Но не смотря на все трудности жизнь брала своё. Оставшиеся после войны без мужей и возлюбленных женщины собирались на праздники, пели и танцевали в кругу. Иногда разухабисто, а то тоскливо и нежно лилась их песня. Чувствуя их настроение, мы, пацанята, тоже грустили, прижимаясь к их коленям. Особенно запомнилась лучшая мамина подруга Маруся Лейман, которая была верна ей всю жизнь и даже организовывала похороны мамы, низкий ей поклон за всё.
Учиться в школе я начал в шесть лет, бабушка привела и сказала: Фисенко Витя будет у вас учиться. Так я и был Фисенко до окончания школы, когда потребовали свидетельство о рождении и я получил фамилию Аксёнов. На Куртае была школа до четвёртого класса.
Находилась школа в одной комнате с большой печкой, где занимались одновременно все классы, рассаженные по рядам парт и один учитель. Учителей особо не помню, лишь один запомнился Пётр Иванович. Был он маленького роста во время уроков садился на учительский стол и болтал ногами.
Ещё помню что, когда умер И. В. Сталин, все взрослые плакали, мы же дети сидели притихшие, а я лазил на крышу школы и устанавливал траурный флаг, сделанный из куска чёрной материи на невысокой палке.
Как-то мы с бабушкой Фросей поругались, и я убежал в школу, не позавтракав. В средине уроков вдруг открывается дверь, в ней появляется моя бабушка и сердито говорит, глядя на меня: «Вот тебе еда». Ставит узелок на порог и уходит. Учитель объявил перемену, и я бросился к узелку. Ребята меня окружили, заглядывая через плечо. Когда мы развязали платочек, там на тарелке лежали румяные пирожки с картошкой и зажаренным на сале луком. Мне как хозяину достался целый пирожок, остальные пирожки делили на части по числу протянутых рук.
Моя бабушка Ефросинья Владимировна была всегда в работе. На ней всегда лежала обязанность готовить еду для всей семьи. Домашнее хозяйство полностью было в её распоряжении. Была она дородная, но всегда в работе, в неизменном переднике, и в длинной юбке, на голове платок завязанный под подбородком двойным узлом. С раннего утра подоит корову, затем хлопочет вокруг плиты, а тут надо идти в огород обрабатывать грядки. Жизнь была на выживание, но тем не менее в редкие дни праздников все взрослые веселились от души и даже бабушка пускалась в пляс.
Эта фотография сделана, когда я уже комсомолец и учусь в 11 классе.
Как и все пацаны мы иногда дрались, помню, что мы повздорили с мальчиком-немцем и я его свалил на пол, но он снизу ручкой которой пишут, острым пером несколько раз ударил меня по голове. Кровь полилась мне на лицо, я громко плакал. Меня перевязали куском белой материи, и я несколько дней гордо носил повязку, и именовался раненым красным бойцом.
В те послевоенные годы все наши игры были про войну. Но вскоре мы с этим мальчиком помирились.
В нашем поселке жили люди разных национальностей: русские, немцы, казахи, азербайджанцы, украинцы. Многие из них были ссыльными. Но я не помню, чтобы были какие-то конфликты на этой почве. У меня пока мы жили на Куртае был друг Аскер, с ним мы проводили все отведенное для игр время. Могли обедать в его семье или в моей.
Взрослые относились к нам как к своим детям. Ссыльных ставили на постой в дома местных жителей.
К нам на жительство определили азербайджанца Джафара. Его сослали за то, что он кулаком убил кого-то у себя на родине. Дома у него остались семья и дети. Был он большой, на вид свирепый, страшный и очень сильный. Ставил свою малорослую подругу Валентину на ладонь и поднимал до уровня плеча на вытянутой руке. Но ко мне он был очень добр. Когда садился кушать, то сажал меня напротив и кормил. После такого обеда мне предлагали оббежать вокруг дома, а я уже был не в состоянии это сделать. Ухаживал Джафар за бугаями это большие быки-производители: огромные, страшные и бодучие. Мы их все боялись. От одного рева такого быка мороз по коже пробегал. Изредка Джафар брал меня на выпаса (летние пастбища). Это летом, когда весь скот выгоняли далеко в степь на пастбища, где он отходил от холодной зимовки и нагуливал вес. Пастухи все были на лошадях. И у Джафара был конь. Иногда он сажал меня на коня, а сам ходил пешком. И я как заправский пастух возвращал отбившийся от стада скот и был очень доволен. Я видел, как однажды бились два бугая между собой, и Джафар на коне с диким криком врезался прямо в них. И ловко орудуя кнутом и что-то крича, наверное, понятное им, разогнал дерущихся.
Ранней весной, когда на пригорках появлялись проталины и поляны, вся ребятня высыпала на них. Играли в кругового, лапту, водили ручеёк и гоняли босиком футбол. Мяча, даже резинового, не было, а был свалянный из овечьей шерсти и конского волоса мяч, который быстро разбивался. Основная игра была в лапту, где надо было быстро бегать, уворачиваться от запускаемого в тебя маленького мячика, ловить его в общем проявлять ловкость.
Зимы были снежные с сильными буранами. За ночь бывало заносило вход в дом полностью, и взрослые иногда даже через крышу сарая вылезали и откапывали вход, и выход превращался в снежный тоннель, по которому так и ходили до весны, периодически его откапывая.
Казахи в основном жили в саманных домах с плоской мазанной глиной крышей. Такие дома заносило полностью. Торчали только трубы печей. Взрослая молодежь в праздники съезжала с этих домов-сугробов на больших конных санях. Мы мелюзга тоже старались прицепиться.
А так мы катались с горки на ледышках это коровьи лепешки после замерзания обливались снизу водой, покрывались льдом, и были очень скользкие. До замерзания к ним прикреплялась веревочка, за которую потом тянули ледышку на горку.
Мне очень запомнился один из зимних вечеров это было во время Рождественских праздников. Был обычай носить накануне Рождества кутью крестным. Вот я и понес кутью в узелке в мисочке в центр поселка. Там меня накормили, дали 1 рубль и угостили учененном на солоде домашним пивом, сладким и приятным на вкус. Домой я возвращался поздним вечером. Прошел по наезженной санями и утоптанной лошадьми дороге мимо кузни, впереди виднелся ряд баз, идти еще далеко. На небе ни облачка, светила полная луна, и яркие звезды сияли на небе. Был редкий для наших мест безветренный с небольшим морозом вечер. И вот это высокое, яркое, всё в звёздах небо, лунный свет, дорожкой протянувшийся до небес, безбрежные просторы, раскинувшиеся белой скатертью рассыпанного снега и абсолютная тишина привели меня в такой восторг, что хотелось петь и я запел. Я, конечно, не помню, что пела тогда моя душа и были ли слова, но это была очень радостная щемящая душу песня моего соединения с дикой красотой этого безбрежного неба и чудного вечера. Память о нём осталась на всю жизнь. Наверное, это и был один из мигов счастья за которыми мы гоняемся всю жизнь. Только это понимаешь лишь тогда, когда всё уже в прошлом.
Летом же, когда степь высушивалась жарким солнцем и ветрами, в вокруг бушевали степные пожары. Один из них запомнился мне тем, что запах гари и дым застилали весь Куртай. К нашему дому подъехала бричка, запряженная волами, и незнакомые мужчины под причитания бабушки, выносили и грузили нехитрые наши пожитки: подушки, одеяла, перину, какие-то коробки, а вот вынесли бабушкин сундук и тоже погрузили. Сверху всех вещей водрузили меня и быки, помахивая хвостами, направились в сторону больших огородов. Бабушка шла за бричкой и, беспокоясь о оставленном доме, тихо плакала, вытирая слёзы концами головного платка. Бушевавший за бугром пожар угрожал посёлку, особенно нашему дому, стоящему на отшибе и, нас решили вывести на распаханные огороды.
Приехали, вещи выгрузили посреди огородов, это место считалось наименее пожароопасным. Бабушка села на сундук и посадила меня рядом. Так мы и просидели до глубокой ночи, когда за нами снова приехала бричка, а с нею пришла и мама, которая сообщила, что все взрослые выезжали тушить пожар и сейчас уже нашему посёлку он не угрожает. Она рассказала, что особенно отличились два джигита, которые верхом на лошадях, прицепив на длинной верёвке, притороченной к седлу, промоченную водой кошму (толстый, сбитый из шерсти войлок), стремительно носились вдоль фронта огня полыхающей степи, стараясь кошмой сбить с травы огонь. Испуганный конь храпит, косит глазом на огонь, хочет уйти от него, но всадник заставляет его скакать так, чтобы кошма сбивала пламя. Это было очень опасное дело, так как огонь двигался практически со скоростью ветра. Только лихие наездники-казахи не боялись и могли заставить коня скакать в дыму и огне. На степные пожары в то время выезжали с лопатами, пучками веток, бочками с водой и конечно с кошмой. Только когда распахали степь, такие пожары прекратились.
В погожие летние дни, когда созревала в степи земляника, ребята человек по пять отправлялись её собирать. У меня для этой цели был двухлитровый глечик, глиняный кувшин пузатенький, а затем заужение и снова расширяется к горлышку. К нему привязывалась ручка из шпагата для переноски.
Шли собирать за бугор мимо мусульманского кладбища и геодезической вышки, стоящей на вершине бугра. Эта вышка была высокой с тремя площадками и являлась достопримечательностью посёлка Куртай. В те времена смелость пацанов у нас определялась тем, кто из них, рискуя свалиться, взберётся по шатким кое-где подгнившим и поломанным деревянным лесенкам до верха этой вышки. Насколько помню я до самого верха так и не добрался.
Набрав полные ёмкости, мы дружно возвращались домой. Пока шли, ягода утрясалась и ёмкости становились неполные. Уже на подходе к домам кто-нибудь подавал кличь: «Давайте пузанить». Все дружно прижимали свои ёмкости к животу, прогибались назад и старались как можно сильнее встряхнуть их. После такой процедуры емкости снова были полные и мы с гордостью приносили их домой.
Деревянная вышка через некоторое время подгнила и при сильном ветре упала. Мы ещё жили на Куртае, и я помню груду брёвен, скреплённых железными болтами и скобами, которую потом разобрали на дрова.
У нас был совхоз, и у работников были паспорта, они могли сняться и уехать, куда хотят в пределах страны. Но из колхоза этого сделать было нельзя, так как отсутствовал паспорт. Большой проблемой было вырваться из колхоза. Жена брата нашей бабушки Фроси (брата к тому времени не было в живых) со взрослыми семейными детьми жила и работала в колхозе. Один из её сыновей Григорий Чубин приехал к нам на Куртай из колхоза и мама моя помогала ему устроиться работать в совхозе и получить паспорт, добывая для него какие-то справки. Первое время он один жил у нас и спал посреди комнаты на полу, потом, когда устроился на работу, приехала Маруся его жена. Они немного пожили у нас, а через время или построили, а может купили себе землянку.
За ними потянулись из колхоза на Куртай все Чубины, а затем и Леваковы это дочь Маруся Чубина вышла замуж и стала Леваковой. Так что у нас ещё родственники Чубины и Леваковы. Забегая вперед скажу, что когда мы переехали в Россию в город Вязьму, то помогли Люде Леваковой переехать из Казахстана в Вязьму, а позже сюда же приехали её сестра Татьяна Котова с дочерью Алёной. Так что жизнь повторяется по восходящей спирали.
Может мне так кажется, но у нас пока мы жили на Куртае, постоянно кто-то жил из родственников, да еще на постой ставили ссыльных. Представляешь, в избе состоящей из одной комнаты проживают человек пять. Кроме этого, когда телилась корова, то маленький теленочек, а то и маленькие поросята пока было холодно тоже были в избе. В тесноте, да не в обиде.
Школьные годы
После четвертого класса ездить в школу приходилось километра за четыре на центральную усадьбу. Зимой нас возили на лошади на больших санях розвальнях. Управлял лошадью казах Кожегалий. Ехали не быстро, и ребята баловались, сталкивая друг друга с саней. Потом вставали, догоняли и снова в сани. Если мы сильно баловались, и терпение Кожегалия кончалось, он вставал во весь рост и гортанно что-то прокричав, стегал длинным кожаным кнутом провинившихся. Все быстро утихали и мирно ехали дальше.
Уроки готовили при керосиновой лампе после того, как все поужинают, и освободится стол. Весной и ранней осенью в школу добирались или пешком, или на велосипедах. У меня и у моего друга Аскера были велосипеды, и мы на них ездили на центральную усадьбу, оставляли велосипеды у знакомых и шли в школу. А после уроков назад домой. Велосипед в селе и для детей, и для взрослых просто необходимость. Расстояния везде большие, успеть надо всюду, поэтому скорость передвижения имеет большое значение. Были у нас в основном велосипеды ХВЗ Харьковского завода.
Когда я научился ездить на велосипеде не знаю, мне кажется я ездил на нем всегда: в начале под рамкой, потом на рамке, и только потом на сидении, потому что велосипеды были только взрослые.
В 19531955 годах произошло много событий. Мама вышла замуж и стала Сорокиной. У меня появился отчим Сорокин Василий Викулович. Был он высокий, худощавый с симпатичным лицом и огромными руками. Он потерял жену в ДТП. Ехали на грузовике в кузове, автомобиль перевернулся, Василий отделался лёгкими ушибами, а жена его погибла. Остались двое детей старшая Нина и Алик. Алик жил с дедом и бабушкой родителями Василия Викуловича в Марьевке, а Нина жила с нами. После рождения брата Гены она через некоторое время стала жить у сестры Василия.
Любил Василий Викулович очень рыбалку и лес, часто ходил за грибами. Потом с удовольствием чистил грибы, расхваливая при этом грузди и подосиновики. Солил грибы и рыбу. Разбирался в строительстве, столярничал, мог изготовить и навесить двери. У него я кое-чему научился в столярном деле. Кроме этого занимался с пчёлами, держал на огороде несколько ульев.
Но у него был один большой недостаток он периодически уходил в запой. Это могло длиться неделями и тогда он был зол и страшен, скрежетал зубами, ужасно ругался и бросался драться. В такое время обстановка в семье была невыносимая. Так мы и жили от запоя до запоя.
Мы построили дом на центральной усадьбе, сложенный из самана из двух комнат с крышей крытой железом и переехали в него. Первого сентября 1955 года родился мой брат Гена. И хотя он появился на свет на Куртае в старом доме, ну тут же вскоре мы и переехали на центральную усадьбу. Так что старый дом и Куртай он не помнит. А я помню, как мы ехали на велосипедах в школу, и я сообщил ребятам, что у нас в семье пополнение: у меня родился брат.
Мы и здесь жили на отшибе под лесом. Поэтому что творилось в центре посёлка до нас с бабушкой доходило отголосками. А приехали ребята и девчата поднимать целину. В посёлке стало шумно и даже по ночам. Бабушка ворчала: «Понаехали тут, никакого от них покоя». Многие уехали через несколько месяцев, не выдержав трудностей и неустроенности быта. А тот кто остался нашли свои половинки и закрепились в совхозе.
Рядом с нами построил дом и с семьёй поселился один из первоцелинников Борис Мороз. Это был быстрый, ловкий, весёлый и добрый человек. Он всегда был готов прийти на помощь. Это Борис обучал меня водить автомобиль. Всю свою трудовую жизнь он проработал водителем. Когда меня провожали на службу, он подарил мне наручные часы. Самые добрые о нём воспоминания остались у меня. Вот его рассказ школьникам о себе и целине, который мне прислала односельчанка Елена Кучерявая.