И страшно мне стало в тот момент и в то же самое время облегчение некоторое испытал я, зная о том, что мне предстоит и чего ждет от меня вышедший из моря, шептавший в ухо мое уже какое-то время. Подумал я, что жесток Отшельник и заставляет он страдать женщину сверх меры. Не знал я тогда ни силы любви, ни власти, что она имеет, ни путей, по которым милость к людям приходит. К тем людям, что взывают к ней сами и руку протягивают и за край одежды ее хватают.
Вот, что сделаю я, если позволишь, тихо сказала женщина и глаза ее загорелись светом неведомым. Смолю я зерна колоса этого и сделаю муку и тесто пресное из нее, и испеку лепешку малую и преломлю ее с мужем моим. И да будет, как клялась я в день соединения нашего спасение нам обоим или смерть.
И рассмеялся радостно Отшельник и обнял ее и поцеловал в лоб.
Хорошо сказала ты и в бою своем одержала победу. Иди же и сделай, как сказала.
Она вскочила и бросилась прочь и бег ее был легок и радостен.
Шум вдруг раздался вокруг нас и словно бы стены задвигались и крики, что были из слов неразличимых ухом, окутали все вокруг. Поднял руку тогда Отшельник и воцарилась тишина и темнота и лишь круг света остался и мы стояли в нем.
Я думал жесток ты, сказал я, прежде чем вышли мы из света во тьму и пошли к выходу, что только Отшельник видел и куда вел он меня. И даже желал того, чтобы был ты жесток.
Я был таким, сказал Отшельник и улыбнулся мне. И есть и буду. Все есть во мне, как и в человеке любом и в тебе тоже. Пойдем же дальше и увидим, куда дорога нас приведет и чем удивит еще между началом и концом.
Но не мог уйти я оттуда, не спросив его:
Почему в доме больных подошел ты лишь к той, что больной притворялась, спрошу тебя, если позволишь?
И улыбнулся Отшельник и головой покачал на то.
Больные, что видел ты уже спасались, страданием телесным очищаясь, что еще мог я сделать? И подошел я и говорил и помогал той одной, которой смерть грозила.
И сказав то, махнул он рукой и пошли мы дальше.
Глава шестая
И снова шли мы по улицам то темным, то светлым, по камням, что становились то холодны, то горячи. Отшельник вел меня туда, куда сам я не пошел бы никогда, в подворотни грязные и смердящие нечистотами, что сменялись богатыми кварталами с запахами жизни, ведущей к смерти, и если одному мне было бы тягостно смотреть на все, что вокруг, то с Отшельником я едва замечал даже тени людей и домов. И не спрашивал я, куда же идем мы, поскольку знал, что придем. И вот в утро одно морозное вошли мы под своды моста городского и вошли в туман, что светился светом тусклым будто виноградина пыльная, за которой солнце. И снова не говорили мы друг с другом и опять невозможно было сосчитать, сколько идем мы. Но вот рассеялся туман и солнце ушло за горизонт почти и нашли мы порт маленький, где пахло рыбою свежей и морем и хоть и не знал я, что ищем мы, но раз Отшельник был со мною, то и понял я, что нашли мы, что требовалось в тот же самый момент. Пошли мы на берег и прошли вперед по берегу мимо рыбаков с их сетями и вошли в храм, что стоял в конце причала и в начале первого и нового квартала городского. И подивился я, что здание столь величественное стоит среди лачуг рыбацких. Был храм тот высотою в гору и вошли мы в него.
Храм был велик и стар и стены его пахли древностью, а солнечный свет красно-рассветный, что проходил сквозь окна из цветных стекол, раскрашивал серый камень пола, на котором стояли мы с Отшельником. Были перед нами мощи святые, что хранили город, по которому ходили мы, а потому поклонились мы им сперва, и лишь потом подошли к крышке стеклянной, что закрывала место упокоения и силы и славы верного слуги Божьего. И было молчание и покой и дыхание веры, что омывало лица наши от греховности города, что поглотил некогда храм этот и наслаждались мы древность места того, пока не пришел человек.
Не стоит вам делать того, что делаете, сказал кто-то за спинами нашими и обернулись мы и посмотрели. Стоял там мужчина, одетый в черное с ног до головы и смотрел на нас гордо и неодобрительно.
Здесь лежит святой покровитель города, что вокруг, в котором жили, молились и любили предки твои, что построили храм этот, негромко сказал Отшельник. Как же пройти мимо и не поговорить с ним и с Господином его? Кто войдет в дом и не поприветствует хозяев?
Разве не знаешь ты, спросил человек в черном надменно весьма, что сказано: «Господу Богу твоему поклоняйся и ему одному служи.» Разве Господь пред тобою? Человек здесь лежит и слуга Божий, но не Бог, а потому не греши тут мыслями и делами своими.
Разве поклон поклонением является, а знак уважения службою? спросил Отшельник и голос его был холоден, словно камень, что не нагрелся.
Не лукавствуй, строго сказал человек и погрозил пальцем. Я смотритель монастыря этого и храма и много лет мне. Молитвенный шепот неслышный же для меня громче крика, а потому и знаю я, что молитесь вы. Что бы ни говорили уста твои, но молиться святым это неправильно, ведь лишь Бог молитвы заслуживает. Вот, что есть вера наша и города и племени, что протестует против старого и к новому обращается.
Церковь эта на камне стоит, и монастырь построен на нем же, сказал Отшельник, а вы задумали вынуть камень этот и обновить его, что было бы умно и умно весьма, если бы камень тот был бы осколком горы могучей, а он ведь живее корня древесного, раз стоя на нем и человек заново рождается. А что станет с деревом без корня, то знать ты должен, если не затуманила гордость разума твоего взор души твоей.
Темен ты и слова твои, что сказал ты еще темнее, ответил ему человек в черном. Но даже если бы и смысл был в том, что сказал ты и не нуждается дом наш в том, чтобы обновляли мы его, то что про молитву мощам этим скажешь?
Не так уж туманны слова мои для тебя, раз не возражаешь мне сразу и не они до точь, не желая слушать, сказал Отшельник и улыбнулся слегка. На вопрос же твой вот, что скажу я тебе: пришел однажды ко двору царскому человек весьма набожный и знающий Писание, как никто. И был двор царя того великого полон придворных и приветствовали они набожного весьма радушно. Он же прошел к царю мимо всех придворных его, не уделив им внимания никакого и поприветствовал его и поклонился. Однако царь не пошевелился и спросил тогда:
Отчего прошел ты мимо и не ответил на слова тех, что окружают меня? Почему не почтил их поклоном или хоть не поприветствовал их? Знаешь ли ты, что это друзья мои и слуги верные, многие из которых и кровь пролили и муку стерпели, которой никто не вынес бы и все это лишь из любви ко мне? Кто ты, что не славишь их и не кланяешься?
И посмотрел на Отшельника человек в черном и словно бы впервые увидел его.
Я хотел бы подумать над словами твоими, сказал мужчина после молчания долгого, поскольку есть в них зерно некое. Чувствую я, как скользит оно между пальцев моих и может смогу удержать хоть одно.
И подумай и поищи и держи зерно крепко, если отыщешь, сказал Отшельник и отвернулся и пошел прочь, сказав напоследок: Ну а если рука твоя тверда будет и зерно то удержишь в руке своей, быть может и колос целый для тебя найдется.
Шел я в задумчивости и не заметил, как прошли мы через ворота городские и пошли вперед. И снова не было времени вокруг нас, а была дорога и звезды горели так ярко над нами и ступали мы в отражения их, что в лужах дороги плескались.
Слышат ли они слова твои, что говоришь им ты? спросил я, когда ветер теплый, ночною прохладой пропитанный, проник в мою грудь и говорить заставил. Может ждать нужно тех, кто придет к тебе и попросит заговорить и слушать захочет?
Так ведь он и просил, хоть и не зная о том, сказал мне Отшельник на это, воздух тот же, что и я вдыхая. И правильно ждать, пока спросят тебя, но и помнить при том следует, что слово, зерну подобное, сеять все ж нужно и не смотреть, куда падает оно, ведь идет сеятель тот особый вперед и не оглядывается и не медлит, поскольку весь мир перед ним, а мир тот давно уже ждет урожая.