Или кормить акул, или быть акулой - Чарт Шон 8 стр.


 Мам, я тебя люблю,  шепотом сказал я, и, посмотрев на сестренку через деревянную клетку ее белой кроватки, добавил:  И тебя, Витас.

Отец, вошедший, чтобы поторопить меня к выходу, был вынужден тут же выскочить обратно, потому что захрипел в сдерживаемом смехе.

Мама и сестренка не шелохнулись, но я машинально им помахал. Мне сделалось грустно.

 Алелай8, какой же ты гад,  мой отец утирал слезы смеха, когда я взял чемодан и переступил порог.

Я печально улыбнулся, и мы вышли к машине, загрузив мой чемодан в багажник. Мы были безмолвны. По лицу Лорса было видно, что он тоскует. Или даже горюет. Мне стало совестно, ведь я никак не ожидал, что ему будет настолько тяжело смириться с моим переездом.

Когда мы выехали, на часах было восемь часов утра. Было прохладно и серо, ибо синева напускала на себя угрюмые тона. Ветра не было, не было шума, и редко пролетавшие мимо автомобили ранили мои уши много сильнее потому что эти звуки были наглым вторжением в спокойную тишину и идиллию, написанную птичками, возвещавшими утро из-под зеленых и ребристых, точно кольчуга, покрывал деревьев.

В пути мы не разговаривали, и я, сжавшись, содрогался от утренних приступов озноба.

 Я посплю,  сообщил я, настроив спинку кресла.

Уснул я настолько быстро, что, вероятно, спокойно уснул бы и сидя.

 Приехали.

Отец отстегнул свой ремень и вышел из машины к багажнику. Я, зевнув, выровнял сидение и обернулся к Лорсу, который пристально на меня смотрел:

 Лорс, ты уже не такой маленький. Не стоит принимать все так близко к сердцу, это ведь не последняя наша встреча.

 Я ребенок, Саид,  сказал он и вышел.

Папа держал мой чемодан за ручку на торце, не опустив его на колесики.

 Дай мне потянулся к нему я, но он отстранил мою руку.

 Нет, оставь.

Мы вошли в аэропорт Внуково и поставили на ленту мой рюкзак и чемодан. Проходя через раму металлодетектора, я оставил телефон и ключи от квартиры на столике.

 Пап, кстати, заберешь ключи?  спросил я, когда мы поднимались по эскалатору к стойкам регистрации.

 Нет, оставь у себя, пусть будут.

В очередь на регистрацию я стоял среди бородатых мужчин в кожаных куртках (и это летом), и женщин в платках с детьми на руках, пока папа и Лорс ждали за лентой ограждения. Тут были и одетые в спортивные костюмы парни с большими сумками, и девушки, крепко держащие под руку матерей. Я глядел на них всех с каким-то очень сентиментальным чувством приверженности, трепета и любви. Один из пассажиров задержался у стойки и начались какие-то разбирательства с багажом, которые затянулись. Я положил чемодан и присел на него, подперев щеки руками. Я едва не заснул. Когда подошла моя очередь, у меня спросили паспорт и попросили сдать багаж на ленту, а затем взвесили мой рюкзак и нацепили на него бирку ручной клади.

Получив свой билет, я вернулся к отцу и брату, и мы поднялись на этаж выше, чтобы посидеть там прежде, чем я пройду досмотр. Лорс рассеянно озирался вокруг, и его нижняя губа подобралась под верхнюю. Людей было много, кто-то сидел в кафе, кто-то присел на сидениях в зале, а кто-то на этих сидениях лежал, заснув на своих сумках. Мы опустились рядом с одним таким спящим человеком. Я очень его понимал.

 Из-за вас двоих я чувствую себя мерзавцем.  Заключил я.

 Не неси чепухи,  поморщился отец.  Мы молчим не потому, что имеем что-то против твоего переезда, а потому что это утро, и я бы с радостью поспал еще.

 Я имею что-то против,  тихонько поправил Лорс.

 Ты всегда так и просыпаешься,  сказал я.  На работу.

 Да, но сегодня выходной.

 Точно прости.

 Чего не сделаешь ради сына.

 Саид продолжал шептать Лорс.  Я тебя не простил, вообще-то

 А я знаю, Лорс. Но извиняться я не буду. Мне не за что извиняться. Ты уже большой и должен понимать, что это неправильно, что ты на меня обижаешься.

Он надулся еще сильнее. Я всегда был ласков с ним и никогда ласковым быть не перестану, но мне хотелось и воспитывать его, чтобы он не вредничал понапрасну.

 Твой брат прав. Но я, в общем-то, тоже на него обижаюсь,  подбодрил его отец.

 Пап, ты испортил мою воспитательную речь!

 Ничего я не порчу. И вообще, Саид, нам надо поговорить.

 Давай говорить,  пожал плечами я.

 Я уже сказал все то, что хотел сказать, но мне необходимо обратить твое внимание на кое-какие вещи. Первое: молчи. Не разговаривай много, не веди пустых разговоров, не рассказывай о себе лишнего. Второе: будь тихим и мирным. Не выделяйся, не шуми, просто учись себе, заведи друзей, гуляйте иногда, но будьте тише воды. Третье: не ввязывайся в передряги, оставайся в стороне от всяких происшествий, интриг и прочей ерунды.

 Лады.

 Что за «лады»?  он нахмурил брови, и одна из них частично осталась на месте.  Не ввязываться в передряги тебе не удастся, но ты должен пройти сквозь них с наименьшим шумом.

 Честное слово, я не понимаю, что это значит, и я уже устал от этих загадок.

 Сам поймешь. С возрастом вы все всё начнете понимать.

Картинно взведя руки, я решил не расспрашивать его.

 Во сколько заканчивается посадка?  спросил он.

Я взглянул на билет.

 Через час. Пап, давайте я уже пройду досмотр? А вы езжайте домой.

После недолгого спора я все-таки сумел его уговорить отпустить меня, и больше всего по этому поводу сокрушался Лорс. Когда они проводили меня до пункта досмотра, мой младший брат попытался начать со мной говорить. Отец пресек:

 Все, мы уже не будем его задерживать, тебе нужно было общаться с ним раньше.

Я растаял, словно промерзший до прочности кирпича брикет сливочного мороженого, на который положили раскаленный металлический шар, когда увидел слезу, покатившуюся по его щеке. Я опустился перед ним.

 Лорс пап,  мне вдруг стало неловко,  отвернешься?

Отец дал мне подзатыльник, весело усмехнувшись, и отошел в сторону.

 Лорс.

 Что, Саид? Ты ведь поговоришь со мной, правда? Я не опоздал, хоть и опоздал?

 Нет, ты не опоздал. Лорс. Послушаешь меня внимательно?

 Да, я очень внимательно тебя слушаю.

 Ты ребенок, это правда. Ты прав. Но ты ребенок-мужчина. Ты должен быть сильнее. Нет, то, что ты плачешь из-за того, что я уезжаю это не значит, что ты слабый. То, что мужчины якобы не плачут, придумал кто-то очень тупой. Наш Пророк, мир Ему, был и остается лучшим человеком за всю историю существования каких-либо созданий, и является самым настоящим мужчиной из всех мужчин. Говорят, он почти ежедневно плакал, молясь за нашу умму9. Это значит, что плакать мужчина может. Но он не должен плакать по пустякам, хотя если мужчина и плачет по пустякам, то это не значит, что он не мужчина. То есть, плакать нужно лишь по делу, а не там, где это неуместно. Но я не хочу сказать, что если мужчина может позволить себе поплакать без повода, то Лорс, я запутался.

 А я нет.

 Отлично. Тогда слушай. Тебе уж точно не нужно плакать, потому что я не бросаю тебя навсегда. Я всего лишь еду туда учиться. Я проведу там пять лет. Но ведь все эти пять лет мы будем видеться регулярно. Разве мы не часто ездим в Грозный?

 Часто.

 Видишь. Вы прилетите уже на твоих зимних каникулах, или я прилечу на своих

Он усмехнулся.

 Что такое?  вопросительно улыбнулся я.

 Звучит так, будто «зимние каникулы»  это какой-то транспорт,  захихикал ребенок, прикрыв рот рукой.

 Ты поэтому меня перебил?

 Прости.

 Ничего, я шучу. Да, действительно, так и прозвучало. Забавно.

 Саид а чем еще ты сможешь меня утешить?  он глубоко вздохнул.  А то а то пока не сильно получилось.

 Я оставил самое интересное на потом. Но сначала ты должен поставить руку мне на щеку.

 Ой, нет! Нет!  запротестовал он.

Мы любили так шутить; это было своего рода каламбуром над трогательными моментами в драматичных фильмах, когда в какой-то грустной сцене прощания, или наоборот долгожданной встречи, один обязательно закрывает половину лица другого своей ладонью, а второй совершенно точно берется за запястье, показывая свою ответную любовь.

 Иначе никак.

 Ладно протянул он.  А «прощай» или «здравствуй»?

Я задумался.

 Я же взаправду улетаю. Пусть будет «здравствуй».

 Здравствуй, старый друг.  Он поместил свою малюсенькую руку мне на щеку, и невольно как он всегда это неосознанно делал теребил мне волосы на висках указательным пальцем.

 Здравствуй, мой верный соратник.  Я крепко стиснул его запястье, а потом рывком приволок брата к себе, прошептав ему на ухо.  Представляешь, как круто мы с тобой выглядели со стороны?

Он засмеялся и крепко обнял меня за шею. Лорс был очень маленьким мальчиком, совсем миниатюрным.

 Вот что я хотел тебе сказать: зайдешь в мою комнату, как придешь домой, откроешь верхний ящик комода, и под папкой «Животные со всего мира» найдешь мой старый телефон. Он в шикарном состоянии, хорошо работает, даже не зависает. Зарядку для него попросишь у мамы. Там стоит сим-карта с моим старым номером, так что он полностью готов. Когда прилечу, я положу тебе денег на счет. Теперь это твой телефон. Мы с тобой всегда будем на связи. Будем переписываться, созваниваться, присылать друг другу смешные аудиозаписи. Идет?

 Идет,  завороженно повторил Лорс.

 Запомни: мы будем скучать не друг по другу, а по объятиям, рукопожатиям, борьбе, игре в футбол, по твоим прогулкам у меня на плечах но не друг по другу. Потому что мы будем всего в одном сообщении, в одном звонке друг от друга. Понял?..

 Да!  воскликнул он.

 А-ага-а. Ты такой довольный, что у тебя появился телефон, да? Ясно все с тобой.

 Нет!  не расстроившись, продолжал восклицать он.

 Ну все, все. Достали вы меня,  вернулся отец.  Лорс тебе зубы заговорит, ты так и не улетишь.

Он выставил руку, и я неловко обнял его сбоку как принято обниматься у чеченцев,  просунув свою руку под его. Потом я обнял Лорса и подмигнул ему, а затем прошел к пункту досмотра, сначала показав свой билет и паспорт девушке у турникета.

Я обернулся они все еще стояли и глядели на меня. Я махнул им они махнули в ответ как-то слишком одинаково. Затем я прошел досмотр и присел в зале ожидания поближе к нужному выходу, где меня уже окружали чеченцы.

Я ощутил себя очень странно: я будто чувствовал безопасность, и в то же время странную, но не надменную гордость, мол, глядите сюда, все эти люди моя семья, и мы вместе летим домой. От поясницы к затылку меня пронизало чувство эйфории, и мне хотелось запрыгать на месте от полного морального удовлетворения, но все, что я сделал это уснул.


 Ас-саляму алейкум.

Я медленно разомкнул глаза. Руки были скрещены, ноги выставлены далеко вперед, и сам я сполз по сидению. Вокруг меня не было никого, кто окружал меня до того, как я заснул. Я дернулся.

 Тихо, тихо, брат. Все хорошо. Ты не опоздал на рейс,  говорил по-чеченски жутко низкий, но очень красивый голос.

 Уа алейкум ас-салям,  запоздало ответил я.  А где где все? Сколько время?

 Десять двадцать два

Рейс задержали, подумал я.

 Рейс задержали,  озвучил он.  Но посадка заканчивается. Советую поторопиться.

 Да я подобрал рюкзак.  Давно все прошли?

 Нет. Я стоял последний в очереди и ждал, пока ты проснешься. Все нормально, не переживай.

 Молодые люди!  торопила женщина за стойкой.

 Да, мы идем!  улыбнулся парень.

Ноги мои были ватными, шаги отдавали не в ступни, а в колени, голос мой хрипел, а зубы чуть давило я словно проспал всю ночь и чувства были те же.

 Дел рез хийл10 не знаю, что бы было, если бы я проспал

 Вайн массарна хийл11. Ничего серьезного. Не я, так кто-нибудь другой бы тебя разбудил.

Парень выглядел необычно для чеченца. Он был очень светлым блондином, и волосы переливались солнечной желтизной, моментами иллюзорно отдавая белоснежностью платины. Это был такой цвет, какой мы видим, если пытаемся посмотреть прямо на солнце. Глаза его были небесно-голубыми, а нос не большой и не маленький очень ровным, прямым. Расслабленные губы и нахмуренные брови придавали ему противоречиво уверенный и смущенный вид одновременно. Взгляд был очень резким, хлестким, словно все вокруг требовало как можно более грубой оценки, а явно очерченные скулы придавали ему чрезмерную суровость. Но душевность и смущение, присущие искренним людям, также лились из него через край, выражаясь в гусиных лапках в уголках глаз и приподнимающихся в переносице бровях. Голос, несмотря на всю свою брутальную низость, звучал бархатно и мягко, не неся собой никакой угрозы. Несмотря на всю светлость его головы и глаз, казалось, не разглядеть в нем чеченца не сумел бы абсолютно ни один человек на земле. Будто даже те люди, которые ничего не слышали о нашем народе, увидев его, сказали бы, что он точно принадлежит какой-то определенной национальности, о которой они не знают, и не отнесли бы его ни к одной из тех, что им известны.

Порвав билеты по пунктирам, женщина пропустила нас к туннелю, ведущему в самолет. Мы чуть оторвались друг от друга, идя поодаль, и это было крайне неловко. Я даже делал вид, что копаюсь в рюкзаке, активно загребая в нем вещи туда-сюда. Он прошел вперед, поздоровавшись с мило улыбнувшейся ему стюардессой, а секундами позже с ней поздоровался и я.

Войдя в салон самолета, меня встретили растерянно глядящие вокруг мужчины, ищущие места в багажных отсеках над головами; женщины, пытающиеся утихомирить заливающихся малышей; девушки, прильнувшие к материнским плечам, и шутящие меж собой бородатые парни. Взглянув в сотый раз на свой билет, я двинулся к своему месту, продираясь между пассажирами, пытающимися втиснуть свою ручную кладь и закрыть крышку отсека.

Старичок передо мной дожидался, пока встанет дама с соседнего места, чтобы пропустить его к иллюминатору. Когда он освободил проход, я увидел парня, разбудившего меня в зале ожидания. Он сидел по соседству с местом, указанном в моем билете. Еще раз взглянув на свой посадочный талон, я дружелюбно улыбнулся ему и махнул рукой, на что он сначала не отреагировал вероятно не поняв, что я обращаюсь к нему,  а затем улыбнулся в ответ. Мое место было у иллюминатора, и он встал, чтобы меня пропустить, но я жестом показал ему, что он может пересесть на мое.

 Да нет, нет, мне не принципиально,  смущенно сказал он.

 Да и мне,  пожал плечами я.

Он все же встал, пригласив меня занять свое место.

 Лады прохрипел я, неуклюже усаживаясь. Он сел рядом.

 Вот так совпадение,  сказал он, протянув мне руку.  Арби.

 Саид,  представился я, крепко ее пожав.

Стюардессы попросили нас пристегнуть ремни, подойдя к каждому сидению, чтобы проконтролировать лично, а затем встали в начале и в середине салона, начав забавный танец жестов, следовавший за указаниями прерывистого, бормочущего под нос женского голоса, заполонившего самолет.

 Мурашки по коже от мысли, что я мог проспать вылет,  признался я скорее для того, чтобы заткнуть нависшее неловкое молчание.

 Ничего, не волнуйся. Я следил за тобой все то время, что ты спал. Тоже переживал, что ты не проснешься.

 Спасибо, что разбудил.

 О чем речь.

Мы тронулись, самолет разворачивался и вышел на взлетную полосу, а затем, потрясаясь на месте, рванул вперед. Арби робко и почти незаметно выставил перед собой ладони, начав молиться. Я последовал его примеру и стал читать все те суры из Кур`ана, которые знал наизусть, и которые умел произносить правильно. Когда мы взлетели, я немного успокоился.

 Ты летишь отдыхать?  спросил он.

 Нет. Жить и учиться. А ты?

 Я тоже,  вздохнул он, откинув голову.  Так счастлив, если бы ты знал. Всегда хотел жить только там, только туда и стремился, но не было такого, что я всерьез размышлял о том, что так и получится. А получилось спонтанно, если честно.

Было ощущение, будто бы я записал свои мысли на бумаге и передал ему, чтобы он зачитал их вслух.

 Поразительно, ведь и у меня все точно так же и вышло.

Назад Дальше