Аббе кивнула, едва заметно признавая, что между ними существует невысказанная ненависть. Все сели на лошадей, движения их наполнились целеустремленностью, и они двинулись вперед, в неизвестность. Одинокая капля дождя упала с небес и прикоснулась к нежной щеке Аббе. В этом эфемерном прикосновении влаги прозвучал предчувственный шепот, предвестие бури, которая разразилась внутри и за окном. Аббе подняла взгляд к зловещим тучам, собравшимся над головой, метафора предстоящего бурного пути.
Адальвин повернулся и двинулся в сторону своей империи, все последовали за его действиями.
Тем временем в раскинувшейся на севере империи Дан дождь лил не переставая, словно сами небеса оплакивали испытания и беды ее народа. Стражи, стойкие защитники имперства, прятались под непромокаемыми плащами, бдительно неся вахту даже перед лицом ярости природы. В освященном зале Арха разворачивалась сцена семейного раздора: Тивад и Гидеон вели ожесточенную перепалку. "Долго ли ты будешь молчать, старший брат? Голос Гидеона прорезал напряжение, как лезвие, его нетерпение было очевидным. "И что ты хочешь услышать, тупой идиот? Мое согласие на убийство нашего брата?" В словах Тивада сквозил сарказм, его нежелание идти по этому пути было очевидным. "Брата? Ты серьезно, Тивад?" В голосе Гидеона звучало недоверие. "Он встал на сторону южан, уничтожив Зено!" Обвинение повисло в воздухе, как клинок, и стало ярким напоминанием о предательстве, разорвавшем их мир на части.
В освященном зале Арха напряжение между Тивадом и Гидеоном достигло предела, их слова превратились в бурную симфонию столкновения идеологий. "Зено перешел черту, и ты это знаешь!" Голос Тивада, авторитетный и наполненный историей, звучал в зале. "Если бы не Джедор, мы были бы уничтожены Фениксом за грехи нашего Отца. Он установил мир и стабильность, которые мы поддерживаем уже 300 зим. Мы не можем допустить, чтобы она была разрушена". Гидеон с горящими от непокорности глазами ответил: "Ты ошибаешься, старший брат. Он планирует завоевать весь мир, и я не стану жертвой его игр. Мы должны перехитрить его и убить!" Гнев Тивада кипел, и он с трудом сдерживал свое разочарование.
"Гидеон, не играй с огнем! Не смей больше говорить такие вещи в моем присутствии!" Атмосфера становилась все более густой, ощутимое напряжение висело в воздухе, словно грозовая туча. Эмоции зашкаливали, так как Гидеон продолжал настаивать на своем дерзком плане. "Но это чистая правда!" Голос Гидеона был решителен, глаза его были устремлены на Тивада. "Он уничтожит всех нас! Представь, если он завладеет твоей богоподобной силой Мы, ты и я, сможем уничтожить его, а затем взять под контроль все наши земли, все ледяные кольца, все континенты! Мир покорится нашей воле!" Тивад, хотя и был раздосадован, но не отступал, пытаясь убедить младшего брата отказаться от гибельного курса. "Я не хочу больше слушать этот бред!" заявил Тивад с тяжелым от разочарования голосом. "Ты опьянел от вина, брат". Когда Тивад повернулся и направился к выходу, Гидеон, не останавливаясь, продолжал соблазнять его видением величия. "Только подумай об этом!" Голос Гидеона следовал за Тивадом, эхом разносясь по залу. "Поглощая империю за империей, мы станем бессмертными и непобедимыми!" В тускло освещенном зале судьба их семьи, империи, а возможно, и самого мира висела на волоске: братья боролись со своими противоречивыми амбициями и призраком надвигающегося катаклизма.
Тивад ответил, не сбавляя шага. "Нет ничего хорошего для смертного в бессмертной жизни, я покончил с этой жизнью, в ней больше нет ничего для меня, скоро я передам все Карею и буду покоиться с миром". Тивад вышел из комнаты.
Гидеон с ухмылкой на лице разбил бутылку вина и сел на императорский табурет. "И это он всех называет червями? "
Непрекращающийся ливень над Империей Данов утих, уступив место югу, где под сенью императора Сифа лежало разросшееся имперство Ниирландия. Несмотря на кажушийся вншне средний возраст, он был так же стар, как и Джедор, его лицо носило следы переживаний, вытравленных неумолимым ходом лет, каждая морщинка и шрам свидетельствовали об испытаниях и невзгодах, которые его сформировали.
У Сифа, известного когда-то как верного слуги в Азуре, были длинные, струящиеся волосы цвета полуночи. Локоны цвета черного дерева, словно водопад теней, струились по его спине, обрамляя лицо, обветренное суровыми испытаниями, связанными с управлением империей.
Борода, унизанная серебряными нитями, обрамляла его сильную челюсть, придавая облику мудрость и достоинство. Глаза, по-прежнему глубокие и загадочные, таили в себе груз ответственности, а их пронзительный взгляд был способен разглядеть истинные сердца тех, кто искал его аудиенции.
Одеяние императора Сифа соответствовало его высокому положению. Он облачился в роскошную золотую мантию, украшенную бриллиантами, которые сияли, как звезды в ночном небе. Мантия, расшитая символами козы его императорского рода, царственно струилась по фигуре, создавая впечатление власти и роскоши. Его воротник также был уркашен эмблемой Амики и Козы с пятью рогами.
Его царственное присутствие подчеркивала богато украшенная корона на голове, инкрустированная драгоценными камнями, которые сверкали так, словно в них заключалась сама суть власти. Среди придворных махинаций и интриг знати император Сиф вел себя безукоризненно, являя собой истинный образец изысканных придворных традиций своего имперства.
Его голос, хоть и закаленный тяжестью правления, сохранял медовое очарование, а каждый жест был пронизан изящной элегантностью, вызывавшей уважение всех, кто оказывался в его присутствии. Казалось, небеса сместили свой фокус, опустив влажную пелену на эту страну власти и интриг. Верный слуга, облаченный в замысловатые регалии императорского двора, подошел к Сифу с письмом, скрепленным безошибочной печатью Ниреландии.
Сиф, обладающий царственной властью и глазами, в которых, казалось, хранилась мудрость веков, принял письмо и с размеренной неторопливостью сломал печать. Когда он ознакомился с содержанием письма, выражение его лица оставалось непостижимым, не выдавая никакого значения послания. "Спасибо, теперь можешь идти", Сиф отпустил слугу отрывистым кивком. Слуга удалился, а Сиф остался стоять перед своим сыном Сигданом, который только что закончил суровую тренировку. Сигдан, молодой и полный сил, носил свои тренировочные доспехи как почетный знак. Волосы, тщательно уложенные, несмотря на тренировки, обрамляли лицо, в котором было столько же пленительного и грозного. Сигдан отличался вспыльчивостью, в нем горел бурный огонь, постоянно грозящий вырваться наружу. Его гнев мог вспыхнуть, как лесной пожар в засушливое лето, уничтожая всякий разум и сдержанность. Многие, кто переходил ему дорогу, вскоре узнавали, к каким гибельным последствиям может привести его гнев. Но по-настоящему выделяли Сигдана его глаза. Они были похожи на лисьи, проницательные и хитрые, всегда оценивающие окружающий мир. Его миндалевидные глаза цвета полированного красного дерева открывали глубины мудрости и хитрого интеллекта, который заставлял насторожиться даже самых опытных придворных. Те, кто осмеливался бросить ему вызов, вскоре убеждались, что его взгляд может быть не менее смертоносным, чем его нрав.
Сигдан всегда был чисто выбрит, на его юношеском лице не было волос. Его гладкая кожа казалась нетронутой заботами империи, что резко контрастировало с тяжестью прошлых времен Сифа. Он носил эмблему Ниираландии Золотого Ворона, как постоянное напоминание о своем долге перед империей но отказывался носить эмблему Амики и своего дома на воротнике в своем имперстве аргуминтиру то что он пока что не достоин. На тренировочном поле Сигдан был силой, с которой приходилось считаться. Его мастерство владения клинком не имело себе равных, и он неустанно тренировался, чтобы в один прекрасный день стать достойным наследником престола.
Звон стали о сталь разносился по воздуху, когда он вступал в поединки со своими товарищами-рыцарями, и каждый поединок свидетельствовал о его решимости и мастерстве. Сиф смотрел на него с огромным восхищением. Взгляд Сифа смесь отцовской гордости и торжественности упал на сына. "Неплохо, сын мой, заметил он, и в его голосе прозвучали нотки опыта. "Но помни, что сила богов требует физической силы и мастерства, чтобы правильно ее использовать". Сигдан, уважаемый и жаждущий проявить себя, ответил твердым кивком. "Я понял, отец". "Хорошо", продолжил Сиф. "На следующей тренировке выкладывайся по полной". И все же юношеское любопытство заставило Сигдана озвучить вопрос, который тяжело давил ему на сердце. "Но почему ты хочешь передать мне силу богов? Ты умрешь, а я не хочу тебя потерять!"
Глаза Сифа, глубокие лужицы мудрости, выдержали взгляд Сигдана, когда он предложил свой загадочный ответ. "Я уже устал, сын мой, и передача власти тебе, моему единственному наследнику, будет лучшим, что я когда-либо делал". Сигдан, озадаченный загадочными словами отца, потребовал разъяснений. "Что это значит, отец, и если ты передашь мне невероятную силу, то зачем я вообще столько тренируюсь с этими идиотами? Ведь с твоей силой мне никто не будет ровней кроме великих Лордов-Императоров "Я еще не готов к этому разговору", отмахнулся Сиф. "Но когда ты получишь силу Богов, ты останешься в том же возрасте, в котором получил силу, но каждое последующее использование будет старить тебя и истощать твои жизненные силы. Даже когда ты состаришься, ты будешь выглядеть очень молодо, но в трудную минуту тебе все равно понадобятся навыки, сила делает людей с силой еще сильнее, но бессильные люди скорее уничтожат себя, чем своих противников", Сигдан впитывал это откровение, размышляя о серьезности предстоящей ему судьбы. "А сколько еще таких, как ты, отец? Я имею в виду бессмертных". Взгляд Сифа смягчился меланхолией. "Мы не бессмертны, сын мой; мы просто научились обманывать смерть, но она всегда следует за нами. На твой вопрос сложно ответить. Изначально таких, как мы, было очень мало, но иногда дети носителей силы рождаются с силой Богов, проявляющейся без ритуала передачи. Так что точно сказать сложно". Пока они беседовали, командующий Армундр, непоколебимая фигура военной мощи Ниирландии, Армундр, само воплощение имперской мощи и коварства, прохаживался по коридорам власти в своих золоченых доспехах, и его имя шептали с благоговением и ужасом те, кто осмеливался его произносить. В мире, где имперства поднимались и падали, как приливы и отливы, Армундр был именем, вписанным в глубины истории, именем, которое воспевали в сагах и произносили в самых темных углах таверн.
Золотые доспехи, украшавшие Армундра, искусная работа мастеров, казались почти божественными в своем великолепии, свидетельствуя о его положении главнокомандующего имперскими вооруженными силами. Символ ворона на правом плече, зловещий предвестник его власти, свидетельствовал о страхе и уважении, которые он вызывал. Говорили, что когда Армундр вступал в бой, враг трепетал при виде этого зловещего ворона символа приближающейся гибели. Его борода, огненный каскад меди, скрывала тайны ума, острого, как хишасская сталь. Она струилась, как расплавленный металл, символизируя его необузданную натуру, а грива намекала на дикость, скрывавшуюся под его стоической внешностью. Многие считали что когда-то Армундр был членом 13-и воронов.
В огненной массе пробивались серебряные пряди свидетельство бесчисленных битв и интриг, которыми был отмечен его путь к власти. Длинные, струящиеся волосы обрамляли лицо, на котором виднелись шрамы от тысячи кампаний и предательств. Его глаза, глубокие и проницательные, как бездна, выдавали мудрость и жестокость, которые определили его путь к власти. Армундр был полководцем, игравшим в интриги с мастерством, отточенным годами опыта, полководцем, который не остановится ни перед чем для достижения своих целей. Командующий подошел к Сифу, склонившись перед ним в знак непоколебимой преданности. "Приказ выполнен, мой господин, послушно доложил Армундр. Сиф повернулся к нему: "Все так плохо, как я предполагал?" Армундр ответил без эмоций: "Даже хуже!" Сиф кивком поблагодарил своего верного друга. "Спасибо, мой дорогой друг. А теперь иди и найди Аделу, мне нужно с ней поговорить". Армундр, воплощение верности и послушания, ответил простым "Как пожелаете", после чего удалился. Сиф обернулся к сыну, и на его царственном лице отразился груз ответственности. "Лучший из всех моих слуг!" Сигдан, все еще пытавшийся разобраться в сложностях своей судьбы, обратился к отцу за советом. "Почему ты так с ними обращаешься? Ведь они всего лишь букажки, верно, отец? Мы должны унижать их и держать на своем месте!" Ответ Сифа был быстрым и основанным на тех ценностях, которые привил ему отец. "Разве я тебя этому учил?" Признание Сигдана было незамедлительным. "Нет, но мама всегда говорила, что мы особенные, а остальные просто мусор". "Мы поговорим об этом позже", ответил Сиф, в его голосе смешались строгость и понимание. "Но помни уважай всех, с кем имеешь дело, без исключения". С этими словами Сиф направился в роскошный тронный зал Ниирландии, и его шаги гулко отдавались в величественном помещении. Там он внимательно осмотрел свой трон царственный шедевр, украшенный драгоценными камнями, которые символизировали саму суть его императорского правления.
Сам трон, как и империя, которой он управлял, хранил в себе тайны и интриги, лежащие на поверхности и ждущие своего раскрытия в постоянно растущей власти и амбициях. Позади него стояла его жена Адела, женщина изящная и умная. Ее лик свидетельствовал о неземной красоте, которая украшала эту землю, лик, вырезанный самими богами. Длинные локоны сияющей блондинки струились по ее спине, словно жидкие пряди лунного света, создавая мерцающую красоту чистого золота.
Лицо Аделы, словно изваянное чудо, обладало загадочной резкостью, скрывавшей глубины ее интеллекта и тайны, которые она хранила в себе. Ее страстные глаза, теплые и пронзительные, как южное лето, казалось, хранили в себе мудрость минувших веков, а губы, окрашенные в красный оттенок, напоминающий о кровавых битвах, в которых создавалась ее легенда, источали намек на опасность, обещание как наслаждения, так и гибели. Облаченная в великолепное золотое платье, сотканное из нитей, сплетенных заколдованными пауками, и украшенное драгоценными камнями, которые мерцали, как запечатленный звездный свет, Адела двигалась с царственной грацией, приковывая к себе внимание всех, кто видел ее.
Платье струилось, как жидкий огонь, подчеркивая каждый ее изгиб и скрывая тайны, скрытые под ним. В имперстве, где власть и интриги были валютой выживания, Адела была силой, с которой приходилось считаться, королевой теней, которая с ловкостью опытного игрока лавировала в коварных течениях придворной политики. Ее красота, как обоюдоострый меч, была одновременно и доспехами, и оружием, скрывая истинные намерения и оставляя тех, кто осмеливался встать на ее пути, в плену и ловушке. Она подошла и грациозно присела на императорский табурет. "Да, дорогоя, садись. Нам нужно поговорить", предложил Сиф, в его глазах читалась озабоченность и интрига. Адела, встретив непоколебимый взгляд Сифа, устроилась в кресле, отщипывая виноградину от стоящего рядом блюда. "Я слушаю, мой господин" Сдержанным тоном Сиф заговорил о том, что занимало его мысли. "Ты слышала новости?" Адела, заинтересовавшись, с легким волнением ответила: "Какую именно?" "Новость о Фениксе", уточнила Сиф. "Ах, это Да!" ответила Адела, в ее голосе прозвучал оттенок скептицизма.