© Москвина М. Л., 2023
© Спехова М. Е., ил., 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
Голова профессора Шишкина
Нет на свете, скажу вам, человека серьёзнее моего папы. Даже среди родственников по его линии. Хотя в нашем роду люди наисерьёзнейшие, кроме дедушкиного брата дядя Вани из Витебска. Этот наш дядя Ваня, во-первых, единственный блондин. А во-вторых, он всегда был с причудами и любил надевать на голову капроновый чулок.
В этом смысле у папы с нашим дядей Ваней ничего общего. Папе не то что в зрелом возрасте, в детстве такое бы в голову не пришло. Достаточно взглянуть на его детскую фотографию: стоит на стуле, в коротеньких штанах, майке, пухленький такой, а лицо настоящего взрослого человека.
Раз только в день своего совершеннолетия папа поступил легкомысленно. Он упросил старушку соседку по их коммунальной квартире сделать ему брюки-клёш. В новой тельняшке и в таких вот брюках с клиньями из другого материала папа куда-то ушёл и на свой день рождения не явился.
Напрасно ожидали папу бабушка, дедушка и друг дедушки Кошкин, который, зная, что папу беспокоят исключительно судьбы стран и народов, принёс ему в подарок трёхтомник Карла Маркса.
К тебе гости пришли! кричал потом дедушка на папу. Книжки подарили!..
С этого момента папа до того сосредоточился на общественных науках, что во всё остальное просто не вникал. Спросишь у него:
Пап! Это что за дерево?
Не клён.
Да это ж бузина, говоришь ему. Разве ты не знаешь?!
А он не знает и обижается.
Когда мне исполнилось двенадцать лет и мы с папой поехали на море, я так решила: папу не обижать, наоборот, если что защищать, ведь он у меня такой ранимый.
И вот мы на море! И я кормлю чаек вместо зарядки. А море гладкое, как бритва, с острым горизонтом. Ни волн, ни ветров, одни чайки рано утром шумят на берегу.
Но в основном тут штормит, не зря гранитный мол загораживает от моря город. И не всегда волнорезы тёплые и сухие. И ящерицы так бесстрашно замирают на солнышке у самой воды.
Мы сняли комнату на краю города. За нами росли гигантские эвкалипты, чайные кусты и пальмы с узким основанием и таким расширенным к верху стволом, что напоминали морковку.
К морю от нас идти вдоль чугунной ограды санатория «Прибой». Эту ограду, не переставая, всё лето красили два аджарца в пилотках из газет. Чинно сидя на стремянках, они покуривали папиросы, болтали ногами в скособоченных башмаках и вели неторопливую беседу на своём языке.
Всё вокруг они заляпали и забрызгали, но мне нравится стоять возле них и нюхать, как пахнет краской. Я вообще бы пошла учиться на маляра. Там ученики так написано в объявлении «обеспечиваются парадной формой»! А?! ПАРАДНАЯ ФОРМА МАЛЯРА?! А крутящиеся на палках щитки под названием халява?! Малярный каток с узорами! Вёдра красок!.. А полёты в люльке?!
Но папа против.
Мой тебе совет, говорит, шагай по стопам своего отца. А то будешь безалаберной, как наш дядя Ваня: родился в Гомеле, учился в Житомире, живёт в Витебске, восемьдесят лет человеку ничего в жизни не понимает.
Не знаю, с дядей Ваней у меня было не так уж много встреч, но я его без памяти любила. И именно за то, что дядя Ваня никогда не шагал ни по чьим стопам. В любом деле чем бы оно потом ни кончалось, дядя Ваня прокладывал собственный необыкновенный путь. И притом можно говорить с ним о всякой всячине: всё он прекрасно понимает и в жизни, везде!
Уйдя на пенсию, дядя Ваня научился играть на гитаре. Он поставил задачу осваивать в год ровно по одному аккорду. Спустя три года дядя Ваня свободно себе аккомпанировал и сделался признанным в Витебске самодеятельным шансонье.
А его коронный номер голова в чулке?! Никогда не видела ничего чудеснее. И, по правде говоря, мне жалко, что папа, почти прямой дядин Ванин потомок, ничем на него не похож.
Ну и что, я на папу не жалуюсь. Он ведь не виноват, что родился серьёзным. Бежит папа утром по улице трусцой, в одних только плавках! А с каким солидным видом! Два аджарца-маляра приподнимают газетные пилотки и почтительно приветствуют его:
Доброе утро!..
Здравствуйте, товарищи, отвечает им папа и скорей, пока жители города не повысыпали из домов, мчится дальше, на море в этих своих, как я уже говорила, плавках.
Раз в сто лет попадаются такие плавки с пожеланием! Прямо на трусах мелкими буквами написано: «Счастливой вам носки!»
До чего доброжелательный народ, сказал папа, приобретая их в пляжном киоске.
И лето, правда, вышло счастливое. На каждом углу продавали кукурузу!.. Земляные орешки, спелые абрикосы!.. Я с ластами плавала, в маске и с трубкой!.. Я обгорела!.. А папа ничего. Это потому, что он смуглый.
Я заметила: чем человек чернее, тем он, как правило, упорнее загорает. Рядом, например, со мной и папой загорали двое негров. Муж и жена, из Африки приехали отдыхать. Целыми днями они лежали на лежаках им даже врач из медпункта сделал в мегафон замечание.
Всё шло прекрасно. Откуда нам было знать, что наша с папой беззаботность висит на волоске.
Однажды к хозяину, у которого мы жили, дяде Георгию, пришёл его друг, культорг из санатория «Прибой». В маленькой, увитой «граммофончиками» беседке за чашкой виноградного сока дядя Георгий открыл другу, что его квартирант по профессии лектор.
Тогда культорг внушительная фигура, весь в зелёном, один пиджак в лиловых листьях пальм, возник в наших с папой дверях и сказал:
Валерий Борисович! Попрошу! Прочтите лекцию у нас в «Прибое»!
Назавтра, ближе к вечеру, по городу и по побережью расклеили афиши. В программе обещали:
Доклад «Значение изучения истории для наших дней». Читает В. Б. Шишкин, профессор из Москвы.
Потом шли глаза. Чёрные, жуковые, размером с камбалу. И подпись! «Маг исчезновений! Артист-иллюзионист! Фокусник-манипулятор-имитатор-престидижитатор Олег Зингер, г. Ялта».
Папа чуть в обморок не упал, когда это увидел. Мы кинулись в «Прибой» и разыскали там культорга.
Я не профессор, говорит мой папа. Я кандидат исторических наук.
Весь в белом, один фиолетовый циферблат на часах, культорг ободряюще обнял папу.
На не профессора, сказал он, у нас не пойдут.
Но послушайте, говорит ему папа. К чему мне дутая репутация?! Я учёный! Получалось, что папа самозванец. Это шарлатанство.
Это реклама, спокойно возразил культорг. Моё дело аншлаг! Ну напиши я: «Шишкин-кандидат». Все явятся ко второму отделению. Сравните: лекция, он сделал скучное лицо и будто бы уставил нос в шпаргалку, или МАГ ИСЧЕЗНОВЕНИЙ?!!
Я знаю папу. Надо очень постараться, чтобы вывести его из себя. Но, видно, здорово его заело, раз он сказал:
Выходит, искусство оратора здесь ставят ниже фокусов-покусов?!
Я была тут же, рядом, и меня обуревали противоречивые чувства. Папу обижают, а я не знаю, как его защитить. С одной стороны, как можно сравнивать?! Фокусника и учёного!..
С другой стороны, всю жизнь я сходила с ума по клоунам, фокусникам, канатоходцам, по всему в этом духе, а главное, по цирковым лошадям. Папа, конечно, против, но я бы хотела, больше, чем маляром, стать конюхом в цирке, ухаживать за лошадьми, вести с ними вместе скитальческую жизнь!..
И хоть я и переживала за папу, предательская мысль шевелилась во мне: «А правда! Какой доклад сможет быть соперником МАГУ ИСЧЕЗНОВЕНИЙ?!»
Так-так, сказал папа, глядя на меня, будто бы прочёл мою мысль на расстоянии. Хорошо! Это мы ещё посмотрим.
В окне над морем вспыхнули и скрестились лучи прожекторов, сияющие, как рапиры.
Вот как произошло, что мой папа погрузился в размышления. Он вообще-то молчаливый, а тут и вовсе прекратил говорить. Наутро малярам, своим друзьям-аджарцам, забыл ответить на приветствие.
Он стал рассеянным, нашёл на пляже рыбу и бросил в море, говорит: «Плыви!» А это был копчёный толстолобик.
И что он раньше делал с удовольствием читал, намазывал бутерброды, лежал на солнце, поднимался в горы, теперь производилось как-то механически. Брился ли он, кипятил ли на кухне чайник, слонялся в одиночестве или в компании со мной везде и всюду мог вынуть из кармана клочок бумаги и что-то быстренько взять и записать.
За день до выступления я обнаружила папу в эвкалиптовой аллее. Был сильный туман. В море, чтоб не налететь друг на друга, гудели корабли. Сквозь это гуденье до меня доносилось: «принципы историзма!..», «промежуточные звенья!..», «логика развития!..», «социальный прогресс»
Он репетировал речь, обращаясь к эвкалиптам.
В обед перед «вечером» папа съел банку горошка. Одну, чтобы не наедаться.
Сытый оратор, объяснил папа, вял и невыразителен.
Потом он сказал:
Надо накопить в себе резерв энергии.
И часок вздремнул. И мы с ним пошли.
Клуб был полон. Публика, шумно топоча босоножками, рассаживалась в красные клеёнчатые кресла. В толпе с отдыхающими «Прибоя» входили знакомые хозяин дядя Георгий, врач, пляжные волейболисты, сапожник, булочник, продавец кукурузы, в парадной форме маляры, их жёны, сыновья
Свет потух. Горел один фонарь у сцены. Вокруг него заметалось жуткое подсвеченное существо. Слева на сцене стоял рояль, справа бок о бок два огнетушителя, а перед занавесом за столом с графином сидел культорг. Клубный занавес и костюм культорга были сшиты из одного и того же коричневого плюша.
Валерий Борисович Шишкин! объявил культорг. Доклад!
Папа вышел хмурый, окинул взглядом полутёмный зал и вдруг улыбнулся и говорит:
А давайте включим свет?
Культорг неохотно исчез распорядиться, а папа тем временем убрал стол с графином. А стул культорга пододвинул к роялю.
Тот вернулся и так растерялся, сел, было, за рояль, все засмеялись, и он обиженно оставил сцену.
И вот, когда в зале зажгли все лампы и папа на сцене остался один, он начал свою речь с Парижской коммуны. Как стихи прочитал он (конечно, не по бумажке!) программу французских революционеров.
Голос папы то возвышался, то понижался. Несколько слов он произносил быстро, а когда подходил к самому важному замедлял свою речь и сильно на это напирал.
Париж был осаждён, рассказывал папа. Но обращения парижских коммунаров сбрасывались над Францией с воздушных шаров!..
Он говорил то приподнято, с вдохновением, то нормально, как со мной. Иногда посреди речи он вдруг останавливался. Но в эти внезапные остановки никто не кашлял, не шаркал ногами, не переговаривался с соседом. Все тихо сидели, как эвкалипты, и ждали, что будет дальше.
От Парижской коммуны папа перешёл к нашим дням.
Многие из отдыхающих брали доклад на карандаш. Какой-то художник углём в альбоме делал наброски папиного портрета.
Дядя Георгий в голос окликал знакомых и жестами показывал, что папа его постоялец. Один человек спал. Но лицо его во сне было просветлённым.
Благодаря моему папе все чувствовали себя поумневшими, приобщёнными к глобальным проблемам! И когда зрители ещё хотели, чтобы речь продолжалась, папа её, как мне кажется, с блеском завершил.
Он был неотразим. Это видели все и понятия не имели, что папа в тот вечер не просто выступал. Он бросал вызов. Не культоргу! Не ялтинскому фокуснику! А вообще всяким «фокусам-покусам». И ещё, может быть, тому, что я, его единственная дочь, хоть и очень люблю его, как отца, вовсю шагаю по стопам дяди Вани из Витебска.
Но не успел он непобедимо скрыться из виду, как по знаку вновь возникшего культорга в радиорубке запустили рок-н-ролл.
«Ага!» «Ого!» зажигательно выкрикивали певцы из динамиков.
Произошла какая-то заминка.
По краю сцены, состроив угрожающую гримасу, дико жестикулируя, промчался культорг.
И наконец появился фокусник!
У него был чуб напомаженный махагонного цвета!.. Бордово-фиолетовый смокинг! Белая рубашка! Лазоревая «бабочка» и в тон «бабочке» хризантема!
Он катил на колёсиках совершенно пустой стол на четырёх ножках, покрытый скатертью с короткой бахромой.
Добрый вечер! крикнул фокусник. Будьте внимательны! Чем внимательней смотришь тем меньше понимаешь!..
По мановению его руки скатерть на столе начала вздыматься, и фокусник из-под неё вытащил большой раскрытый зонт.
Зонт он сложил и закрутил в бумагу.
Это я знаю! шепнул наш хозяин дядя Георгий.
Н-нужная вещь! восклицал фокусник, чуточку заикаясь: Д-дорогая!.. Но всё, что нам д-дорого!.. он пританцовывал, поддёргивал рукава смокинга, дул на свой свёрток. Можно хоп! он разорвал бумагу, и п-потерять!..
Зонта в бумаге не было.
Ты смотри, ловкач! тихо шумели прибоевцы.
Откуда ТАМ взялся зонт?!
Лучше скажите, куда он мог подеваться.
Да этот зонтик, он у него в штанах, терпеливо объяснял всем дядя Георгий. Обыкновенные хитро пошитые трюковые брюки!
Так было здорово, жалко, что папа не возвращался. А мы ему с дядей Георгием заняли место. Договорились ведь, что придёт
Ап! жонглировал фокусник появившимися на его волшебном столе зажжённой сигарой, тросточкой и цилиндром. Один за другим они в воздухе испарялись.
Он всё терял, даже настоящую курицу! И всё исчезало в его руках! А под скатертью в который раз образовалось какое-то вздутие.
Ф-фокус хокус!!! объявил иллюзионист и сдёрнул покрывало.
На столе у фокусника в капроновом чулке стояла и с отрешённостью смотрела на зрителей голова моего папы.
Я сразу его узнала, потому что, надев чулок, он стал вылитый дядя Ваня.
Папа, говорю я.
Да, как ни странно! говорит дядя Георгий.
Голова вращала глазами, подмаргивала и улыбалась.
Ап! сказал фокусник и накрыл её скатертью. Сим-салабим абракадабра! сказал он, и стол опустел. Я встала. Дядя Георгий схватил меня за куртку.
Не бойся, шепчет. С ним ничего! Он, скрючившись, сидит под столом.
Но под столом-то его нет! говорю я.
А дядя Георгий:
Там он, в мешке, прозрачный!..
Мира и счастья вам, дорогие друзья! сказал фокусник, подхватил свой стол и, изобразив звук уходящего поезда, уехал за кулисы.
Бешеные аплодисменты потрясли клуб санатория «Прибой». Но выходил ли на поклон фокусник я не знаю. Клубным двором, вверх по лестнице без перил, длинным коридором мимо захлопнутых и распахнутых дверей, я бежала искать папу.
Конечно, я понимала, фокус есть фокус. Но как-то неприятно вертелось в уме это фокусниково: «всё, что нам дорого!.. можно хоп! и потерять!» Нет, я понимаю, имелся в виду зонт. Сигара, курица!.. Не папа же в самом деле! И всё-таки сию минуту мне надо было увидеть его ЦЕЛИКОМ!
Подбегаю к «артистической», а из-за двери:
Кр-рах!
Бац!
Кр-рум! какие-то страшные удары.
Мне стало совсем не по себе. Толкаю дверь и вижу: в тесной комнате, заставленной ширмами, ящиками, клетками с курицей и голубями, сидят и большими булыжниками колют и поедают грецкие орехи мой папа, фокусник и культорг.
Я вам всю музыку испортил, говорил папа. Не выдержал. Исчез раньше времени!..
Что вы, Валерий Борисович! успокаивал папу фокусник, выбирая орешек из скорлупы. Вы ассистировали, как зверь. С лёту, без репетиций! Вот бы мне с кем поработать на пару!..
Обоих, обоих благодарю! бормотал культорг. Лекция! Иллюзион! Аншлаг! Бесподобно!.. и приглашал папу с фокусником в ресторан.
А фокусник приглашал в гости в Ялту!..
А папа к нам домой!..
А фокусник рассказывал, что когда он приехал первый раз в Москву, его поразило обилие ворон, и что не сосна, а ёлка на Новый год!..
Поздно вечером я и папа шли к себе по берегу на край города. Над горизонтом после заката осталась белая полоса, от этого он казался приподнятым, как настроение у нас с папой.
Он говорит: «Валерий Борисович! Спасите! Мой ассистент уехал по ошибке в Батуми!» А я ему: «Вы соображаете? Я только что серьёзную лекцию!..» Стали сажать туда культорга, а он, представляешь? Не помещается! Я говорю: «Давайте мне маску!» А он мне: «Где же я её возьму? Мой ассистент работал в натуре». И тут я вспомнил: дяди-Ванин чулок! Думаю была не была, в чулке никто ничего не заподозрит!..