Ты ее держишь? спрашивает некто, звучащий по-испански и с прокуренным голосом.
Ага.
Она жива или?..
Я не знаю, другой голос принадлежит американцу. Помоги мне отнести ее к тому дереву, осмотрим ее.
Через несколько мгновений я уже завернута в теплое одеяло. Я слишком измотана, даже не могу раскрыть глаза. Под закрытыми веками я могу видеть, как на мое лицо светят фонариком.
Я поморщилась.
Пожалуйста, хватит.
Как долго ты находилась в воде? интересуется испанский голос.
Семь-восемь минут, еле выдавливаю из себя. Глаза по-прежнему закрыты. Я чувствую, как меня обхватывают руки. В обычной ситуации я бы отшатнулась, но в этих руках, обнимающих меня, есть что-то особенное. Как будто я вернулась домой.
Ты наглоталась воды? произносит испанский голос мне в лицо. Он пахнет жеваным табаком и пивом, и от его дыхания веет теплом.
Не слишком, выдавливаю из себя еще немного.
Тебе больно?
Нет-нет. Просто вымоталась.
Ну давай же, открой глаза, chavala[3].
Мои глаза распахнулись. Загорелый мужчина с белой, как у овечки, бородой и фонариком сверлит меня взглядом.
Все в порядке, говорю я. Начинаю шевелить руками, ногами, вращать шеей из стороны в сторону. У меня перехватывает дух, я в шоке, но, кажется, все цело. Я просто испугалась.
О, нет. Не я тебя спас. Он качает головой. Ему скажи спасибо. Он указывает своим испачканным ногтем на того, кто держит меня. Я выворачиваю голову так, чтобы рассмотреть его, но у меня начинает кружиться голова.
Не настолько, чтобы не заметить кое-что важное.
Кульминацию моей поездки.
Меня держит Курильщик.
И не похоже, что он собирается меня отпускать.
* * *
Курильщик спас меня.
Он здесь, на острове Гран-Канария. На той же пляжной вечеринке, что и я. Вот это совпадение.
Я ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, не глюки ли у меня. Да нет, он все еще здесь, только у меня теперь еще и синяк. Заметив это, он сдерживает улыбку. Я качаю головой. Возможно, у меня сотрясение. Но он выглядит таким реальным, таким живым, таким теплым, пока обнимает меня.
Несколько секунд мы только и делаем, что смотрим друг на друга. Мы сломали систему. Так бывает только в кино.
Я бессознательно провожу рукой по его щеке. Это последняя попытка удостовериться, что он не плод моего воображения. Его кожа грубая и горячая. Как я еще сама не вспыхнула при виде него? И пусть я не в состоянии понять, что вообще происходит, сейчас я чувствую себя гораздо более живой, чем минуту назад.
Ты. Курильщик сжимает мою руку в своей. Его голос становится хриплым. Он и сам не знал, что это я. Пока наши глаза не встретились, он и не догадывался, что это я была в воде.
Как прошептала я в ответ, как тебя зовут?
Неизвестность все это время убивала меня. С самого первого нашего знакомства я не переставала думать о его имени.
Джо.
Джо я пробую его имя на вкус. Джо! Старина Джо. Такое скромное, незамысловатое имя. Я немного разочарована его родителями. Это все, что они смогли придумать? Неужели они не догадываются, насколько необыкновенный и уникальный у них сын?
Спасибо, что спас меня, Джо.
Испанец, которого я уже совсем позабыла, машет ему, встает и направляется к набережной, исчезая в людской толпе. Оглянувшись вокруг, я вспоминаю, что мы по-прежнему являемся частью большой вселенной. Мы под деревом, в тихом уединенном месте. Вечеринка до сих пор в полном разгаре. Все начали танцевать лимбо.
А тебя как звать? спрашивает он.
Эвер. Я убираю руку с его лица, понимая, что лапать незнакомцев не принято. Эверлинн.
И тебе спасибо, что спасла меня, Эверлинн.
В смысле? Я же не спасала тебя, отвечаю я ему.
Пока, его улыбка медленная, дразнящая и кричит о неприятностях. Теперь ты моя должница. А я о таком не забываю.
Я рада, что мы снова встретились, успеваю сказать я, пока не забыла. Меня волнует один важный вопрос, который мучает меня с тех пор, как увидела тебя.
Он недоуменно хлопает глазами, ожидая продолжения. Делаю глубокий вдох и говорю:
Guns N Roses или Nirvana?
Он запрокидывает голову назад и смеется:
Что за вопрос такой?
Да ладно тебе, не сложный, если иметь хороший вкус в музыке, я улыбаюсь.
У Нирваны мне нравится Lithium и Smells Like Teen Spirit, и в принципе больше ничего. Ну а Guns N Roses живые легенды.
Я тупо уставилась на него. Его вкусы в точности, как у меня. Как мы можем думать об одном и том же?
Как я справился? Джо вздернул брови.
Вкусы у тебя подозрительно хорошие, признаюсь я. Наверняка у нас возникнут кое-какие разногласия в плане музыки, но пока мы настроены на одну и ту же волну.
Наступает недолгое молчание. Мы просто наслаждаемся тем, что смотрим друг на друга. Дышим в одном ритме, тесно прижавшись друг к другу.
Так что ты делала в воде, Эверлинн? Помимо того, что чуть не довела меня до инфаркта в девятнадцать. Джо бережно убирает мокрые волосы с моего лица.
Он на год старше меня. Мое сердце забилось, подобно сердцу красавицы, согласившейся на свой первый званый ужин. Мне все равно, что мое тело переживает выброс адреналина. Это радостно, обнадеживающе и глупо.
Я хотела взглянуть на статую вблизи. А затем, поняв, что что-то не так, я спрашиваю: На мне все еще только лифчик и трусики?
Ага, а еще внизу все просвечивает, заверил меня он, подавляя улыбку.
Закрыв глаза, я шепотом добавляю:
Когда я представляла себя в твоих объятиях голой, все это выглядело по-другому.
Уши мои горят. Не понимаю, с чего я так перед ним откровенничаю. Ведь я никогда не высказываю то, что у меня на уме. Особенно чужим людям. А незнакомым парням тем более. Но Джо кажется знакомым.
Ты представляла себя в моих объятиях голой? Он вопросительно поднимает бровь.
Хм, может быть, раз или два.
И ты посчитала, что лучший способ намекнуть мне на это убежать без оглядки при нашей первой встрече?
В его голосе чувствуется раздражение. Отголоски того, что когда-то было гневом.
Я думала, вы с Пиппой понравились друг другу. Я не могла вынести даже мысли о том, чтобы смотреть на вас двоих ну, не знаю, заигрывающих друг с другом. Потому что ты мне понравился. Никто в жизни мне так не нравился. Я вернулась через несколько минут, чтобы отыскать тебя.
Я все еще нахожусь в его объятиях, завернутая в пушистый клетчатый плед оранжево-фиолетового цвета.
Ты правда думала, что я запал на эту простую смертную? Кажется, он удивлен и даже немного самодоволен.
Ну да.
Смею спросить, ты меня приревновала в тот момент?
Я взываю к 5-й поправке[4].
Мы сейчас не в Америке, отмечает он.
Я пожала плечами.
Хочу, чтобы он признался, что ему нравлюсь я, а не Пиппа. Вместо этого он говорит:
Я тоже за тобой пошел.
Мне сказал фармацевт. Я киваю.
А теперь ты оказалась здесь.
А теперь ты оказался здесь. Я приподнимаюсь и поворачиваюсь к нему так, чтобы как следует рассмотреть его. Моя задница натыкается на что-то на песке, и я вытаскиваю это из-под себя. Тот самый черный холщовый рюкзак, который лежал у костра сегодня вечером. Я поднимаю его. Мои пальцы дрожат. Дыхание перехватывает.
Так вот оно как.
Странная реакция на рюкзак, он хмурится, а ну-ка поподробнее.
Я тут почитала немного твой рассказ. Протягиваю ему рюкзак, чувствуя, как краснею. Прости, не смогла удержаться. Это было
Ужасно?
волнующе, отвечаю одновременно с ним.
Он настороженно смотрит на меня, барабаня своими длинными пальцами по коленям.
Над ним еще нужно поработать, но основа уже есть, я думаю. Собственно, поэтому я здесь и нахожусь, в Европе. Чтобы написать роман.
Ты не можешь написать роман в Америке? мой вопрос прозвучал как обвинение. Похоже, он задержится здесь надолго, а я вылетаю домой уже меньше чем через сутки. Отличная работа, судьба.
В общем-то, могу, он бросает рюкзак рядом с собой, но мне нужно было уехать. Последние пару десятилетий жизнь дома была напряженной.
Тебе девятнадцать, замечаю я.
А ты неплохо считаешь. Он подмигнул. Да у меня с самого рождения жизнь не задалась.
Выходит, у него одна из тех самых семей, которая не придерживается милых рождественских традиций и не катается вместе на серфинге. Такая семья, где мама с папой не танцуют медленный танец посреди кухни. Ничего похожего на мою.
Я провожу большим пальцем по своему подбородку.
На этом поподробнее.
Хорошо, но только тогда, когда у нас будет больше времени и закончатся веселые темы для разговора. А сегодня давай оставим наши проблемы за дверью. Он убирает еще один влажный локон с моего лба. Это самое романтичное и душераздирающее, что со мной когда-либо делали. Это еще куда более романтично, чем когда Шон отвез меня на бал, а потом в отель «Ритц-Карлтон». В ту ночь я лишилась девственности и того слабого интереса, который у меня был к парням.
По рукам? спрашивает он.
По рукам.
Никуда не уходи, предупреждает Джо. Пойду принесу твое платье. Бежевое же, да?
Он встает и счищает песок с джинсов. Немного песка попадает мне в глаза, но я слишком поражена, чтобы придавать этому значение.
Ты заметил меня? Я имею в виду, раньше?
Он взъерошивает волосы, ослепляя своей сногсшибательной улыбкой.
Я хотел подойти, пока ты была у костра. Но друзья сказали мне не беспокоиться. Что ты мне привиделась. Кажется, за последние пару недель я видел тебя как минимум десять раз, а может, и нет. Воображение разыгралось. Он стучит себя по голове.
Радость захлестывает меня. Я поступала точно так же. Мысленно представляла его среди толпы.
Потом я услышал, как ты в море звала на помощь, и сомнений не осталось. У тебя голос горячей девчонки. Тебе надо озвучивать книги или что-то в этом роде. Не уходи, повторяет он, направляясь за моим платьем, оставляя меня со всей этой информацией и моим сердцем, застрявшим в горле.
Вдоволь насладившись его комплиментами, я использую время, чтобы распутать волосы и стереть с глаз потекшую тушь. Будет непросто соблазнить его, учитывая, что я похожа на кикимору болотную. Он вернулся, держа в руках мое платье и сумочку, в которой я храню деньги и телефон. Кладет их рядом со своим рюкзаком.
Спасибо тебе, говорю я.
Чувствуешь себя лучше? Он плюхается на землю рядом со мной.
Гораздо. Я просовываю руки в рукава, быстро одеваюсь. Мое тело бледное и стройное, усыпано веснушками везде, куда только дотянется солнце.
Отлично. Я встретился с твоей подругой у костра, сообщил ей, что ты со мной и что с тобой все в порядке.
И что она сказала?
Что я тоже ничего так, невозмутимо ответил он.
Я рассмеялась.
Мы наверстываем упущенное за последние пару недель. Я рассказываю ему о Барселоне, Джо о Севилье и Мадриде. Он приехал сюда еще с тремя друзьями. Все четверо из Бостона. В конце недели остальные члены его группы разъедутся по своим колледжам. Джо пробудет в Испании еще немного, а затем отправится в одиночку путешествовать по Европе в надежде закончить свою книгу.
В планах еще Румыния, Польша, Венгрия, Италия и Франция. Он по пальцам пересчитывает страны. Я все уже распланировал, включая проживание в хостелах и ночлежках, в которых буду останавливаться. На все это у меня уйдет не больше четырех месяцев.
Четыре месяца? Он не может находиться на другом континенте в течение четырех месяцев. Он не должен оставаться одиноким и до ужаса привлекательным столько времени. Нельзя вот так просто продолжать жить, как будто нас никогда не существовало.
Ему это, может, и под силу, а я ничего не могу с этим поделать.
Пряча свое беспокойство, я принимаю решение не поднимать тему о нас. Разговор протекает плавно, несмотря на то, как я сокрушаюсь от разочарования. Я рассказываю ему о своем детстве в Сан-Франциско. О Ренне и его серфинге, о маминой галерее в Кастро. Он в свою очередь рассказывает мне о своем воспитании. В его семье двое родителей-католиков, один родственник и океан нерешенных проблем.
Потом я рассказываю ему о своем творчестве.
Там-то я и рассчитываю, что он начнет от меня шарахаться. Не каждый день встретишь восемнадцатилетнего подростка, который занимается дизайном надгробий в качестве хобби.
Это не так жутко, как кажется. Я облизываю губы, уже приготовившись обороняться.
Ты же проектируешь надгробия, а не детей убиваешь, чтобы заработать на жизнь. Его глаза сверкают весельем. Но я уверен, что за этим стоит интересная история.
Когда мне было лет восемь, моя двоюродная сестра Шона погибла во время несчастного случая на лодке. Ей было всего пятнадцать. Мама хотела, чтобы я присутствовала на похоронах, но папа решил, что мне еще рано. Они долго ссорились по этому поводу. В конце концов, они оставили решение за мной. Я хотела пойти, ведь мы с Шоной были очень близки. Тогда я впервые попала на кладбище. Помню, как смотрела вокруг и думала: «Все эти надгробия смотрятся как-то одинаково. Да как такое может быть? При жизни мы так сильно отличаемся друг от друга. Почему же тогда после смерти наши личности превращаются в ничто?» Через несколько месяцев мы с мамой заехали освежить цветы на ее могиле. У Шоны было самое прекрасное надгробие из всех. При виде него у меня захватывало дух. Ее мама потратилась на настоящее произведение искусства. Ангел из гранита, обнимающий сердце. Это навело меня на мысль: персонализированные надгробия чудесный способ проводить человека в последний путь, понимаешь? Мы живем в мире, где все подстраивается под нас: наша одежда, матрасы, автомобили. Почему бы и тут не создать нечто уникальное? Что-то, что символизирует человека, которого предали земле?
И что ты потом делаешь со своими эскизами? От моего рассказа Джо не выказывает никаких признаков беспокойства. Я почти уверена, что его измеритель жути сломан. Но, вероятно, это просто еще одно сходство между нами.
В основном я храню их при себе. Чтобы изготавливать надгробия для людей, нужно учитывать их личные качества, а просто размышлять о том, что близкие тебе люди когда-нибудь уйдут из жизни, это ну, высшая степень психоза. Поэтому я проектирую их для покойных знаменитостей и все такое. Немногие слышали через знакомых о том, чем я занимаюсь, и спрашивали о расценках. А я отдавала им эскизы бесплатно. Не знаю, найдется ли спрос на то, что я делаю Я просто знаю, что делаю все правильно.
Джо дергает за подол моего платья, только чтобы установить физический контакт.
Люди всегда ищут охренительные вещи.
А что, если я не охренительная?
Ты еще какая, заявляет он, уверенный, как взошедшее солнце. Если бы ты была посредственной, ты бы не крутилась у меня в голове.
Я вспоминаю слова из его романа.
«Надо было бежать за ней быстрее.
И он бы сказал ей, что она само совершенство».
Глухой ритм музыки, доносящийся с вечеринки, заставляет землю под нами вздрагивать. Чувствую, что мое тело находится в гармонии с его, и могу предчувствовать его следующие движения. Я ощущаю его дыхание в собственных легких.
Итак. Его колено прижимается к моему.
Итак. Мой локоть натыкается на его.
Ты все-таки воспользовалась тем презервативом? спрашивает он.
Я закрываю лицо руками. Моя кожа пылает от стыда. Качаю головой, глядя на него между пальцами.
Он пытается поймать мой взгляд, наклоняет голову вниз.
Значит, это «нет»?
А зачем тебе знать?
Знания, как говорится, сила.
Тебе совершенно необязательно об этом знать. Меня будоражит мысль о том, что ему не все равно, но в то же время мне стыдно, что я не сдержала пари Пиппы.
Не сужай круг моих интересов, милая. Между прочим, мне это весьма интересно. Даже книгу на эту тему напишу. И не одну, поверь. Он трясет кулаком в воздухе.
В ответ на это я разражаюсь хохотом: