Да, прошептал он, именно такая Точь-в-точь
А где они сейчас? спросила Лючия, устремляя на Мартина любопытный изумрудно-зеленый взор.
В ответ на это Мартин лишь пожал плечами и поспешно стер внезапно набежавшие слезы.
Иди играй с Мадлен, молвил он тихой интонацией голоса, а то она, и так, уже порядком заскучала
Вместо этого Лючия принялась заваливать Мартина всяческими вопросами о так заинтересовавшей ее сестренке с куклой, однако внезапный антрацитовый взгляд, заставил ее мигом замолкнуть.
Лючия, сухо отчеканил Мартин, иди играй с Мадлен! Она, и так, уже порядком заскучала.
Опешившая Лючия кротко кивнула и смиренно отправилась к себе в комнату, унося волоком громоздкую «заскучавшую Мадлен», которая немногим уступала ей в росте.
Liberi flores vitarum nostrarum sunt (лат. Дети цветы нашей жизни)!.. умиленно прогромогласил Мартин, провожая ярко-синим взглядом Лючию с ее тяжелой ношей.
Поумилявшись еще немного на колышущуюся прикоридорную шторку, «строгая врачебная интеллигенция» смерила Себастьяна пронзительно-синим взором и лукаво заулыбалась.
Держи, восторженным тоном произнес Мартин, протягивая тому стопку книг, эти произведения воистину прекрасны!
Книги были небольшие, с красивыми обложками и источали приятный запах типографии.
«Ворон, Падение дома Ашеров, Черный Кот, Аннабель Ли, Убийство на улице Морг, Золотой жук, Маска Красной смерти, Овальный портрет, Необыкновенное приключение Ганса Пфааля, Рукопись, найденная в бутылке, Колодец и маятник» принялся читать про себя названия книг Себастьян.
Это тебе не про лошадок читать! перебил заинтересованное чтение Мартин, и поспешно добавил вкрадчивым шепотком, Искренне извиняюсь за ту возмутительную выходку
Ничего страшного, не отрываясь от книг, произнес Себастьян, было даже забавно.
«Преждевременное погребение, продолжал читать он, Черт на колокольне».
Дочитав до конца, Себастьян поднял удивленный взгляд на Мартина.
Посля прикуплю тебе еще всяких-разных, заверительно сказал «синеглазый черт» и артистично добавил, в этом мире существует преогромное количество расчудеснейших книг!..
Себастьян сразу вспомнился научно-фантастический рассказ об устройстве «маленького мирка».
«Только твоих рассказов среди них явно не хватает», подумал Себастьян, укоризненно смотря на нерешительную «строгую врачебную интеллигенцию».
Когда с подарками и остальными делами было покончено, наступило время ужина. Рассевшись за обеденным столом, семейство Карди принялось в один голос читать хвалебную молитву Всемилостивому Господу за хлеб насущный. Предоставленный самому себе, Мартин откупорил бутылку вина, когда домочадцы подняли головы и открыли глаза, то он сидел в фривольной позе, небрежно закинув ногу на ногу и бесстыже похлебывал из горла.
Ita sum id quod sum (лат. Я такой, какой я есть)! ехидно улыбнулся он, окидывая присутствующих синим взором.
Патрик сурово посмотрел, но ничего не сказал.
Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, поставив бутылку на пол, сбивчиво произнес Мартин, я прекрасно понимаю, что нахожусь в вашем доме только лишь на правах комнатосъемщика, но при всем моем уважении к Вам, при данных обстоятельствах
Да говори ты яснее, Черт эдакий, в сердцах рявкнул Патрик, чего тебе опять надо?!
Я просто хочу изредка брать вашу лошадь, смущенно молвил Мартин, за денежную плату, конечно же
Вот можешь же нормально говорить! самодовольно произнес Патрик.
Прошу сердечно меня простить, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, сказал Мартин, подняв на того ярко-синий взгляд, cum sum brevis, incomprehensibilis sum (лат. когда я краток, я непонятен)
Патрик сурово посмотрел «Черта эдакого» и уже собирался выразить свое мнение по поводу услышанной тарабарщины, но в последний момент передумал.
Если в церковь ходить не будешь, заместо этого сказал он, то можешь брать Ласточку по воскресеньям и только попробуй потерять!.. И чтобы вечером она была вычищена и накормлена, ясно тебе, Черт эдакий?
Учтиво кивнув, «Черт эдакий» расплылся в бесконечной словах благодарности. Патрик брезгливо отмахнулся от него и приступил к ужину.
На другой вечер Мартин вернулся из больницы, неся в руках большую тряпку. К тому времени Себастьян, закончивший приводить Ласточку в порядок, хотел было уже отводить ее на ночлег, но по велению властного жеста, поспешно отошел в сторонку, а после едва сдерживал смех, наблюдая как «строгая врачебная интеллигенция», не скупясь на грязную брань и бесовское громогласие, упорно пыжится облачить возмущенную Ласточку в обновки.
Она без седла прекрасно ходит! поспешил заверить Себастьян, наблюдая за тяжко прыгающей из стороны в сторону Ласточкой и проворно скачущей за ней «строгой врачебной интеллигенцией».
Зато я без седла не хожу! заявил Мартин, пытаясь поседлать «спесивую тварь».
Рассмеявшись над отчаянными потугами обоих, Себастьян все же пошел навстречу «строгой врачебной интеллигенции» и попридержал Ласточку, усмиряя ее ласковыми поглаживаниями и заверительно-ласкательной интонацией.
Отвлекающий маневр удался, но теперь подпруга седла никак не хотела сходиться на пузе тучной Ласточки. Обозвав Ласточку «брюхатой гарпией», «строгая врачебная интеллигенция» смахнула невидимый пот с лица и, схватившись за подпруги, принялась тужиться изо всех сил, крепко зажмурив глаза и прикусив нижнюю губу, вызвав тем самым взрыв неукротимого смеха со стороны Себастьяна, которому вспомнилось, что мама точно с таким же видом рожала Лючию.
Куда ж тебя так раскормили-то?.. надрывно стонал Мартин, Сильно беременные кобылицы и то похудее будут
Мартин, умирая со смеху уже на пару с Ласточкой, молвил Себастьян, оставь это!.. Ты так себя угробишь!..
Пусть это будет последнее, что я сделаю, но я это сделаю! решительным тоном заявил тот и прогромогласил, Dum spiro, spero (лат. Пока дышу надеюсь)!
Он еще поднатужился и, все-таки, застегнул тугую подпругу, приведя Ласточку в полнейшее замешательство внезапным появлением у нее осиной талии.
Надо было брать вальтрап зеленого цвета, или, на худой конец, желтого, недовольно пробурчал Мартин, любуясь на плоды своих тяжких усилий, королевский синий для нее явно не предназначен.
«Зато тебе в самый раз», насмешливо подметил про себя Себастьян.
В то самое время Мартин, взобравшись верхом, смешно заерзал в седле, а укоренившись, натянул поводья и со всей дури вдарил Ласточке по толстым бокам.
Ласточка встрепенулась, недовольно фыркнула и не тронулась с места.
Нежить ленивая! выругался Мартин, продолжая свои жестокие побои, а нарвавшись на стремительную защиту Себастьяна, попросил того сорвать «хворостинку да погибже».
Сочувствующе погладив Ласточку по доброй морде, Себастьян выполнил приказ. Получив требуемое, жестокая «строгая врачебная интеллигенция» лукаво улыбнулась и пробурчав что-то о должной дрессуре, принялась со всей дури стегать Ласточку куда ни попадя.
Вскоре до Ласточки наконец-то дошло требуемое. Резко встрепенувшись, она неторопливо побрела, плавно покачивая из стороны в сторону округлыми бедрами и низко опустив косматую голову.
Нет, это не лошадь!.. усмехнулся Мартин, опуская хворостинку, Это так Лючию покатать разве что
Нервно поерзав в седле, он принялся стегать Ласточку с удвоенной жестокостью, вдаривая по бокам каблуками туфель. В ответ на эти издевательства Ласточка лишь устало вздохнула, но вскоре пустилась в обреченную рысь, затем в тяжелый неспешный галоп. Громко хрипя, принялась она накручивать неторопливые круги вокруг дома, однако на третьем круге, плюнула на беспощадные побои и перешла вновь в неторопливую рысь, заставив «строгую врачебную интеллигенцию» несколько кругов хорошенечко поприседать в седле, а решив укачать, зашагала в привычной для себя манере.
У нее ноги слабые, произнес Мартин, поспешно спешиваясь, а сама она весьма грузная дамочка и должных высылов она не знает.
Себастьяну ничего не оставалось делать, как только пожать плечами и смущенно улыбнуться.
Ей нужно срочно менять диету, заявил Мартин, отирая вспотевшие бока Ласточки тем самым синим вальтрапом, иначе караул, совсем разжиреет!
«Завидуй молча», подумал Себастьян, ласково поглаживая тяжело хрипящую Ласточку, а вслух произнес, она рабочая!
Понял-понял, ответил Мартин, рьяно полоща в приогородной бочке слюнявую уздечку.
Всучив Себастьяну седло с потным содержимым и бросив до кучи отполощенную уздечку, «строгая врачебная интеллигенция» со словами благодарности, потрепала Ласточку по угловато остриженной гриве и стремительно умчала к дому, где долго и отрешенно курила.
С тех пор Мартин осуществлял свои воскресные вылазки в Город исключительно верхом, но всякий раз просил у Патрика разрешения на Ласточку.
Прекрати рассусоливать всякий раз, Черт ты эдакий! не выдержал Патрик, когда Мартин вновь принялся канючить Ласточку, Если видишь, что лошадь свободна от работы, то бери в любое время, только избавь меня от своих речей ради всего святого!
Премного благодарствую, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, кротко кивнул Мартин и тотчас замолчал.
Помимо «скоротечного запаса лекарств» Мартин осуществлял закупки и иного характера, в виде имбирных пряников, мятных леденцов в красивых жестяных коробочках, лакричных палочек и шоколадных конфет. Всеми этими сладостями он с удовольствием делился с Лючией и Себастьяном. Не забывал и про Патрика, постоянно пополняя запас, так полюбившихся тому, тоненьких папиросок, а также, взял на себя добровольные обязанности снабженца, составляя со Стефанидой список всего необходимого для кухни.
Эпизод 8. Рисунки
Однажды в самый разгар трудового дня случился сильный ливень. Побросав работу, промокшие насквозь крестьяне отправились по домам.
До вечера оставалась еще целая куча свободного времени, которое Себастьян решил потратить с пользой, да и погода настойчиво располагала ко сну, невольно убаюкивая монотонным стуком по крыше.
Поиграв немного с Лючией, Себастьян пошел к себе в комнату. Подавляя сонный зевок, он прикрыл за собой дверь и, радуясь отсутствию шумного соседа, побрел прямиком к кровати, но невольно обратил внимание на письменный стол, и сонливости как не бывало.
Разумеется, Себастьян прекрасно знал, что нельзя рыться в чужих вещах, но с недавних пор этот письменный стол изобиловал загадочной таинственностью.
Постояв некоторое время в нерешительности, Себастьян все-таки решился на рисковую авантюру. Собравшись с духом, он подошел к письменному столу «загадочной врачебной интеллигенции», но не успел и руку протянуть к манящим стопкам, как дверь в комнату неожиданно открылась. Себастьян испуганно замер, на всякий случай, теряя дар речи, однако это оказалась всего лишь Лючия.
Себастьян, невинным голоском попросила она, поиграешь еще со мной?
Облегченно выдохнув, Себастьян поманил сестренку к себе.
Дверь за собой захлопни только, заговорщическим тоном шепнул он.
А что ты делаешь? тоже заговорщическим тоном спросила Лючия.
Ничего, просто парировал Себастьян и принялся активно лопатить лежащую на столе стопку тетрадей, силясь разобрать размашистые витиеватые каракули едва узнаваемых букв.
Он хоть сам понимает, что пишет? сердито хмыкнул Себастьян, откладывая в сторону очередную тетрадь с галиматьей.
Ну, у него хотя бы красиво получается, заявила Лючия, а вот у тебя непонятно и в добавок некрасиво!
Да помолчи ты, пришикнул на нее Себастьян, а то вон придет сейчас, сама знаешь кто, и устроит, нам с тобой так понятно и красиво, что мало не покажется!
А зачем мы тогда в его вещах роемся? испуганно спросила Лючия.
Затем, что интересно, таинственным тоном прошептал Себастьян и продолжил свою рисковую авантюру.
Помимо записей, на столе лежала синяя коробочка от запонок с инициалами «М. С.», серебряная чернильница с тонкой перьевой ручкой, а также синяя папка, перевязанная белой веревочкой, раскрыв которую, Себастьян с Лючией обнаружили целую галерею рисунков, набросанных чернилами.
Тематика данных рисунков просто поражала своей разнообразной недалекостью. Рассматривая листок за листком, Себастьян с Лючией легко узнали привычное в Плаклях, а именно, свой дом, дом Старосты Фрэнка, больницу, колодец, коров и Ласточку.
Под каждым рисунком в правом нижнем углу красовалась лаконичная надпись совершенно непонятного происхождения. Судя по всему, то было название данного художества на языке чертей.
Он еще и рисует значит, молвил Себастьян отчего-то раздраженным тоном и стремительно добавил, а куда интересно его скрипка подевалась?
А под столом не она валяется? поинтересовалась Лючия, заглядывая под стол.
Ну да, она, утвердительно кивнул Себастьян, завидев черный футляр, что-то давно он на ней не играл. Как у нас поселился, ни разу Стесняется что ли?
Размышляя о творческой натуре «стеснительной врачебной интеллигенции», Себастьян с Лючией, продолжили созерцать превеликие творения высокохудожественного мастерства. Теперь пошли рисунки уже незнакомого содержания, но по всей видимости все в том же жанре «что вижу, то и рисую»: изображение длинного трёхэтажного многооконного здания, именовалось подписью «Desine sperare qui hic intas (лат. Оставь надежду всяк сюда входящий)!»; вид на луну из какого-то окна Silentium «лат. Молчание)»; изображение интерьера престранной комнаты, где из мебели было два стола под длинными белыми скатертями и приделанная к стене раковина, поверх которой стоял тазик «Memento mori! (лат. Помни о смерти)!»; точно такой же скудный интерьер, но с дополнением в виде граммофона, стоящего на табурете возле раковины «Primum non nocere (лат. Прежде всего не навреди)!»; что-то на столе, полностью прикрытое скатертью «Requiescat in pace, Anselm (лат. Да упокойся с миром, Ансельм)».
Были рисунки и более мелкой направленности: две крысы у керосиновой лампы «Omnes una manet nox (лат. Всех ожидает одна и та же ночь)»; скрипка в раскрытом футляре «Trahit sua quemque voluptas (лат. Всякого влечет своя страсть)»; зарисовки литых ножей «Jus vitas ас necis (лат. Право распоряжения жизнью и смертью)»; морда длинногривой лошади «Vale et memor sis me (лат. Прощай и помни обо мне)».
Так же присутствовали рисунки с еще непридуманными названиями: ромашки в вазе, куст с розами, кофейник, самовар, примус, ветка какого-то непонятного растения с остроконечными листами и круглыми ягодами.
Самым престранным в этих графических художествах являлось то, что большая часть рисунков изображалась двойственно, словно фоном тому было зеркало. Помимо престранного «Зазеркалья» нашлись и рисунки совершенно фантастической направленности, и как бы ни старались Себастьян с Лючией, они ничегошеньки не поняли в изображенных чернильных вихрях странных символик, неясных очертаний предметов и силуэтов. Впрочем, кое-что знакомое из этой сюрреалистической галиматьи им все-таки попалось, а именно, два автопортрета: на первом Мартин смотрелся в округлое зеркало, любуясь своим лукаво ухмыляющимся отражением, внизу была приписка: «Ego sum verus (лат. Я настоящий) под оригиналом и Alter ego (лат. Другой Я)» под зеркальным отражением. На втором, автопортрете, именуемым гордым «Martinus» среди пятен засохшей ржавчины, которые, впрочем, встречались практически на всех рисунках, возле того же зеркала стоял худущий силуэт в высоком цилиндре с торчащими из-под него волосами до плеч. Мартин был облачен во все тот же черный фрачный костюм, со все той же причудливой ленточкой-бантиком заместо галстука. Тонкая правая рука прижимала к груди какую-то немыслимую ветку с остроконечными листьями и крупными ягодами, продолжением левой руки служил длинный тонкий нож. В аккурат по всей левой стороне от силуэта столбиком было написано несколько предложений: