Чертог показался контрабандисту очень высоким, когда он вошел, но этот человек доставал головой до самых стропил.
Ты раб своего времени, подобно многим другим, и упрекать тебя за это нельзя. Как и за то, что ты всячески пытаешься в эти времена выжить. Что это у тебя? Он протянул руку. Дай посмотрю.
Контрабандист отступил, прижимая к себе мешок.
Горжик фыркнул да-да.
Полно тебе, покажи. Куда ты везешь свою контрабанду, на север или на юг? Горжик подошел, загородив собой свет, и схватил мешок.
На юг! Из Колхари в Гарт. Свет еще не видал такого никчемного недотепы, как я, да ты и сам это видишь. Освобождение рабов стоит недешево, понимаю Ладно, бери.
Когда великан с мешком в руке повернулся к огню, шрам у него на щеке стал хорошо виден. Его толстые губы сжались.
По-твоему, я хочу тебя обокрасть? Он развязал мешок с прорехой, зашитой недавно крепкой лозой, запустил туда руку и достал маленький черный мячик. Нахмурился, пошарил внутри, достал целую пригоршню. Ты это везешь на юг?
Один мячик укатился. Нойед, спрыгнув со стола, подобрал его и вернул в мешок, великан протянул мешок контрабандисту.
Забирай и уходи. Прочь, я сказал.
Контрабандист стал неуклюже завязывать горловину.
Я бедный, неудачливый Маленький человечек стоял рядом с большим, как его короткая тень. Одного глаза у него точно не было на его месте зияла впадина, словно ему таким вот мячом в лицо залепили.
Хозяин? прошептал он.
Убирайся, пока я не передумал! гаркнул большой.
Контрабандист сглотнул, прошел под косым стропилом, откинул занавесь. Солдата, который его привел, больше не было. Он заспешил по коридору, освещенному факелами, стараясь вспомнить дословно разговор с Освободителем и его одноглазым помощником или маленький Нойед и есть Освободитель, а большой ему помогает?
А шрам?
А нехватка глаза?
Итак, он их видел, верно? Если это, конечно, не игра пламени и не остатки ужаса, испытанного в тумане который и теперь струился рядом, словно сами здешние стены не из камня строились, а из пара. Можно ли доверять своей памяти? Или чему бы то ни было? Зачем он солгал о том, куда едет, зачем сказал, что немного умеет читать? Маленький говорил большому «хозяин». Сказал ли он хоть одно правдивое слово, во имя безымянных богов? Может, то, что он видел только обман, порожденный его желаниями, розысками, надеждами?
Освободитель не разбойник, не душегуб.
И один из них носит ошейник.
Но это он и так знал, еще с той ночи на мосту в Колхари.
Встреча с ними обоими не рассеяла тумана предположений, в котором он начинал свое путешествие ну, разве чуть-чуть прояснила. Выхода из тьмы на свет, которого он мог ожидать от подобной встречи, не случилось. Он так и остался при запутанных, пугающих, сомнительных утверждениях, сходящих по воле безымянных богов за правду.
То останавливаясь, то ускоряя шаг, благодарно прижимая к себе мешок, он вышел из замка в туман, где стояла его повозка.
Принцесса, придерживаясь за стену и напевая что-то под нос, шла им навстречу по коридору.
Оба полагали, что она их даже и не заметит.
Итак, хозяин, мой план
Твой сон, обезьянка? Принцесса остановилась, по-прежнему не глядя на них и хорошо: при дрожащем свете факела великан со шрамом и одноглазый коротышка казались сущими демонами.
Мой план себя оправдал! Нам удалось увести твое войско в ту часть страны, где рабство еще в силе и нужна большая сила, чтобы его побороть. Мы с тобой, хозяин, и вы тоже, Нойед, показывая, что не забыл о принцессе, взял ее за руку, еще тоньше, чем его собственная, мы произвели настоящий переворот!
Горжик кивнул, принцесса осталась безучастной.
Не знаю, входило ли это в мои мечты сказал Горжик.
В твои планы, поправила его принцесса, как мать ребенка, неправильно выговаривающего слова.
Мы с тобой, Нойед, видели рабство глазами рабов и свободных людей. Вы, моя принцесса глазами дочери рабовладельца. Мы, и втроем и по отдельности, спорили о нем тысячу ночей при свете огня до зари. Все мы знаем, что рабство могут побороть новые способы обработки земли и возделывания ямса. Чеканка монеты тоже полезна. Неплохо также, чтобы погода пятьдесят лет подряд стояла теплая, но не засушливая. Тогда наемный труд станет выгодней рабского. Но рабство, вопреки всем этим выкладкам, все еще существует где-то. Где именно? Как бороться с тем, что даже найти нельзя?
Принцесса посмотрела на два лица, где свет соперничал с тенью одно выше, другое ниже ее.
Чтобы вывести страну из рабства к свободе, нужны прозорливость, решимость и преданность делу, провозгласила она четко и вполне трезво, будто хорошо знала, о чем говорит. Люди, привыкшие к одной жизни, не перейдут так просто к другой из-за одной лишь хорошей погоды, Освободитель. Ты посвятил себя самой благородной на свете цели: служению своей стране и своему времени.
Мы говорим, что человек раб своего времени, но это может быть такой же сказкой, как и то, что человек хозяин его. Хуже чем сказкой ложью. Меня, каким бы ни было время, привела сюда, возможно, одна лишь мечта. Как и императорские войска: в Колхари они не желают биться со мной, это верно, но министры упорно шлют их сюда, мечтая победить меня на границе.
Мы должны дать им бой, хозяин! Нойед отпустил руку принцессы. Должны победить. Потом мы пойдем дальше, за пределы Невериона. Ты же не думаешь, что зло, с которым мы боремся, ограничено плохо очерченными границами этой страны? Мы воюем с дурным сном угнетения и лжи, пробуждая людей для свободы и правды!
Да-да, сказала принцесса. Это и моя мечта тоже, я ее узнаю. И когда она обещает вот-вот сбыться, ты, обезьянка, уже мечтаешь покинуть меня!
Нет, госпожа моя!
И меня, и Неверион. Тебя манит хаос, невообразимый для просвещенного человека. Не спорь. Если это должно войти и в мою мечту, пусть войдет.
Я не это хотел сказать, гопожа
Но она уже уходила, мурлыча что-то под нос.
11
Двое мужчин поднялись на крышу как раз в тот миг, когда луна прорвала туман, посеребрив крепостные зубцы.
Замок плыл в тумане, как по морю, лишь кое-где проглядывали верхушки деревьев.
Я вижу сон прошептал Горжик. Нойед присел у его ног.
Что же тебе снится, хозяин?
Если бы знать. Когда я был в рудниках когда мы оба там были, я, попользовавшись тобой, уснул на моей соломе, и мне приснилась свобода. Мне снилось, как я стремлюсь к ней, как ее завоевываю, как дарую свободу всем рудничным рабам даже тебе, Нойед. Теперь я вижу, что этот сон недалеко ушел от принцессиных, хотя был куда более жарким. А ты уже и тогда не покидал моих снов. Другие рабы не знали о них. Я не мог им ничего рассказать, даже думать не мог о том, что мне снится у меня и слов таких не было. Мог только грезить. Неожиданно получив свободу, я стал способен бороться за свободу других, но теперь меня преследовали другие, темные сны. Мне снилось, как мы всемером рабы, стражники и я, раб-десятник надругались над беспомощным больным мальчиком. Ты говоришь, что не помнишь этого, и поэтому я все еще не могу рассказать тебе мои сны.
И теперь мы мучим друг друга лишь для того, чтобы я вспомнил забытое? Вспомнил то, что ты называешь правдой и во что я не верю, потому что помню, как был с тобой в рудниках?
Горжик прислонился к парапету спиной.
Ты ведь не из тех, кто легко прощает, Нойед.
Да, хозяин, я человек мстительный.
И не получил тайного удовольствия от насилия, учиненного над тобой.
Это было мучительно и ужасно, хозяин. Поверь мне.
Отчего же ты, дуралей, любишь и поддерживаешь того, кто открыто признаётся, что был в числе насильников кто, больше того, ночь за ночью повторяет это насилие то под видом хозяина, то под видом раба?
Я не могу побороть все зло в этом мире, хозяин, и потому борюсь лишь с тем, что знаю и помню. То, что случилось той ночью в рабском бараке, давно быльем поросло. Никто не подглядывал за нами и не записывал имена. Остались только сны и воспоминания, твои и мои. То, что тебе это снится, значит лишь, что ты человек. Но ты ведешь себя глупо, хозяин, становясь рабом этих снов. О насилии я помню, хозяин, проронил Нойед устало, будто уже не раз повторял это в ответ на то, что не раз слышал. Мог ли я забыть? Но это было давно, и я не помню, чтобы меня насиловал ты. Я и других, если на то пошло, вряд ли узнал бы, если бы снова встретил; время стерло их лица из памяти, как ты стираешь с пергамента неверно написанный знак. Ночь была темная, я был болен. Может, ты другим мальчишкой когда-то попользовался и спутал его с Нойедом? Или спутал с чем-то другим драку, в которой получил шрам. Ты ведь не скрываешь, что не однажды юнцов насиловал. Сам я помню лишь твою доброту ко мне, раз за разом. Может, тот десятник со шрамом по имени Горжик, то и дело спасавший мне жизнь, был не ты, а кто-то другой. Я твоих воспоминаний не оспариваю, хозяин, не оспаривай и ты моих. Нойед отвел от Горжика свой единственный глаз. Я не простил твоей жестокости, хозяин, я ее позабыл. И тебе это кажется жестоким.
А что, если ты когда-нибудь вспомнишь это, Нойед? Что, если это всплывет в твоей памяти, как позабытое название улицы, на которой ты некогда жил, всплывет и разбудит тебя среди ночи? Что, если вот в такую же лунную ночь, увидев мое потное лицо над собой, ты вспомнишь тот давний шрам
Я лежал тогда на животе и ничего не видал.
Но если вдруг
Такая уж у нас с тобой игра. Если вспомню, то либо прощу тебя, либо убью. Занятная игра. Но что мы можем поделать, пока я не вспомню? Моя забывчивость тебя терзает, не так ли?
Так, Нойед.
Значит, эта забывчивость и есть мое мщение. Ты же знаешь, я никого не прощаю, даже любимых. Будь мне свойственно прощать, я солгал бы, сказал, что все помню, но прощаю тебя. Нойед раскрыл свой ошейник и положил на камень. То, что мы вместе делаем это явь. Если ты сооружаешь из этой яви свои страшные сны, и вспоминаешь их, и рассказываешь о них это твое и лишь твое дело. Я слушаю тебя, но простить не могу, потому что не умею судить. Нойед помолчал и сказал: На юг, значит?
А Горжик засмеялся, радуясь, что он заговорил о другом.
Он врал, хозяин, но ты его вывел на чистую воду. И отпустил, но теперь этот контрабандист много о тебе знает.
На юг такое не возят. Горжик, кряхтя, присел на корточки рядом с Нойедом. Он, конечно, возвращается в Колхари, но этой братии ни в чем нельзя верить. Не удивлюсь, если он ни одного правдивого слова нам не сказал ему что правда, что ложь, все едино.
Но ты-то правду от лжи всегда отличишь, хозяин. В этом твоя сила.
Какая там сила, Нойед. Над такими, как он, я не властен потому и прогнал его. Будь это кто почестнее, я предложил бы ему примкнуть к нам, но для него наша борьба ничего не значит.
Однако число тех, для кого она значит все больше и больше, растет. Когда я в последний раз был в Колхари по твоему поручению, я встретил одного парня на Мосту Утраченных Желаний да, именно там! И он тут же произнес твое имя я не называл его, он первый сказал. Он думал даже, что я это ты, вообрази только! Ты его герой, он старается узнать о тебе все, что можно. Считает тебя самым великим человеком в Неверионе, выше императрицы ставит! Он не то что наш недавний знакомец: это смышленый юноша, не иначе школяр. Бьюсь об заклад, что таких много и в Колхари, и в Сарнессе, да и во всей стране. Ты не знаешь о них потому лишь, что в нашей туманной империи развелось слишком много самозванцев, притворяющихся тобой, подражающих твоей страсти, ведущих людей к ложной цели. Но когда люди слышат правду о твоих деяниях, они прозревают
Правду ли? махнул рукой Горжик. Ты говоришь это лишь для того, чтобы утешить меня. Да, я верю, что в Колхари ты встретил такого парня может, и не одного. Один сказал тебе то, другой это, третий, которого ты и в глаза не видал, добавил полную несуразицу. Из всего этого ты и сложил свою сказочку, но если б я поверил в нее, то был бы несчастнейшим из Поддаться выдумкам очень легко, Нойед, я сам такие истории сочинял. На юг он едет!
Они смотрели друг на друга и усмехались. Разомкнутый ошейник лежал между ними. Туман опять затянул луну.
Ты, хозяин, хорошо знаешь таких, как он.
Знаю как самого себя, потому что сам таким был только случай помог навсегда таким не остаться.
Ты говоришь это о каждом воре и разбойнике, о каждой шлюхе, которые нам попадаются. И о каждом купце тоже, и о принцессе, и о министре а потом заявляешь, что это источник всякой подлинной силы!
Горжик только засмеялся в ответ.
Ты грезишь о власти, хозяин! Из чего ты сооружаешь такие сны? Где ты им научился? Нельзя нам здесь оставаться, уходить надо. Мы должны оставить принцессу, оставить Неверион, унести твои мечты, твое знание, твою силу за пределы этой скованной страны и наконец исправить царящее в мире зло!
Пока туман заволакивал луну, они так и сидели на крыше, мечтали каждый о своем и смеялись.
Нью-ЙоркЯнварь 1984
Повесть о лицедее
Граница и ее переход взаимозависимы, какими бы интенсивными они ни были: не бывает абсолютно непреодолимых границ, а переход не имеет смысла, если граница состоит из иллюзий и теней. Но может ли у границы быть своя жизнь вне зависимости от акта, нарушающего и отрицающего ее? И, соответственно, не исчерпывается ли существование трансгрессии пересечением границы?.. Отсюда следует, что граница и переход соотносятся не как черное с белым, запретное с легальным, открытое пространство с замкнутым. Их соотношение имеет скорее форму спирали, разрушить которую не так просто. Трансгрессию можно сравнить с молнией, от начала времен придающей плотность и густоту отрицаемой ею ночи, освещающей ночь изнутри сверху донизу и в то же время обязанной ночи своей яркостью, своей раздирающей, уравновешенной уникальностью
Мишель Фуко О трансгрессии
1
Ну, вот и отыграли. Заходи же. Сам я, сдается, играл блестяще. Осторожно, мой юный друг, переступи через это. Не такой уж и юный теперь, говоришь ты? В моих глазах тебе все еще двадцать лет и всегда будет двадцать. Сюда, сюда. В тесноте, да не в обиде. Душно тут? Сейчас люк на крыше открою, будет нам и воздух, и свет.
Присядь-ка на эту полку, застланную красивой тканью, под крылом чудища да, того самого, которое убивает герой. Это случается в самом начале спектакля, поэтому его закидывают сюда, пока барон и крестьяне во второй сцене поют эту кошмарную песню о непокорном море, а публика и лицедеи тоже ощущает невиданный прилив благородства. Шум, который мы производим, таща чудище сюда, легко сходит за гул прибоя.
А взгляни-ка на этот меч. Тут-то видно, что он деревянный, но когда героиня выхватывает его из ножен героя, чтобы вонзить себе в сердце, даже взрослые мужчины я сам видел кричат: «Нет! Не надо!», а олух этот отбирает у нее меч, и целует ее в грудь, и умоляет простить его за измену.
И тут все рыночные девчонки, стоящие в первом ряду, начинают рыдать.
Хотя нет, сегодня вот не рыдали. В Колхари публика искушенная, этим ее не проймешь на провинциальных рынках дело иное. Здесь скорее оценят мое
Нет! Не нужна мне ни похвала твоя, ни хула. Ты оставил своих учеников и пришел из самого Саллезе, чтобы посмотреть наше первое представление может ли быть похвала выше этой?
А теперь придвинься поближе: не хочу, чтобы нас слышали те, кто копошится снаружи. Мы-то с тобой друзья давние. Я знаю, ты был рожден принцем, но отказался от своего титула задолго до того, как основал свою школу, желая, чтобы к тебе относились как к простому горожанину. И стал поистине необычайным в глазах всех, кто знает тебя.
Однако в прошлом сезоне к нам, когда мы представляли на юге, примкнул один престранный человек. Не знаю уж, что в нем нашел наш хозяин: он старше меня и раньше никогда не играл на сцене. Сразу же пошли слухи, что старик этот знатный южный вельможа, впавший в немилость у министров малютки-императрицы, гордой и разумной владычицы нашей. Он скакал на подмостках, весь в перьях, и бил в барабан, как и все мы, но это еще не самое забавное. Весьма скоро он нас покинул, и я сожалел об этом; как комик он порой затмевал меня, но вне сцены был мне приятен.
Так вот: маленькая флейтистка, что нынче открывала представление и правит лошадьми, когда мы в дороге, тут же заявила, что тоже происходит из знатного рода. А молодой комик, играющий слуг, сказал в подпитии, что у него самого титула нет, но воспитывался он вместе с одним северным графом и обучен хорошим манерам не хочет ли хозяин распустить слух, что в труппе есть и другие аристократы? И хозяин, во всем остальном здравомыслящий человек, согласился на это! Дальше больше. Не прошло и месяца, как наш конюх сделался герцогом, а три пышнотелых молодки, играющие ведьм в утренних спектаклях и похищенных дев в вечерних, фрейлинами разных титулованных дам. Даже героиня оказалась дальней родственницей малютки-императрицы, то ли герцогиней, то ли графиней. Титулы открывались, как язвы на теле чумного. В довершение всего я, лежа как-то на той самой койке, где ты сидишь, среди дребезжащих зверей, птиц, мечей и доспехов, вспомнил о тебе, друг мой, и о твоем титуле.