Те же голоса настаивали, что чистильщики обуви, которые поднимают цены на свои услуги, просто лентяи и напрасно переводят гуталин; что с художников, рисующих портреты на тротуарах, необходимо взимать налог за пользование городским имуществом; что лекарства для тех, кто не может их себе позволить, просто затягивают страдания слабых и усиливают их опасность для здоровых. А улицы в рабочих кварталах пусть остаются извилистыми, чтобы не облегчать задачу бунтовщикам.
В Срединных Равнинах и на Севере, там, где добывали уголь, глубоко в шахтах десятилетиями пылали жуткие пожары, а из растрескавшейся земли на поверхность время от времени вырывался горячий серный газ, уничтожая леса и дома.
Жилые кварталы, черные и зернистые, как угольный пласт, темные и тесные, как шахтная штольня, напомнили Варису об этих пожарах. Он отвернулся. Еще немного и поезд въедет в фабричный район, туда, где работают жители этих кварталов. Как бы ни интересовался Варис промышленными предприятиями, сейчас у него не было желания на них смотреть.
В дверь купе постучали. Сильверн мигом впустил кондуктора, который проверил и прокомпостировал их билеты, поинтересовался, на месте ли багаж, отсалютовал, приложив руку к козырьку фуражки, и вышел.
Выпьем чаю в салоне? предложил Сильверн.
С удовольствием, ответил Варис.
В салоне, шагов двадцать длиной, стояли мягкие кресла, обитые бордовой тканью и отделанные витым золотистым галуном, и небольшие столики на тяжелых чугунных ножках, со столешницами красного дерева, обрамленными медными поручнями. В дальнем конце салона установили стол побольше для игры в карты или для расклада Книги. Вдоль стен тянулись полки с книгами и свежими газетами. Боковые стены и торец до самого потолка занимали панорамные окна с рулонными шторками, которые защищали от солнечного света под любым углом правда, лишь в тех случаях, когда их опускал старший проводник, потому что пассажирам было не под силу разобраться с подъемно-спусковым механизмом.
Узор ковра размашистые черные, золотые, оранжевые и красные завитки Варису нравился больше, чем пестрые ковры в купе. Очевидно, в салоне предполагалось создать не атмосферу уюта, а ощущение мощи и движения. С потолка, обшитого лакированными панелями из светлого дерева, свисали четыре медные люстры, в которых горели затененные абажурами электрические лампы, а над столиками висели яркие светильники поменьше.
Электрическое освещение в поезде было намного безопаснее, чем лампы с открытым огнем. Правда, верили в это не все. Время от времени в какой-нибудь газетенке появлялся репортаж под заголовком «ЭЛЕКТРОЛИТ, РАЗЪЕДАЮЩИЙ ПЛОТЬ, ХРАНЯТ В ШАГЕ ОТ СПЯЩИХ ПАССАЖИРОВ!!!». Ожоги ламповым маслом и взрывы газовых баллонов случались повсеместно, но бульварные писаки предпочитали внушать обывателям страх перед электроприборами.
Стоя у задней стенки вагона, Лумивеста смотрела, как за стеклом мелькают заводы и фабричные трубы. Вот мимо пронесся последний металлоремонтный завод, и поезд вышел на западную окраину Листуреля.
Деревья, вздохнула Лумивеста, словно и не надеялась снова их увидеть.
У Вариса поднялось настроение: отчасти из-за холмов и рощ, отчасти из-за радости в голосе Лумивесты.
Вы спросили чаю? поинтересовался он.
Да, сейчас принесут, кивнула она и посмотрела на сверток в руках Вариса. А что это у вас?
Варис положил сверток на стол.
У вас есть перочинный нож? Сильверн, надо бы попросить у проводника посуду и столовые приборы.
Он взял у Лумивесты ножичек, раскрыл его и надрезал бумагу; хотел было сохранить уголок с номером кэба, нарушившего правила дорожного движения, но передумал. Простил ради праздника.
На бумаге лежал золотистый плетеник длинный пирог из тонкого воздушного теста, присыпанный крупными кристаллами сахара; в надрезы проглядывало варенье с ярко-алыми вишенками. Варис невольно вспомнил длинную, до самого пояса, золотистую косу Клеста.
А зачем это? спросила Лумивеста.
Сильверн принес стопку тарелок.
Старинный обычай: чай на дорожку. Варис, отдай даме ножичек. Может, мы и подшучиваем над едой в поездах, но столовые приборы здесь великолепные.
Варис отошел от стола. Сильверн отрезал ломтики пирога, укладывал их на тарелки и передавал Лумивесте, а проводник разложил на столешнице приборы. Изящный вензель государственных железных путей красовался и на фарфоровых тарелках, и на тяжелых серебряных ножах.
Сильверн резал пирог и говорил, не переставая:
Вот это вам, хороших праздников Ох, этот чуть раскрошился, вы не против? Доброго вам пути к Богине Спасибо, мой юный друг, лучше поблагодарите за щедрость моего приятеля И вам доброго пути Ну что вы, Богине льстят яства, съеденные в Ее честь
Когда все расселись по местам, Сильверн спросил:
И о чем мы сейчас побеседуем?
Если можно, объясните мне, в чем шутка, сказала Лумивеста. Про консейль Сильверна и станционных смотрителей.
Эдеа старший инспектор государственных железных путей Лескории, с особыми полномочиями, веско, без напускной важности произнес Сильверн. То есть она подчиняется только главному инспектору за исключением того времени, когда она, раз в два года, занимает пост главного инспектора. Одна из задач инспектората
поддерживать гибкость остова страны.
Спасибо, Варис. Кстати, как дела у Туроскока? Valansh, она может появиться в любом мундире и в любом обличье, дабы проверить, как ведут себя сотрудники железных путей, когда считают, что за ними никто не следит. Миледи-оборотень.
Да что вы! воскликнула Лумивеста.
Варис заметил, что пальцы ее левой руки сложились в Веддин оберег.
Нет, конечно, ответил Сильверн. Наведенные чары, не буквальное преображение. Практический талант. Он доел свой кусок плетеника, допил чай и сказал: Прошу меня извинить, но я пойду вздремну перед ужином. Ну что, до встречи?
Разумеется, твердо сказал Варис.
Сильверн встал, поклонился и вышел. Варис посмотрел на Лумивесту, встретил ее взгляд и внезапно ощутил тяжесть; он слишком хорошо знал это чувство.
Он указал за окно, и она послушно повернулась.
Это Западный Форт, сказал Варис, последнее оборонное сооружение города в эпоху Среднецарствия. Его построил Кестрел Второй, на кверцийском фундаменте. Видите, фундамент квадратный, а не круглый, как у настоящих среднецарственных крепостей.
Они заговорили о фортификационных сооружениях. Лумивеста описала свой фамильный замок скопление прямоугольных зданий, способных выдержать и долгую осаду, и снежную зиму. Варис рассказал о крепости Корварис, стоящей на утесе в трех сотнях шагов от берега; туда добирались по перемычке, которую можно с легкостью перекрыть или разрушить.
Похоже, родное имение вам нравилось, сказала Лумивеста.
Конечно. А вам?
Она откинулась на спинку кресла.
В юности я очень любила охоту да и сейчас люблю, но теперь это благородная охота, все очень чинно и степенно. А в те годы я охотилась в одиночку, на оленей или на рысей. Прятала где-нибудь обувь и верхнюю одежду
Варис сразу же представил себе ее обнаженной, на поляне среди хрустальных дождевых струй и звериных запахов, живое воплощение Корис, Богини, в существование которой он отказывался верить. Перед мысленным взором возникли босые ноги, ступающие по следу мохнатых золотистых лап (ступающих по ее следу) на черных камнях в темном ущелье его разума.
Из этого образа выкристаллизовалась мысль. Варис извинился и ушел в купе.
Сильверн сразу же проснулся.
Тут у меня возникла очередная мысль о том, как тебе потратить время, сказал он.
У тебя очень плохая привычка говорить «потратить», когда ты подразумеваешь «вложить».
Никакой разницы. Я подумал об охоте.
Да? В вопросе Сильверна таилось множество смыслов.
Как ни странно, на эту мысль меня натолкнул новый ферангардский посланник.
Погоди-ка, мой мозг отказывается это воспринимать. Ферангардский посланник?
В разговоре со мной он мельком упомянул охоту, и почему-то в Корварисе. Но в Великом Разбойничьем Кряже охотничьи угодья намного лучше.
Верно, терпеливо подтвердил Сильверн.
Там прекрасное место для охотничьей заимки, так ведь?
По-моему, да.
А заметна ли разница между геодезической съемкой для строительства заимки и общей военно-топографической съемкой?
Сильверн просиял:
На первый взгляд нет, да и на второй тоже.
Варис кивнул. Он сел в кресло и сразу же задремал, склонив голову.
В следующий миг он почему-то оказался на кровати, в расстегнутой одежде и без сапог. Сильверн сидел в кресле и читал. В купе горел свет, за окном было темно.
Kesbarod, сказал он.
Barchei, отозвался Сильверн. А по-колиански ты говоришь с жутким акцентом. Я хотел поменяться купе с дамой, но в общем, сам не знаю, почему этого не сделал. Наверное, чтобы не упустить возможность отужинать в вашей компании. Давай, одевайся и пойдем в вагон-ресторан, проверим, чем кормят в поезде.
Да, конечно. Пока я собираюсь, предупреди Лумивесту, пожалуйста.
Сильверн хотел что-то сказать, но просто кивнул и вышел.
Вагон-ресторан освещали электрические свечи на столах под белоснежными скатертями. Ужин, хоть и не превосходный, оказался вполне сносным: запеченная ягнятина, говядина с подливой, два сорта неплохого вина. Лумивеста посоветовала газированную минеральную воду из своего короната; вода, чуть солоноватая, отдавала имбирем. Варису хватило одного стакана, но он решил, что Извору должно понравиться.
Официант принес ягодный флан, крепкий чай и бренди для Сильверна. Следующий час прошел в неторопливой беседе о полузабытых яствах и напитках.
Что ж, наконец сказал Сильверн. Прошу меня извинить, но я снова удалюсь на покой. Доброй ночи, досточтимые друзья.
Погоди, сказал Варис. Я с тобой, чтобы потом не будить.
Ничего страшного, отмахнулся Сильверн, но Варис уже встал из-за стола.
До завтра, миледи, сказал Варис, протягивая руку Лумивесте. Ну и денек сегодня выдался.
Да уж, сказала она, легонько коснувшись его пальцев.
Варис с Сильверном вернулись в купе. Варис тяжело опустился в кресло у окна и расстегнул пуговицы жилетки.
Сильверн прислонился к стене, сложив руки на груди.
Ты и дальше намерен упорствовать? Это бессмысленно и очень неудобно.
Через два дня я увижу Агату.
Вот об Агате я и думаю. Для чего тебе еще и эта напряженность?
Варис сидел, не двигаясь. Сильверн укоряющим перстом указал на его сцепленные руки. Варис с удивлением заметил, что костяшки его пальцев побелели.
В твоем купе тоже есть кресло, сказал Сильверн. Если тебе и правда хочется ломать комедию, я готов ссудить тебе меч, проведешь ночь в целомудренном бдении. Помолчав, он негромко добавил: А я останусь здесь. Если она дерзнет посягнуть на твою честь, ты только позови, и я приду тебе на помощь.
А смысл? сказал Варис в стену.
Никакого, если тобой движет сила.
Я родился без магических способностей. И, кстати, не заявляю, что не рожден на свет, а сотворен. И даже не добыт из-под земли.
Не надо так, Варис.
Тебе, может, и не надо, сказал он, глядя в окно. Тем не менее это аспект реальности. По правде говоря, я не такой, как другие; но, в сущности, кто такой, как другие? Варис отвернулся от окна и посмотрел прямо на Сильверна. Вот вы с Эдеей непохожи. Но у ваших отличий есть чудесная сопоставимость.
Как и у вас с Агатой, сказал Сильверн тихо, как северянин.
Это всего лишь видимость.
Сильверн немного повысил голос, но тон его оставался бесконечно спокойным:
Такая видимость видимость Богини. Он сложил левую ладонь так, что длинный большой палец оказался между указательным и средним, а его подушечка оперлась на кольцо с мечами и щитами.
Сильверн смотрел прямо перед собой, за плечо Вариса, за стену купе, в какую-то дальнюю даль; зрачки его расширились черные опалы, оправленные в сталь. Губы Сильверна шевельнулись, безмолвно произнося: «И тебе». Он заморгал и вздохнул полной грудью.
Поезд Эдеи проезжает Малый Яр. Она ужинает: пшеничные пироги с курятиной и кувшин сидра. Он сжал пальцы с кольцом в правой ладони. Как ты живешь один-одинешенек, Варис? Как существуешь среди неприкаянных душ, зная, что ни один голос тебя не ждет?
Варис задумался, не зная, что сказать. Сильверн принял бы любые слова, даже самые горькие, невозмутимо и спокойно. Не закрывая глаз, Варис видел лицо Лумивесты, обрамленное темными волосами. Он встал и взял свой линкмен.
Спокойной ночи, друг, сказал он. И спокойной ночи другу, которого ты любишь.
Счастливого возвращения нашим друзьям.
Тусклый свет стеклянных ламп окрашивал лакированные деревянные панели коридора в цвет темного меда. В тамбуре между вагонами курили начальник поезда и какая-то пассажирка; в открытое окно врывался прохладный ночной воздух и мерный стук колес по рельсам. Пассажирка, худощавая и невысокая, курила длинную белую трубку. Увидев Вариса, она вынула из кармана сигару и предложила ему. Он не стал вступать в беседу, а просто помотал головой и направился в соседний вагон.
Подошел к нужному купе. Негромко постучал.
Да?
Это Варис. Добрый вечер.
Дверь отворилась.
А, хорошо, я так и думала, сказала она, выговаривая слова на западинский манер. Зайдете?
Он едва не ответил ей на кверцийском, в шутку, но шутка была бы неуместной. Лумивеста говорила не по-столичному вовсе не из кокетства. Он вошел, прикрыл за собой дверь и машинально задвинул защелку.
И теперь вы меня обезопасили, сказала она.
Он резко обернулся, едва не задев плечом шкаф.
Длинное одеяние из мягкой черной шерсти, без рукавов, окутывало Лумивесту с головы до босых ног, ниспадая складками к щиколоткам. На кровати, под откинутым покрывалом, виднелись белые простыни с вензелями железных путей в уголках. Лумивеста отступила на шаг и села на краешек кровати, положив руки на колени.
Варис, стукнувшись коленом о кресло, сел и с преувеличенной осторожностью поставил на пол саквояж.
Раз уж вы здесь, сказала она, то почему вы там?
Чтобы мы с вами могли побеседовать и обдумать наши слова.
Я прекрасно знаю, что говорю. Мы с вами оба в светле. И уж наверняка оба знаем, как оставлять ложе впусте: матушка обучила меня Веддиной премудрости, когда мне было лет десять сами понимаете, бандиты и все такое, произнесла она, словно бы грезя. Траян, мой отец, тоже наставлял меня с самого детства.
По-моему, нет никаких сомнений в наших плотских желаниях, сказал Варис, не зная, поймет ли она все до конца. Но я забочусь не только о плоти.
Вы считаете, что это ошибка? спросила Лумивеста, переходя на формальный столичный говор. Это может нас скомпрометировать?
Вряд ли в той же степени, что Он помотал головой. Вы упоминали, что у вас есть кто-то
Его это не заденет. И это не предположение. Я точно знаю. Помолчав, она добавила: А у вас?
Нет таких, кого это задело бы, осторожно подбирая слова, сказал он. И это не надежда, а совершенно точно.
Мне нравится ваш северный говор. Очень красиво звучит. Очень ласково.
По-моему, вы обо мне слишком мало знаете.
Тогда расскажите, что мне надо знать. Или я не играю по вашим правилам? уже мягче спросила она. Вы хотите переубедить меня и склонить на свою точку зрения? Или будете гонять, пока я сама не сдамся? Она откинула капюшон, собравшийся складками у горла, тряхнула волосами. Темные глаза по-звериному сверкнули, улыбка больше не казалась игривой.