Холм Аярак был густо покрыт можжевеловыми кустами, камнями и мхом. Мох рос повсюду: на почерневших от старого слоя сажи деревьях, под засохшими кустами, покрывал каменные мегалиты на берегу, полз вверх по покрытым оспинами обвалившейся штукатурки стенкам Ровенны, лепился к ступенькам и вымощенным касарийским чёрным мрамором дорожкам, пролез он даже в забитый мусором и листвой фонтан во внутреннем дворе замка, где на самом верху обрубленного, как култыш, гранитного постамента шипели друг на друга две сплетённые в узел змеи.
Там, где не было мха, в неравной борьбе с благородными растениями отвоёвывали себе место самые живучие из существующих сорняки: ползучий вьюн и гусиная лапка. Вдобавок не делало чести долине и то, что она с начала времён кишела ядовитыми змеями всех расцветок и размеров: от крошечного слепуна длиною с мизинец до огромных кобр, которые при желании могли заглотить целую кошку. Всё это вместе с пронизывающим ветром, частыми проливными дождями и скудным однообразием в еде создавало вокруг замка атмосферу общей заброшенности и крайнего недружелюбия.
Перевесившись через перила маленького балкончика бывших покоев князя Ээрдели, Гастер Болт, оставленный Теабраном в качестве смотрителя, уже несколько минут с любопытством наблюдал, как одна из тварей с пёстрым жёлтым хвостом с погремушкой, подначиваемая лениво почёсывающим в паху помощником Гастера Мехедаром, неторопливо нарезала круги вокруг зазевавшегося дикого кота, ведя по воздуху раздвоенным языком. Глядя на то, как аспид всё больше сужает капкан вокруг будущей жертвы, смотритель сломал зелёную веточку густо вьющейся по стене актинидии и сунул её в рот. Меланта давно ему внушала, что сок этого растения унимает боль в желудке, которой Гастер мучился уже не первую неделю, и что ему пора бы уже перестать упрямиться и послушать совета, как сделали Веснушка, Мехедар и другие его люди, одолеваемые тем же недугом, иначе скоро он совсем потеряет сон и замучает себя до смерти. Но только сегодня боль старого воеводы стала настолько невыносимой, что он наконец решил внять совету гирифорской власты и попробовать это неизвестное на Валеворе лекарство.
Экх! крякнул Болт, когда кислый сок, брызнувший в горло, заставил его скривиться пуще, чем проглоченная половина дикого лимонника, из которого его покойница-жена когда-то гнала питьё от похмелья. Гастер почувствовал, что его вот-вот стошнит, и согнулся пополам.
Только не выплюньте, приподняв тонкую бровку, предостерегала его Меланта своим низким голоском с металлическими, как и у её мужа, нотками. У здешнего вида актинидии неприятный вкус, но вы же не неженка, не так ли? Хотите, чтобы больше не болело, придётся терпеть.
Всего через пару секунд Гастер с изумлением обнаружил, что боль в его растревоженной утробе стала заметно слабее, потом ещё слабее, а через минуту и вовсе прекратилась. Воевода хмыкнул и покачал головой:
Ишь, девка.
Он прожевал остатки ветки и выплюнул мякиш.
С залива дул пробирающий до костей ветер и тревожил на небе разноцветные всполохи света, которые колыхались в выси подобно многочисленным стайкам светящегося планктона, что каждую ночь выносило на берег внизу. Осень у залива Горящего Неба пахла тиной, мхом и грязью. Сегодня небо над вздымающейся пенистыми волнами водой горело не так ярко и дерзко, как накануне, но радужные переливы в облаках определённо предупреждали о грядущем катаклизме. Слуги из местных, что остались у бывшей хозяйки Ровенны, шептались, что розовые и жёлтые всполохи это верная примета шторма. Гастер уже видал, какие Ровенна переживала шквальные ветры, когда у донжона срывало кровлю, а из окон со стороны залива выбивало всё стекла. Год назад во время одной такой бури одна из молний попала прямиком в шпиль маяка, разбушевался пожар, из-за чего едва заживо не сгорело несколько охранников, а причинённый ущерб пришлось ликвидировать больше недели.
Но штормы в этих землях были не самой страшной напастью. Несчастную Ровенну постоянно терроризировали лезущие из долины ядовитые змеи. Порой их под ступеньками и лавками находилось больше, чем в ином замке крыс. Гастер ещё в первый год своего дозора в сердце Гирифора приучился к тому, что перед тем, как войти в тёмное помещение или выйти в коридор, нужно светить перед собой факелом всякая нечисть пугалась яркого света и расползалась по щелям через мгновение.
А ведь Буккапекки ещё до нападения на Ровенну предупреждал, что местная земля кишмя кишит ползучими тварями, но к тому, что их будет так много, даже монсеньор оказался не готов. Напугалось святейшество тогда до такой степени, что приказало привести себя в выделенные ему покои только после того, как их трижды проверили солдаты, чтобы, не дай боже, какая змея не укусила святейшего отца за святейшую пятку. А покусали тогда много кого каждый день с обрыва кидали не меньше десятка покойников так хвостатые гады напоминали пришельцам, кто в Гирифоре настоящий владыка. Проредили в тот год местные змеи его людей очень сильно, даже жену не пощадили. Укусила её за палец маленькая красная змейка, и через два часа Гастер уже овдовел, а гирифорские бабы все как одна повторяли за властой:
Наша земля не терпит чужаков.
Можно подумать, что чья-то земля их когда-то терпела, злился Гастер и с нетерпением ожидал своего возвращения на родные Холодные острова. Снежные, по половине года, покрытые ледяной коркой у берегов даже весной, суровые те места казались ему более безопасными, чем обманчивые можжевеловые поля Гирифора, где под каждым камнем или кустом прятался треклятый аспид.
Уж где-где, а на островах было выжить куда проще, когда знаешь, где дикая тварь прячется, и видишь её, не сокрытую высокой травой. На Валеворе что ни день, так с гор спускались дикие кабаны или из леса на их деревню шли медведи в поисках пищи местные егеря сразу собирались всей гурьбой и били их топорами, а как забивали, так тушу на костер, а шкуру с костями на рынок или сразу в лавку девкам на побрякушки, а здесь только ходишь и слышишь, как то тут, то там шелестят невидимые змеиные погремушки, а из темноты повсюду глядят жёлтые глаза с узкими вертикальными зрачками. Не дыши, гляди под ноги не наступил ли кому на длинный гибкий хвост, чтобы отправиться за это к праотцам. Ох уж и прыгучие бывали эти твари. Меланта одна их ловить умела: как они на хозяйку свою пасть разевали, ногой их голову придавит к земле и на разделочную доску, потчевать своих охранников супом из ужей и гадюк, с которым даже похлёбка из горной рыси не шла ни в какое сравнение.
К слову, солдаты отряда, который Теабран оставил в Ровенне для охраны или, как выразился прелат Севера, «поддержания мирных отношений между нашими правителями», с первого дня пребывания в замке стали относиться к бывшей хозяйке как к самой настоящей служанке, каждый раз напоминая ей, по чьей вине она оказалась в столь незавидном положении пленницы. Гастер и сам этим грешил поначалу, почувствовав власть, не оспариваемую сверху какими-либо проверками, но позже, года через три, начал отучать и хамоватого Мехедара вести себя с хозяйкой Ровенны по-свински. Пожалуй, власта оказалась единственной гирифоркой, за которую воевода когда-либо вообще заступался.
Власта Гирифора вместе со служанками сейчас как раз сервировала внизу стол к обеду. Солдаты Гастера, как и все остальные, ели в тронном зале, который был хоть и мал, но достаточно вместителен, сам же Гастер предпочитал трапезничать в покоях хозяев Ровенны. Здесь, по его мнению, была самая уютная обстановка: всюду рысий мех, песцовые пушистые хвосты да змеиная кожа, и всегда горел большой камин в половину дальней стены, а большая супружеская кровать, отделённая от помещения тяжёлым бархатным балдахином с эмблемой в виде золотой змеи, кусающей собственный хвост, и вовсе горячила его кровь воображаемыми сценами из жизни разлучённых супругов Ээрдели.
Меланта тоже ела с ним, но не потому, что хотела, а по личной просьбе смотрителя, который нет-нет, но со временем начал испытывать к ней что-то похожее на симпатию, в которой он бы никогда не признался без пыток.
Кушать, пожалуйста! Готово! раздалось где-то внизу.
Это кричала служанка Симза, которую все звали просто Сим, сдобная такая девка, кровь с молоком, пышная и, по меркам Холодных островов, просто красавица. Портило впечатление о ней только то, что она была глупа как курица и зачастую вообще не понимала, что от неё хотят, хоть на пальцах объясняй, зато голос у неё был такой силы и густоты, что на её призыв о начале обеда сбегались все, и даже те, кто находился за пределами замка.
Гастер покинул балкон, где только что стал свидетелем удачного побега дикого кота от огромной змеюки, и подошёл к зеркалу, чтобы поправить мятые манжеты и воротник. На воротнике он заметил крошечное пятнышко от жёлтого сока актинидии, который, судя по всему, брызнул у него изо рта, и быстро затёр его пальцами. Незаметнее пятно от этой нехитрой манипуляции не стало, и Гастер досадливо махнул на него рукой, затем пригладил редкие седины и посмотрелся в зеркало ещё раз. Волосы грязноватые, на лбу огромные залысины, тёмные круги под глазами, впалые щёки уже неделю не видели бритвы. В своих глазах Гастер уже давно перестал быть мужчиной хоть куда, но, вопреки этому неприятному обстоятельству, Болт с присущей ему северной нескромностью считал себя всё ещё достаточно привлекательным и достойным внимания оставшейся без крепкого мужского плеча власты Гирифора.
Иолли и Мейра, личные служанки Меланты, вошли в покои.
Мейра, самая худая и высокая женщина, которую Гастер когда-либо видел в своей жизни, держала поднос с двумя пиалами с супом из змеи для Гастера и похлёбкой из овощей для своей хозяйки, а Иолли, девочка лет пятнадцати с огромными оленьими глазами и крошечным ротиком в форме сердечка, несла корзину с выпечкой и винную бутылку с оплёткой. В корзинке на белом полотне лежала свежая надломленная булка, которая источала такой изумительный аромат, что у Гастера сразу засосало под ложечкой.
Власта сейчас будет, сэр Болт, сделала реверанс Иолли, поставив корзину и бутылку на круглый обеденный столик.
Только расставит последние чашки Мейра без поклонов расставила на салфетке пиалы, сэр.
Гастер знал, что помедлила она с обращением «сэр» специально. Эта дылда никогда не скрывала своей неприязни к валеворцам, бесцеремонно поселившимся в Ровенне, и неприязнь эта за последние годы окрепла настолько, что ею впору было заряжать пушки. Даже небольшие гостинцы, которыми Гастер на праздник Ллерион баловал взятых в плен женщин, не способствовали появлению хоть намёка на расположение этой гордой девицы.
Не то чтобы Гастер хотел впечатлить прислугу и заслужить её уважение, но ему в отличие от остальных охранников становилось весьма скверно на душе от того, что какая-то дочка кухарки смеет смотреть на него так, будто он должен ей денег.
Отходить бы тебя плёткой, чтобы научилась уважению, поначалу угрожал он Мейре, но угрозы его так и оставались угрозами, а позже и тех не осталось.
«Старый я стал уже воевать с прислугой, пришёл к удручающему выводу Болт. Бог с ней, с дурындой», и оставил попытки пойти на мировую с безродной гордячкой.
Гастер вытер руки о сюртук и сел за стол, но есть не начал, предпочтя, как обычно, дождаться Меланту.
Власта Ровенны пришла совсем скоро, минуты через три. Дверь в покои отворилась будто сама собой, и очень тихо, как будто босиком, вошла миниатюрная женщина. На вид ей было едва ли больше двадцати, это говорило в пользу того, что замуж Меланта выходила вовсе не в восемнадцать, как было принято в Ангеноре или на островах, а гораздо раньше. Но сам Гастер слышал, что прабабка её была наполовину эллари, а коли так, поди разбери, сколько ей на самом деле лет: шестнадцать, тридцать или все сорок семь. Он до сих пор не решился у неё об этом спросить.
Фарфоровая кожа её была гладкой и лишённой какого-либо румянца. Небольшие, но очень выразительные глаза цвета зелёного оникса внимательно смотрели на Гастера. Когда она подошла ближе, из-за густой кудрявой тучи за окном выглянуло прохладное осеннее солнце. Яркие лучи скользнули в комнату, будто исследуя. Меланта кротко улыбнулась и опустила глаза в пол. Чёрные блестящие волосы, забранные на затылке в мудрёный узел из толстых кос, вспыхнули на свету изумрудными лентами, а кожа приятно засветилась перламутровой белизной. Что-то, едва уловимое сходство, угадывалось в лице этой женщины с портретом её мужа, который висел здесь же, закрытый песцовой накидкой. То ли разрез глаз, то ли линия скул и подбородка это было что-то едва заметное, но настолько очевидное, что вкупе с известными скромными размерами Гирифора и его закрытостью от внешнего мира порождало среди охранников Ровенны шутки о постулах Эвдона и их заразительном примере.
Добрый день, сэр Болт, Меланта поприветствовала Гастера на ангенорском, от души сдобренном жутком гирифорским акцентом, и поклонилась. Я могу пройти?
Она сцепила руки на животе в замок и осталась стоять в ожидании ответа. Гастер собрался было встать, но в последний момент одёрнул себя, с глупым видом заёрзав на стуле.
Да, конечно, Меланта, ответил мужчина и жестом пригласил женщину к столу. Заходите.
Прелат Севера, ещё когда наводил в Ровенне свои порядки сразу после захвата, строго-настрого запретил смотрителю звать эту женщину властой, поскольку положения своего она уже лишилась, но Гастер, которому его собственный титул, жалованный без году неделя, жал, как меньшие на два размера сапоги, отучился от этого только через полгода.
Меланта всё так же бесшумно прошла к столу и села. Её самые лучшие платья из шёлка были конфискованы в пользу казны нового ангенорского короля и, по слухам, пошли на рынок и выплату жалования Огненосцам, как и все найденные украшения, и потому Меланта сейчас менее всего походила на женщину, что совсем недавно правила долиной. Уже пять лет она надевала только платья из самой простой ткани, скромные, но носила их с таким достоинством, что ему могла позавидовать даже властная бабка нового короля, на которой, по мнению самого смотрителя Ровенны, даже самый дорогой бархат или шёлк выглядел тряпкой, а самое дорогие колье или кольца были похожи на безвкусные побрякушки цыган.
Шею Меланты тонким кольцом оборачивала ажурная серебряная змейка с глазами из гирифорских изумрудов единственное украшение, которое ей удалось уберечь от загребущих лап Улиссы Абертон.
Практически сразу вслед за ней в покои вбежал потный мальчишка лет пятнадцати. Звали его все Веснушкой, потому что на его круглом, как картофелина, носу торчало три рыжих пятнышка. Умом он особенно не блистал и редко мог выполнить какое-то сложное поручение, например, запрячь лошадей или помочь Симзе сцедить жир для мыла, зато он был добрым, как деревенский дурачок, шустрым, как таракан, и безотказным в плане перетащить что-то тяжёлое из одного конца Ровенны в другой, из-за чего даже скупая на какие-либо эмоции, кроме презрения, Мейра угощала его черникой.
Смотрите, кого я поймал, за пазухой у Веснушки торчала довольно хмурая, прибитая песком кошачья морда.
Это дикий кот? Гастер прищурил подслеповатые глаза.
Кот, кивнул мальчик. Но он не дикий. Он добрый. Теперь он мой. Я назову его Уткой.
На губах Меланты показалось нечто похожее на улыбку.
Почему Утка, дурень? хмыкнул Болт, глядя, как сын вынимает из одежды животное, которое, судя по недовольному виду, совсем не испытывало желания становиться чьим-то домашним питомцем.