Там он будет в безопасности со своим дядей и братом.
Он украдкой посмотрел на маму, и я понял, что он прощупывает почву, ибо похоже они с мамой еще не решили наверняка, с кем я буду жить. Меня так напрягало, что они и вовсе что-то за меня решают, что я зажмурился, пытаясь абстрагироваться от этих мыслей. «Мне могли и вовсе запретить лететь в Грозный», сказал бы себе на моем месте отец.
Не думала, что мы с тобой уже обсудили это, хмуро сказала она папе.
А со мной никто этого обсудить не хочет? взвел брови я.
В данном случае ты виноватый, с саркастической ухмылкой сказал отец, кивнув в сторону мамы.
Маме было как будто бы все равно, что мы там бормочем; она продолжала монолог.
Хотя я и считаю, что с ними будет лучше но моя сестра живет ближе к центру, но какой ему будет толк от Лианы..
Лиана дочь маминой сестры и моя ровесница. Все детство мы провели рядом. Или я провел его рядом с ней, потому что я всегда был мало ей интересен, хоть и тянулся к ней чрезвычайно. Потом они с моей тетей переехали в Чечню и осели там.
Я ни в ком ведь не ищу выгоды вставил я.
Но лучше, естественно, находиться среди мужиков.
Мы с папой поперхнулись, потому что посредством его влияния мы все в нашей семье относили слово «мужик» к вульгарному, поэтому слышать его от мамы вот так открыто было очень странно. И крайне забавно.
Да. С мужиками лучше. Высказался Лорс и было видно, что ему смешно, но он сохранял грустный образ.
Отец в шутку стукнул по столу.
Распоясались! воскликнул он, дожевав. Саид, надо бы тебе в дорогу разъяснить пару основных правил
Не говорить с незнакомцами? Не брать у них конфеток?
первое Нет, кстати, незнакомцы там твои самые большие друзья.
Да, да, я знаю, я просто пошу
Чеченцы такой народ. Если у тебя проблемы они сделают все, чтобы помочь тебе от них избавиться. Если у тебя нет проблем приложат все усилия, чтобы тебе их доставить. Это тонкая грань, обращенная в сторону крайностей, и к этому необходимо постараться приспособиться.
То есть я тоже должен помогать и создавать проблемы? я взвел брови.
Нет. Ты должен относиться проще к тому, что тебя будут топить, и топить будут просто так.
О как и каким образом мне с этим бороться?
Лицо папы стало таким недоумевающим, будто я спросил нечто просто катастрофически элементарное, а он раздосадован тем, что его старший сын такой глупый.
Никаким. Быть ниже травы.
Ты шутишь?
Его лицо стало еще более недоумевающим.
Нет.
Я непременно и буду ниже травы, если дам себя потопить.
Я знаю, пожал плечами отец.
Тогда о чем ты?
Ты с этим ничего не поделаешь. Тебя потопят, и все. Просто это надо переждать.
Пап, ты же понимаешь, что ты не с Лорсом сейчас говоришь?
Ты для меня все равно что Лорс.
Мой младший братик заулыбался.
И в Чечне ты никогда не жил. Москва точно на тебя повлияла, а там таких не сильно любят.
Ну, я пожал плечами. Если какие-то поползновения в мою сторону будут наткнутся на ответ.
Позер. Цокнул отец, глотнув чая.
Я был удивлен речью отца, но мне было не впервой не понимать, что он мне говорит.
Когда я заказал и оплатил билет, лишь тогда я почувствовал, что по-настоящему спокоен. Это была эйфория и грусть одновременно, но больше, конечно, это было облегчение. Все вокруг перестало меня раздражать просто потому, что я знал, что терпеть все это мне придется недолго.
Меня перестали бесить бесконечные автомобили вдоль шоссе, которые не затыкаются, все пролетая и пролетая мимо, раздражая слух. Меня перестали бесить пробки, которые застигали врасплох отца, которому тут еще жить. Меня перестали бесить толкучки в метро с утра и по вечерам, когда люди передвигаются как пингвины и заполняют вагоны не только своими телами, но и горячим, противным и очень густым дыханием. Меня больше не раздражало и не выводило из себя распущенное поведение моих туповатых земляков, потому что я переезжаю в место, где им это не позволено. Я больше не бесился, видя пьяных и шатающихся людей, поздними вечерами пристающих к тебе и пытающихся заговорить, обдавая тебя запахом перегара; у меня больше не попросят закурить; никто больше не будет уточнять откуда я, услышав мое имя; я больше не буду раздражаться тому, что шаурма не халяль; меня больше не заботило то, что ко мне в любой момент может прикоснуться какая-нибудь женщина, случайно или нарочно нарушив мое омовение.
Москва, и все, что тут происходит больше не моя забота. Я чувствовал, что еду домой. Это как вернуться после глупого выпускного к маме, отцу, Лорсу, и немного к Люлюке. Это умиротворение.
Решив прогуляться, я нацепил кроссовки на босу ногу и выскочил на улицу, взяв с собой ветровку. На улице было душно, но мне нужно было занять чем-то свое тело или руки. По обыкновению я надевал рюкзак, даже если в нем не было никакой необходимости, либо брал с собой верхнюю одежду, даже если она была не нужна. Стараясь объяснить это самому себе (а я часто старался объяснять для себя мои те или иные неосознанные действия), я пришел к выводу, что это успокаивает мои нервы и разгружает мой беспокойный ум. Или наоборот загружает, но загружает тем, что меня отвлекает.
Я прошагал по пешеходному переходу широкого шоссе, свернув к фонтану. Я любил тихие, слабо освещенные места, но из-за того, что я жил в центре города, моей отдушиной была лишь скамейка у фонтанов, за которыми чуть поодаль располагалась оживленная набережная Москвы-реки. Это мало удовлетворяло мою потребность в темноте.
Я немного посидел, наблюдая за волнообразным шелестом сочной зелени деревьев походящим на рябь озера, в которое бросили крохотный камушек и слушая назойливый шепот отдыхающих в парке, я встал, чтобы купить себе какую-нибудь булочку в моем любимом продуктовом магазинчике. Это был подвал, которым владел седовласый армянский мужчина в возрасте, который ходил всегда, обвязанный красным фартуком, и сам же работал там кассиром, подменяя рабочих. Магазинчик был круглосуточным, потому я нередко посещал его именно ночью, ибо очень любил гулять в это время.
Здравствуйте!
Он стоял спиной к раздвижным дверям, засовывая в целлофановые пакеты кабачки и взвешивая их на весах.
А, Саид! обернулся он. Как твои дела, мой дорогой?! он говорил с классическим, легендарным армянским акцентом.
Отлично, слава Богу. А ваши?
Все здорово! он нажал на кнопку, и из электронных весов выскользнул стикер с ценником, который он приклеил на пакет. Как дела? Рассказал родителям про переезд?
Да, давно еще, а теперь! я гордо ухмыльнулся. Я скоро лечу в Грозный.
Ты серьезно?! он вложил пакет с кабачками в корзину с овощами, и начал набирать в новый целлофан помидоры. Как они отнеслись к твоему решению?
Я двинулся вдоль ряда с макаронами, рисом, гречкой и манной крупой, и подошел к отделу хлебобулочных изделий. Одним из самых тяжелых решений в моей жизни всегда был выбор булочки. Легче, кажется, просто взять все, но так не интересно.
Были лишь разговоры о том, мол, я один не справлюсь. А сильно против они не были.
Расскажи мне, он сел за кассу, ожидая меня, что для тебя значит этот переезд?
Ничего нового не скажу, я по очереди поднимал свои руки точно чаши весов выбирая между малиновой слойкой, которую я люблю лишь подогретой в микроволновке, и булочкой из песочного теста с черно-белой шоколадной глазурью. Все то, что я говорил и раньше.
Возраст, знаешь он виновато ткнул себя в лоб. Я не то, чтобы понимаю тебя сейчас. А не понимаю, потому что не помню. Потому что я бы понимал тебя, если бы помнил!
Я выбрал песочную булочку в глазури, и по пути к кассе захватил баночку газировки.
Ну конечно, улыбнулся я. Я напомню, только не намекайте на то, что вы будто бы старый.
Ты очень добрый и милый парень, только и всего! А время все идет и идет, и не так важно, что мы думаем о себе или что думают о нас. Оно идет себе и идет, вздыхал он.
Пускай идет, подмигнул я. Нам остается просто жить, не придавая значения таким вещам. А память вас подводит только потому, что вы ее не тренируете.
Вот как. Тогда разомни мою память напомни, для чего ты переезжаешь? Если бы мне платил каждый, кто приходит сюда ночью за психотерапией, я бы наконец разрушил монополию этой «Азбуки вкуса», которую построили прям надо мной.
Под мой смех он пробил газировку с булочкой, и на экране высветилась цена.
Я это так забавно, но мне хочется произнести фразу «зов крови»! я улыбнулся, выложив перед ним купюру.
Он оставался серьезен.
Да продолжал я. На ваш вопрос я могу лишь подгонять выдуманные варианты. В сущности, это не имеет одной-единственной определенной цели. Посмотрим, как сложится. Может, пожив там, я и вернуться захочу. У меня в Грозном ничего нет, кроме родственников.
Я взглянул на полку с сухофруктами и орешками в пластиковых ведерках. Они были небольшими, но на стикерах было написано «1 кг». Удивившись, я взял самое дорогое крохотное ведерко которое было с миндалем, чтобы убедиться в том, что оно и впрямь тяжелее, чем выглядит.
Не хочешь курагу? спросил он, провожая мою ладонь, возвращавшую ведерко на место.
Нет, спасибо, улыбнулся я, вскрывая баночку газировки и протягивая ему. Вы будете?
Он замахал руками.
Конечно, нет! От этих газированных напитков толстеешь безразмерно!
А вы их продаете, иронично сказал я.
Вот что я тебе скажу, начал он, выставив вперед указательный палец и дружелюбно улыбаясь. В твоем возрасте всегда хочется восполнить все пробелы, которые успели образоваться в твоей недолгой жизни, и поэтому ты так рвешься туда. Ведь ты никогда там не жил.
Очуметь, я выпил газировки. Я об этом даже не думал.
Эдуард так его звали всегда разговаривал очень необычно. Порой он делал такое серьезное лицо, что, казалось, будто он вот-вот начнет предъявлять мне претензии. Если бы люди глядели на наши с ним разговоры со стороны, но не слышали, им бы всегда казалось, что он меня отчитывает.
Очевидные вещи я понимаю, гордо пожал плечами он.
Несмотря на возраст? пошутил я.
Иди отсюда, засмеялся он, махнув на меня рукой.
До свидания. Когда-нибудь я вернусь.
Пока, Саид.
Когда я подошел к раздвинувшимся передо мной дверям, он меня окликнул.
А?
Сделай одолжение, сказал он серьезно. Оставайся собой и ни под кого не подстраивайся. Просто есть большой риск, что ты изменишься там. Так сопротивляйся. Навязывай свои правила, а не подстраивайся под чужие. Уж это я тебе говорю с высоты своего возраста. Надави. То, чем будешь давить ты это лучшее, чем можно давить. Я вижу это в тебе. И не теряй того самого ценного, что ты имеешь. Не теряй совести.
В ночь перед моим вылетом мы с семьей собрались в гостиной, чтобы поесть на сухур прием пищи перед рассветом. Мама носилась из кухни и обратно, то забыв сначала чашки, то чайничек с заваркой, то пиалу с тростниковым сахаром. Папа недовольно на нее зыркнул, потому что хотел, чтобы мы поели все вместе спокойно.
Фариза, садись уже. Дай насладиться нашей последней на несколько будущих лет обыкновенной домашней трапезой.
Лорс очень глубоко вздохнул, ковыряя вилкой жаренную куриную ножку в панировке.
Все мама оглядела стол и села, убедившись, что все на месте, и всем всего хватает. Она остановила взгляд на мне. А когда ты постригся?
Вчера вечером. Ты только заметила?
Я вчера рано уснула. Как надоели твои стрижки. Должен пойти красный снег, чтобы ты решил немного отпустить волосы? Знаешь, какие они у тебя красивые? Не жидкие, как у твоего отца, а густые, мощные! Какие были у моего.
Дал геч дойл цун6, с почтением кивнул мой отец.
Амин. Произнесли мы с мамой и Лорсом.
У моего отца вообще волос нет, пожал плечами я.
Родители засмеялись, а Лорс, глядя перед собой, упрямо противился смеху, но губы все же скривил.
Ты вообще в курсе, что ты кудрявый? спросила мама.
Кудрявый? Я?
Да. Если бы не стригся постоянно, то знал бы.
Мам, разве я сильно стригусь? я наклонил голову. Вообще-то мои стрижки не особо короткие, просто не даю волосам волю.
Я действительно не понимал ее негодования, потому что волос у меня было не много и не мало золотая середина. Не так много, чтобы они свисали, и не так мало, чтобы их нельзя было уложить набок, как я любил.
Делай, что хочешь, выставила руку она. Но в детстве у тебя были шикарные блондинистые кудри. Лорсик, мамин теленок, подашь мне помидоры?
Мамин теленок, почему ты все еще такой грустный? я нежно пихнул его в плечо.
Он лишь обидчиво фыркнул и передал маме тарелку с овощами, ничего не сказав.
У него завтра есть марх7? спросил я папу.
Да, это же мужчина. Ответил он, подмигнув. Настоящий мусульманин.
Лорс был не обязан держать пост, так как не являлся половозрелым, но в обязанности попечителя в данном случае это родители входило приобщать подопечного ребенка к посту, если это не вызывает у него трудностей. Лорс с огромным удовольствием брался соблюдать религиозные поклонения, с радостью ежедневно молился пять раз в день, хотя также был не обязан.
Когда мы доели, мы все вместе помолились и разошлись спать. Вещи я собрал еще за два дня, поэтому вполне мог позволить себе хорошенько с чистой совестью отдохнуть и выспаться.
Меня разбудил отец.
Который час? прохрипел я.
Он взглянул на часы.
Семь ноль два. Твой рейс в десять сорок пять. Собирайся, у тебя как раз есть час.
Я полностью готов, мне только почистить зубы и надеть штаны, я отвернулся от него, накрыв голову одеялом. Разбуди через час, пожалуйста.
Через пятьдесят минут.
Отцу всегда требовалось много времени, чтобы собраться. Он ходил в строгой одежде, в костюме брюках и рубашке но пиджак надевал нечасто. С утра папа гладил свою одежду, даже если накануне этим занималась мама. Когда я спрашивал ее, зачем он этим занимается, она отвечала, что таким образом он настраивает себя на нужный лад к рабочему дню. Гладить хорошо он не умеет, но хуже не делает, поэтому мама всегда бережно ухаживала за его одеждой.
Затем он вооружался пузырьками с мисками масляными духами без содержания спирта, и обтирал ими шею, запястья, щиколотки, и остатками масла на руках проводил по бритой голове. Иногда с утра он брал лезвие и доводил свою голову до блеска, а затем брал бритвенную машинку, настраивал насадку и проходил по щекам, подбородку и шее.
Мое же утро состояло в том, чтобы нацепить домашние спортивные штаны, надеть тапки, зайти в ванную, сполоснуть полный бардак на голове водой, почистить зубы и одеться. Завтракать в пост нельзя, но я обычно и вовсе не завтракаю, потому что с утра у меня не бывает аппетита. Не знаю, с чем это связано, но, если я и ем с утра то всегда нехотя.
Когда я омыл волосы водой и высушил их, я вышел из ванной и увидел полностью готового к выходу Лорса. У него были синяки под глазами и бледные губы. Он глядел в одну точку и продолжительно зевал.
Зря ты не спишь, Лорс.
Саид, не думаю, что тебе можно меня ругать.
О как.
В прихожую вошел отец, и он был такой благоухающий и свежий, что его хотелось обнять.
Ну, что? Выходим?
Мама спит? спросил я.
Естественно, она не поедет, нахмурился папа. Кто будет за Люлюкой смотреть?
Да я и не говорю, чтобы она ехала с нами попрощаться хоть можно?.. она спит?
Да, спит.
Ладно. Тогда созвонюсь с ней уже из Грозного.
Я вошел в свою комнату, чтобы закинуть в рюкзак телефон и зарядное устройство. Я взялся за выдвижную ручку своего чемодана и потянул на себя, нажав на кнопку.
Я сейчас, взгляну только на них сказал я, выкатив чемодан в коридор.
Зайдя в спальню родителей, где освещенная сквозь тонкие занавески небесной голубизной, под простыней спала мама, я сначала с грустью поглядел на нее, а потом нырнул головой в кроватку Люлюки. Я поцеловал ее теплую розовую щечку, и мне очень сильно захотелось ее мягенько укусить.