Даже не знаю, куда мы катимся со всем этим терроризмом, сказала Айрин. Ты слышала, что Сопротивление устроило взрыв в армейских казармах в Ливерпуле? Что погиб солдат?
Я знаю. Вероятно, сторонники Сопротивления скажут, что они ведут войну.
Война это убийство, и ничего больше.
Нельзя верить всему, что сообщают про Сопротивление. Посмотри, как скрывают то, что случилось в прошлое воскресенье.
Они направлялись к «Британскому уголку» так стали называться «Уголки Лайонса» после их экспроприации у евреев. Чайный зал, весь в зеркалах и сверкающем хроме, был полон женщин, совершавших походы по магазинам, но сестры нашли свободный столик на двоих и уселись. Когда официантка в аккуратных передничке и чепчике приняла заказ, Айрин огляделась.
Думаю, вскоре пора будет думать о покупках к Рождеству. Никак не решу, что подарить мальчикам. Стив предлагает купить им большой железнодорожный набор Хорнби, но, по-моему, он сам хочет в него поиграть. Няня говорит, что они предпочли бы армию игрушечных солдатиков.
Как там няня?
Кашель никак не проходит. Не думаю, что от доктора по страховке будет прок, ты ведь знаешь, какие они. Я договорилась насчет приема у нашего специалиста. Мне страшно, что дети заразятся, и потом, представь, как чувствует себя бедная девушка.
Боюсь я Рождества, сказала Сара, вдруг сникнув. С тех самых пор, как умер Чарли.
Айрин взяла сестру за руку, ее милое личико исказилось.
Мне жаль, дорогая. Я тут разглагольствую о
Я не вправе ожидать, что люди никогда не станут упоминать о детях в моем присутствии.
Голубые глаза Айрин светились заботой.
Я понимаю как это тяжело. Для вас с Дэвидом
Сара достала из сумочки сигареты и предложила сестре. Затем, вдруг рассердившись, сказала:
Вообще-то, после двух с лишним лет должно было полегчать.
И никаких намеков на перемены? спросила Айрин.
Сара покачала головой:
Нет. Она смахнула слезу. Мне жаль, что в воскресенье Дэвид поругался со Стивом. Временами он бывает не в духе.
Пустяки. Мы все были на взводе.
Потом он извинился. Но не то чтобы от чистого сердца, со вздохом добавила Сара.
Вы с Дэвидом проговорила Айрин, колеблясь. Вам трудно оказалось переживать горе вместе, да?
Мы были очень близки. Но Дэвид, он стал каким-то непроницаемым. Стоит мне подумать стоит вспомнить, как у нас все было, когда Чарли был жив. Она посмотрела сестре в глаза. Я подозреваю, что у него интрижка.
О господи, выдохнула Айрин. Ты уверена?
Нет. Сара покачала головой. Но мне так кажется.
Официантка принесла серебристый поднос с чаем и печеньем. Айрин налила чай и подала чашку Саре.
С чего ты решила? тихо спросила она.
С ним работает женщина, с которой он дружит. Кэрол. Служит в канцелярии Министерства доминионов. Я встречалась с ней пару раз на корпоративах, внешне ничего особенного, но очень умная, в университете училась. Яркая личность. Сара язвительно хохотнула. Боже мой, то же самое говорили про меня. Она помедлила. Дэвид работает иногда по выходным, вот уже год с лишним. Сегодня тоже. Говорит, что у них дел невпроворот, и я охотно верю, при всех этих сложностях в отношениях с доминионами. А еще, бывает, уходит по вечерам якобы в теннисный клуб, поиграть со своим приятелем Джеффом. У них там есть теперь крытый корт. Утверждает, что это помогает ему отвлечься.
Вполне вероятно, так и есть.
Лучше, чем побыть дома со мной, надо полагать. Ну его к черту! воскликнула Сара, снова разозлившись, потом тряхнула головой. Нет, я не это имела в виду.
Айрин замялась:
С чего ты решила, что он интересуется этой женщиной?
Это она интересуется им. Я поняла, когда мы встречались.
Айрин улыбнулась:
Дэвид очень привлекательный мужчина. Но ведь прежде он никогда не сбивался с пути истинного? В отличие от Стива.
Сара выдохнула облачко дыма:
В прошлый раз ты сказала, что пригрозила уйти от него и забрать мальчиков.
Да. Думала, что это его остановит, ты ведь знаешь, как он любит сыновей. Меня тоже, на свой лад. Сара, ты ведь не думаешь уйти от Дэвида?
Нет. Сара покачала головой. Я люблю его сильнее, чем когда-либо. Я жалкая, правда?
Нет, конечно! Но, дорогая, судя по всему, у тебя нет веских поводов подозревать что-либо. Айрин пристально посмотрела на сестру. Или есть? В прошлый раз Стива выдал запах чужих духов на воротнике.
Пару недель назад, когда начало холодать, Дэвид попросил меня отдать в чистку его зимнее пальто. Я проверила карманы, как обычно, он частенько забывает в них платки. И нашла использованный билет на один из обеденных концертов, что устраивают в церквях возле Уайтхолла. На оборотной стороне было имя ее имя, Кэрол Беннет. Должно быть, она заказывала места.
Может, они ходили целой группой? Ты у него не спрашивала?
Нет. Сара покачала головой и негромко добавила: Я трусиха.
Никакая ты не трусиха, решительно возразила Айрин. Концерт был в субботу?
Нет, посреди недели. Сара тяжело вздохнула. А в прошлый четверг, вечером, когда Дэвид якобы отправился играть в теннис, я позвонила в клуб, чтобы проверить, там ли он. Шпионила за мужем, надо понимать. Так вот, его там не было.
О милая, промолвила Айрин. Что ты намерена предпринять? Обвинить его?
Мне иногда кажется, что так и надо поступить, но знаешь Сара взяла с тарелки недоеденное печенье. Я боюсь, что, если опасение подтвердится, это будет означать конец для нас. А если я ошибаюсь, ссора еще сильнее отдалит нас друг от друга. Как видишь, я действительно трусиха. Она нахмурилась. Но я уже на пределе. Я думаю и думаю об этом, пока торчу одна весь день в своем проклятом доме.
Не подумывала вернуться к преподаванию?
Замужних не берут. Сара вздохнула. Ну, у меня хотя бы есть благотворительная работа. Комитет по игрушкам для детей безработных начинает заседать со следующей недели. Можно будет выходить из дому. Но переживать мне это не помешает.
Дорогая, ты не должна позволять подозрениям разъедать тебя. Поверь, это самое худшее.
Я продолжу следить за ним. И обязательно скажу что-нибудь, но только тогда, когда буду уверена. Сара с мольбой посмотрела на сестру. Я готова рискнуть чем угодно.
Когда они вышли из «Уголка», уже стемнело, в воздухе висел легкий туман. Покрытые влагой трамвайные рельсы поблескивали в свете уличных фонарей. Сестры обнялись и расстались. Сара пошла к станции метро если поезда не подведут, она успеет приготовить ужин к половине восьмого, когда должен вернуться Дэвид. На улицах было еще людно, прохожие кутались в пальто; мужчины носили на голове котелки, шапки и хомбурги, женщины шарфы или шляпы в виде блюдца с перьями, модные в этом году. Рядом со входом на станцию метро «Лестер-сквер» рабочие соскребали нарисованную известкой букву «V», одну из эмблем Сопротивления. «V» значит победа. Кто-то нарисовал ее тайком в течение ночи.
Когда Сара приехала, в доме было холодно. В маленькой прихожей были стойка-вешалка и массивный стол, где стояли телефонный аппарат и большая цветная ваза эпохи Регентства, некогда принадлежавшая матери Дэвида. Чтобы с вазой ничего не случилось, им пришлось убрать ее, когда Чарли начал ходить.
Сара, ставшая взрослой между двумя войнами, думала о себе как о независимой женщине, учительнице. Перед встречей с Дэвидом, в свои двадцать три, она начала переживать, что останется старой девой не потому, что мужчины находили ее непривлекательной, а потому, что ей они казались тупыми. Во время войны 19391940 годов ей казалось, что из-за ухода мужчин на фронт женщины станут еще более независимыми, но потом все вернулось на круги своя. Теперь власти поощряли жен сидеть дома пусть работают мужья.
Айрин считалась в семье красавицей, но и Сару с ее голубыми глазами, аккуратным прямым носиком и квадратным подбородком, придававшим лицу волевое выражение, никто не назвал бы дурнушкой. Она ни разу не влюблялась, пока в 1942 году не встретилась с Дэвидом на танцах в теннисном клубе. Он вскружил ей голову, как выражаются в любовных романах. Год спустя она была уже замужем, а позже уехала с ним в двухлетнюю командировку в Новую Зеландию. А по возвращении обнаружила, что беременна Чарли. Иногда Сара скучала по работе, но любила своего малыша и уже планировала появление следующих.
Чарли рос сообразительным, живым мальчуганом, быстро научился ходить и все схватывал на лету. От Сары он унаследовал светлые волосы и черты лица, но по временам делался серьезным и торжественным такое она подмечала иногда у мужа. Впрочем, с сыном Дэвид вел себя игриво, как-то по-детски, отчего у Сары сжималось сердце. Он старался приходить с работы пораньше; Сара с Дэвидом, держась за руки, сидели и смотрели, как Чарли играет перед ними на полу.
Лестница в доме была крутой, и они установили на верхней площадке детские ворота, хотя непоседливый малыш, чувствуя ограничение свободы, возмущенно ревел. Как-то раз, когда ему почти исполнилось три, Сара пошла наверх, в спальню, накраситься перед походом за покупками. Она взяла с собой Чарли и закрыла воротца на щеколду. На улице шел снег деревья в маленьком садике и кустарник на аллейке были все в белом, и Чарли страсть как хотелось выбраться наружу. Он вышел из спальни в холл и крикнул:
Мамочка, я хочу увидеть снег!
Минутку. Потерпи, золотце!
Послышались несколько негромких ударов, тоненький вопль и звук падения; затем наступила тишина, такая внезапная и абсолютная, что Сара услышала, как кровь шумит у нее в ушах. Секунду она сидела, окаменев, потом заорала: «Чарли!» и выскочила в холл. Воротца на площадке были заперты, но когда она посмотрела вниз, то увидела, как Чарли лежит у подножия лестницы, разбросав руки и ноги. Буквально пару дней назад они с Дэвидом говорили о том, что сынишка подрос и нужно следить, чтобы он не перелез через преграду.
Сара ринулась вниз, все еще храня надежду, вопреки рассудку, но, еще не добежав до конца лестницы, по неподвижности глаз и неестественному наклону головы поняла, что сын мертв, у него сломана шея. Подхватив маленькое тельце, она прижала его к себе. Оно было еще теплым, и Сара обнимала его в безумной убежденности, что, если ей удастся согревать малыша своим теплом, не дать ему остыть, мальчик может вернуться к жизни. Позднее она все-таки позвонила по телефону экстренной помощи, а Дэвида отпустили с работы домой она объяснила, почему держала сына так долго, и Дэвид все понял.
Сара встряхнулась, сняла пальто и включила центральное отопление. Потом разожгла камин, пошла в кухню, щелкнула выключателем радио, и тишину нарушила веселая танцевальная музыка «Легкой программы». Она принялась готовить ужин. Несмотря на сказанное в беседе с Айрин, Сара понимала, что не способна справиться с этим, пока не в состоянии пойти на ссору с Дэвидом.
Глава 4
В то воскресенье Дэвид тоже ездил в Лондон во второй половине дня. Он взял из запертого ящика ключ и камеру и положил их в карман пиджака рядом с удостоверением личности. Двухлетняя шпионская работа закалила и укрепила его, хотя, запутавшись в паутине лжи, он чувствовал, что какая-то часть его пребывает в полном смятении.
Других пассажиров было мало: рабочие вечерней смены и те, кто отправился навестить знакомых. Под пальто Дэвид надел спортивную куртку и фланелевые брюки по выходным на работу разрешалось приходить в неформальном виде.
Напротив него женщина читала «Таймс». Бивербрук дополнил этой газетой свою медиаимперию накануне того, как стал премьером, теперь он владел почти половиной газет страны, а лорд Ротермир, которому принадлежала «Дейли мейл», поглотил большую часть второй половины. «Что теперь ждет Америку?» спрашивал заголовок, под которым помещалась фотография только что избранного Эдлая Стивенсона, с серьезным и умным лицом. «Двенадцать лет, при президентах-республиканцах, Америка занималась только собой. Поддастся ли Стивенсон, подобно Рузвельту, соблазну неумелого вмешательства в дела Европы?» Нервничают, с удовлетворением подумал Дэвид. Все у них пошло наперекосяк. В следующей статье муссировался вопрос о том, что назначенная на следующий год коронация Елизаветы может быть совмещена с празднованием двадцатилетия прихода герра Гитлера к власти в Германии: там замышлялись грандиозные торжества, превосходившие по размаху даже итальянские празднества в честь тридцати лет правления Муссолини.
Дэвид вышел в Вестминстере и свернул на Уайтхолл. День выдался студеный, неприятный. Редкие прохожие кутались в свои драповые пальто. По наблюдению Дэвида, люди за минувшие десять лет стали одеваться хуже и выглядели более одинокими. На доске объявлений висела сохранившаяся с прошлогоднего Имперского фестиваля в Гринвиче афиша, грязная от сажи: молодая пара на фоне гор помогает малышу кормить теленка. «Новая, обеспеченная жизнь в Африке».
Здание Министерства доминионов располагалось на углу Даунинг-стрит. У дома номер десять стоял на посту полицейский. Куча венков у расположенного поблизости Кенотафа приобрела унылый и неряшливый вид. Он поднялся на крыльцо. Фриз над дверью изображал империю во всем ее разнообразии: африканцы с копьями, индийцы в тюрбанах, полный комплект викторианских государственных мужей все черные от лондонской копоти. Обширный вестибюль был пуст. Сайкс, вахтер, кивнул Дэвиду. Несмотря на возраст, он обладал острым глазом.
День добрый, мистер Фицджеральд. Снова рабочее воскресенье, сэр?
Да. Увы, долг зовет. Кто-нибудь еще есть?
Постоянный секретарь, на верхнем этаже. Больше никого. Люди выходят иногда поработать в субботу, но в воскресенье очень редко. Он улыбнулся Дэвиду. Я помню то время, сэр, когда начинал здесь. Помощники министра зачастую не появлялись раньше одиннадцати. В выходные тут вообще не было никого, кроме дежурных.
Вахтер покачал головой.
Имперские заботы, сказал Дэвид, улыбнувшись в ответ, и расписался в журнале.
Сайкс повернулся к доске с пронумерованными ключами и отдал Дэвиду ключ от его кабинета, с металлической биркой. Дэвид направился к лифту древнему, иногда застревавшему с людьми между этажами. Порой Дэвид думал, что когда-нибудь столетний трос лопнет и отправит в небытие всех, кто окажется в кабине. Поскрипывая, лифт медленно доставил его на третий этаж. Открыв массивную дверцу, Дэвид вышел. Перед ним располагалась канцелярия, где в рабочие дни служащие безостановочно сновали за длинной стойкой, доставая или убирая папки; из-за двери машинописного бюро доносился стук клавиш. У дальнего конца стойки, напротив двери с матовым стеклом и табличкой «Только для имеющих допуск», стоял пустой стол Кэрол. Дэвид с секунду смотрел на него, потом повернулся и двинулся по длинному коридору. Как странно отдаются шаги, когда ты один в помещении.
Его кабинет занимал половину большой викторианской комнаты, элегантный карниз которой перерезался перегородкой. Посреди стола он увидел пухлую папку с материалами к совещаниям верховных комиссаров. Сверху, на скрепке, был проект повестки, приготовленный для Хабболда. Начертанная угловатым почерком начальника записка гласила: «Переговорили. Обсудим в понедельник».
Дэвид снял пальто, потом извлек из кармана крошечную серебристую камеру. По иронии судьбы, она была немецкой, фирмы «Лейка», чуть крупнее коробка спичек «Суон Вестас»: с ее помощью можно было снять десятки документов при свете обычной лампы. Получив фотоаппарат, Дэвид отнесся к нему как к чему-то необычайному, штуковине из научно-фантастического романа, но со временем обвыкся. Чтобы справиться с нервами, он закурил.
Когда они в первый раз увиделись в теннисном клубе после той встречи в Хэмпстед-Хит, Дэвид спросил у Джеффа:
Этот человек, Джексон, он ведь государственный служащий, да?
На лице Джеффа появилась гримаса раздражения и одновременно вины.