Папа рассказывал, улыбался, взмахивал руками и не замечал, что давно уже шлёпает в ботинках по морю.
И мне так приятно было шагать по его следам.
Он был такой воздушный
На уроке географии нам объясняли погоду. Ну и географ Борис Матвеевич спрашивает:
Кто знает, с помощью чего определяется высота облаков и сила ветра? Я говорю:
С помощью шара-пилота!
Молодец, Шишкина! говорит Борис Матвеевич. А кстати, откуда тебе известно?
Я говорю:
Мне сказал мамин друг Тит Акимыч. Он полярник. Дрейфует на льдине и запускает шары.
Наши зашевелились.
Из Арктики? Или Антарктиды? спрашивает Борис Матвеевич.
Северный полюс! говорю я.
Арктика! «Кухня погоды»! воскликнул Борис Матвеевич. Вот бы такого человека позвать к нам на урок.
Нет, говорю. Тит Акимыч был в отпуске и жил у нас дома. А теперь улетел. В Карское море на остров Большевик.
И тут Прохорова со второй парты говорит:
Ну и врать здорова! Никакой у них полярник не жил!
Наши зашумели.
Что вы, Шишкину не знаете? сказала Прохорова. Она всю жизнь врёт.
Он ЖИЛ у нас, ЖИЛ! Он ПРАВДА прилетал с островов Северной Земли! Мы к его приезду готовились целый день! Мама испекла пирог с яблоками. Бабушка шашлыки готовила, а меня послали за арбузом. Возвращаюсь Тит Акимыч приехал.
На вешалке меховая куртка, а у двери унты с рюкзаком. А как он обрадовался, когда увидел арбуз!
Шесть лет, говорит, арбуза не едал!
Мы тогда Титу Акимычу весь арбуз отдали. Он его ложкой ел. Загорелый такой, бородатый, и рубашка у него в розовую капусту. Мама ещё сказала:
Тит чем-то похож на Фритьофа Нансена.
Хотя нос у Тита Акимыча гораздо толще, чем у Нансена. Но ведь дело не в носе!
Главное, что Тит Акимыч избороздил на льдинах весь Ледовитый океан. А как он привёз торосы!
Торосы-то мои, говорит, не прокисли? Принеси, Лен. В правом кармане на вешалке.
В кармане?! Торосы?! Да это же ледяные глыбы! Смотрю из Тит-Акимычевой куртки торчит бутылка с наклейкой:
«Торосы Карского моря». А в этой бутылке растаявшие глыбы голубая вода. Я вытащила пробку и отхлебнула торосов. На вкус они тёплые, чуточку солоноватые. Даже как вспомню сразу во рту торосный привкус
Я пришла из школы и написала письмо. На Север. На дрейфующую полярную станцию «СП-23»! Я написала:
«Тит Акимыч! Рассказала про вас в классе. А Прохорова сказала, что я вру. Если б вы забыли торосы в морозилке! Если б не отдали их в институт! Я бы отнесла эту бутылку в школу! И доказала бы этой Прохоровой! Им всем бы! А что теперь? С приветом Лена Шишкина».
Ответа я начала ждать с завтрашнего дня. Понятно, конечно, далеко! Пурга! Бураны! Ледовитый океан! Но кто-кто, а Тит Акимыч должен был ответить! И он ответил. Он прислал бандероль чёрный ненадутый шар-пилот. И три записки:
«Лена, торос в бутылке не доказательство. Прохорова скажет, что это вода из-под крана. Другое дело шар-пилот.
Доедешь до метро «Тушинская» и две остановки автобусом. На метеостанции аэродрома шар надуют водородом. Запустите всем классом. Привет маме, папе, бабушке Тит Акимыч».
Вторая записка «Метеорологу Тушинского аэродрома»:
«Уважаемый коллега! Наша честь в ваших руках. Надуйте шар! Надо позарез. Заранее благодарен метеоролог полярной станции «СП-23» Тит Шурупов».
Третья записка Прохоровой.
Тушинский аэродром был обнесён дощатым забором. В брезентовых масках стояли за забором вертолёты. На толстые дырявые лопухи сыпались коричневые листья. Они хрупали под ногами, как сухая картошка в пакетике.
Войдя в ворота, я очутилась перед розовым домом. На нём другой дом, круглый, с полосатым колпаком и вертушкой.
В комнате метеорологов на деревянной лесенке стояла женщина в вязаном платке. Через увеличительное стекло она разглядывала барометр:
Девятьсот восемьдесят четыре и две десятых миллибара
Зазвонил телефон.
Да? Это Маргарита! Парашютистам никаких прыжков. Мы дали штормовой ветер.
Метеоролог Маргарита положила трубку и обернулась. Я протянула ей записку.
Вместе с Маргаритой мы поднялись к серебряной изгороди. Проволоки, столбы, теодолит, будка с градусниками, железные кубы под замком всё было серебряного цвета.
Смотри, Маргарита показала на верхушку флюгера. Верхнюю флюгарку сбила, а теперь сидит.
С раскуроченного флюгера на нас глядела ворона. Над ней целиком и клочьями проносились тучи. Солнце то появлялось, то исчезало. На доме ошалело крутилась вертушка. Будто бы «кухня погоды» не Арктика, а Тушино!
Сюда, сказала Маргарита, и я спустилась за ней в каменный колодец.
Внизу было водородохранилище с травой на крыше, листьями и астрами. Холодные и зелёные, толпились в хранилище баллоны. И тут что-то зашипело! От этого шипения у меня сразу заложило правое ухо. В руках у Маргариты раздувался чёрный полярный шар. Он рос дулей, с одного боку! Разбух на всё водородохранилище! Он вытолкнул меня в дверь. И уже сквозь шар я видела, как Маргарита сняла его со шланга и сказала:
Бери верёвку! Завязывай «аппендикс».
Голос Маргариты был как из трубы.
Держи, сказала Маргарита и отдала мне шар.
Ух, как он рванул вверх! Я еле успела зажать в кулаке верёвку. А как он пах! Это же с ума сойти, как он прекрасно пах резиной!
Я снова очутилась на холме. Выглянуло солнце. И я увидела, что шар не только чёрный и прозрачный. В нём отражалось всё, как в самоваре! В нём отразился аэродром! Жёлтые планёры с крыльями в красную полоску, ангар, прожекторы, пожарная машина, зелёные хвосты вертолётов!..
По взлётной полосе мчался грузовик с кузовом в чёрно-белую клетку. Отражённый шаром, он взлетел над полосой и пропал среди птиц.
Шар стукался об меня, в голове звенело! Он крутился, как облитый чернилами глобус! Из верхнего полюса расходились и сходились в «аппендиксе» чёрные меридианы.
Был час пик. Шар-пилот я везла домой в метро. Он уткнулся в потолок битком набитого вагона. Под землёй шар вёл себя тихо. Он отражал поднятые к нему лица.
Чегой-то?..
На нём можно улететь?
А! Это камеру надули! Камеру от футбольного мяча!
Какой воздушный!
Фу! Вонючий!
Это ещё что! Одни сиамского кота в метро перевозили!
А почему он такой ЧЁРНЫЙ?!
Оболочка с водородом? понимающе спросил майор.
Да, говорю.
Садитесь! Он встал и уступил мне место.
До завтра я решила устроить шар на балконе. Бабушка спустила конец бельевой верёвки, я привязала шар.
Вж-ш-ш он взмыл! Мимо бабушки на третий этаж.
О-о-о!!! закричал кто-то.
Это был дядя Миша Айзберг с третьего этажа. Он как раз собирался с балкона тряхнуть половиком.
Поздно вечером шар стал похож на ёлочный. В нём зажигались фонари и гасли окна соседних домов. Мне снилось, будто я с шаром дрейфую на льдине. А мимо проплывает дядя Миша Айзберг.
«Лен! кричит. Почём арбуз брала?»
Смотрю над моей головой громадный арбуз на верёвке.
Утром несу шар в школу. Я иду медленно, чтоб заявиться после звонка. Все ахнут. Прохорова лопнет. А я выпущу шар из окна.
По лестнице и по коридору шествую в кабинет географии.
Внимание-внимание! Я быстро распахиваю дверь. Сейчас вы увидите один сюрприз!
Ну-ка, ну-ка, раздаётся голос Бориса Матвеевича.
Сжимаю шар с боков и коленкой пихаю его в дверной проём. За шаром тишина. Только он сам скрипит, когда я его подпихиваю. Он почти что втискивается в класс.
Маэстро, туш! вопит кто-то по ту сторону шара.
Ур-ра!! заорали наши.
Правым боком шар дотрагивается до шкафа у двери
Б-бах! грохнуло на всю школу!
Воздушный! Заполярный! Летел-летел! Ко мне! Из Ледовитого океана!.. Аэродром! Маргарита! Флюгер без флюгарки Штормовой ветер!..
Осталось только облако талька и длинная резина с верёвкой. Она висит на гвозде. Гвоздь торчит остриём из шкафа.
Шар-пилот! Это был настоящий шар-пилот! сказал Борис Матвеевич.
А может, его можно склеить? спросила Щёголева.
Конец пузырю, сказал Тарабукин.
Я подхожу и даю Прохоровой записку. Она читает вслух:
«Прохорова! Я ЕСТЬ! Со льдины в небо я запускаю шары-пилоты. Такие же, какой запустите сейчас вы.
Друг Шишкиной, метеоролог Заполярья Тит Акимыч Шурупов».
Что вы, Шишкину не знаете, говорит Прохорова. Сказать ничего нельзя. Всё на полюс сообщает.
Она свернула записку и спрятала её в портфель.
Пирамида
Вообще-то я никогда не мечтала играть в духовом оркестре. Наоборот! С самого первого класса я хотела танцевать с лентой. Как представлю: я скачу по ковру! За мной лента, вся красная! Музыка! Зрители!.. В первом ряду мама с папой. А на тренерском месте Ботиныч!
Это наш физрук Борис Константинович. В глаженом спортивном костюме, в кроссовках, рост метр восемьдесят три У нас в школе в него все девчонки влюблены! И все решили стать гимнастками.
Но гимнастическая секция Ботиныча чемпион Москвы, и он туда кого попало не берёт. Меня, например, тоже не принял. Потому что я из всех гимнасток самая толстая.
Ботиныч так и сказал:
Ты мне, Шишкина, всю картину испортишь. Худеть тебе надо. Девушка должна быть как берёзка.
Мне так обидно стало. Хожу по школе, слоняюсь. Даже домой идти не хочется. Слышу, на втором этаже духовой оркестр репетирует.
Величественней! Ве-ли кхе-кхе-кхе!.. закашлялся духовик Евгений Леопольдович. (Ещё бы! Разве их перекричишь?!)
Напевней, други мои! Шире! Тари-ра-ра-па-ра-ра-ра валторны!.. Па-рирам!
Я приоткрыла дверь и заглянула в класс.
Евгений Леопольдович стоял ко мне спиной. Вернее, не стоял, а подпрыгивал. Круглый, на макушке лысина.
Три-ра-ри-ра-пам-ба-рам!!! Барабан! Евгений Леопольдович так замахал руками! У него даже лысина вспотела. Внушительней, други мои! Крещендо!!! А теперь Он немножко присел, а потом как вскочит, как закричит: Фортиссимо!!!
Мишка Маслов из шестого «А» мне его лучше всех видно щёки надул, уши красные, того гляди лопнет!..
Стоп-стоп-стоп Евгений Леопольдович постучал дирижёрской палочкой. Не слышу тарелок! Кузнецов! Где Кузнецов?!
Все молчат не знают. Я тогда просунула голову в класс и говорю:
Кузнецов, ваш тарелочник, в нашем пятом «Б» учился. А позавчера ушёл в другую школу. Они переехали.
Как же так? растерялся Евгений Леопольдович. У нас на носу ответственное выступление. В финале без тарелок Нет! Это невозможно!
И тут он подошёл ко мне.
Девочка! сказал Евгений Леопольдович. Хочешь, я научу тебя играть на тарелках?
Я вспомнила Ботиныча. «А, думаю, теперь всё равно. Хоть на кастрюлях».
Ответственное выступление во Дворце творчества назначили на вторник. Правда, это будет «соревнование по гимнастике среди юниоров». Мы только и сыграем в начале марш, а в конце туш для победителей, но Евгений Леопольдович всё равно очень волновался.
И я волновалась.
Для меня сейчас успех всё! Как представлю: я на сцене с тарелками! Тарелки блестят! Я стучу! Заключительный удар марша бум-м!!! Аплодисменты! Может, кто-нибудь из публики крикнет: «Браво, Шишкина!»
А Ботиныч уже за кулисами! И ко мне через весь оркестр.
«Прости, скажет, Шишкина. Я же не знал, что ты у нас талант! А раз такое дело, приходи на тренировку и танцуй себе на здоровье с лентой!»
В общем, еле дождалась я этого вторника. И вот после уроков в парадной форме, с начищенными трубами мы прибыли на концерт.
Евгений Леопольдович в военном кителе. На груди ордена и медаль «За отвагу!» Мы его таким ещё никогда не видели. Он выстроил нас на сцене и сказал:
Ну, други мои! Не подкачайте!
Занавес открылся. Евгений Леопольдович махнул мне дирижёрской палочкой, и я ударила в тарелки!
Играли мы громко и здорово. Точно как в «Айвенго», когда музыканты созывают рыцарей на турнир! Евгений Леопольдович даже жмурился от удовольствия. А я, хоть оркестрантам нужно всё время смотреть на дирижёра, стала коситься в зал нашла маму с папой, дедушку, двоюродного брата Лёшку и давай им подмаргивать, чтобы не подумали, что я какой-нибудь, как говорит папа, «Фома, не помнящий родства». До того доподмаргивалась чуть свой заключительный удар не прозевала.
Ну, нам хлопали! Минут пять, не меньше.
Триумфально! Три-ум-фаль-но! бормотал Евгений Леопольдович и по очереди нас обнимал.
А за кулисами через весь оркестр ко мне шёл Ботиныч.
Шишкина, быстро зашептал Ботиныч. Выручай! Мы первые! А Давыдова из пирамиды заболела. И заменить некем. Будешь в основании? Есть?
Есть! А вдруг не смогу?
Да там не трудно! По команде «стройсь!» застынь, как бетон. Пока не скажу: «рассыпьсь!» умри, но стой! Выстоишь, так и быть, запишу в секцию. Идёт?
Конечно, идёт!
Уж сейчас-то я окончательно докажу Ботинычу, какой я для его секции незаменимый человек.
Сама не помню, как напялила костюм длинной, тощей Давыдовой, влезла в огромные белые тапочки и с другими гимнастками строем (я последняя) вышла на сцену.