Он улыбнулся на мои слова, но продолжал говорить о себе.
Я очень часто летал в Грозный, буквально постоянно. Где бы ни находился вне Чечни накрывает жуткая тоска.
Тоски по Грозному я не чувствовал, для меня это скорее новый вызов.
Звучишь как какой-нибудь футболист, который перешел в другую команду, смущенно улыбнулся он.
А я хотел стать футболистом, кстати.
Серьезно? А что в итоге?
В итоге меня убедили, что я обязательно получу травму и останусь на улице, потому что буду без образования.
Оптимистично, повел бровью он.
Да, достаточно.
А где ты родился?
В Москве. А ты?
В Грозном, но семья сразу переехала в Ростов. Он посмотрел на меня. Война сам знаешь. Потом на некоторое время мы переехали в Чечню, но затем снова вернулись обратно. У родителей в Ростове появилось что-то вроде стабильности. Там я и отучился в школе до конца. А теперь, он пожал плечами, обстоятельства привели меня в этот самолет.
Какие обстоятельства?
Он сумел сделать вид, что делает это ненамеренно, но от ответа Арби уклонился:
Ты едешь поступать в университет, или еще не окончил школу?
Конечно же окончил, ответил я. С чего бы мне переезжать туда в школу?
Мало ли, Арби усмехнулся и подмигнул. Ведь на Кавказе легче сдавать экзамены.
Разговорчивость была ему не к лицу, и я задним числом совершенно точно понял, что на самом деле он молчалив. Черты его лица были строгими, а его движения были монотонными, без страсти. Но сейчас он волновался испытываемой радостью: его своеобразное ликование выдавала едва заметная дрожь и легкий, заразительный мандраж, а также неконтролируемая и неподвластная его воле дрожащая улыбка. Он усмехался и улыбался, счастливый и воодушевленный.
Нет, я и так знал, что не поступлю на бюджет, так что даже и не думал о том, чтобы облегчить себе экзамены.
Почему? Куда ты поступаешь?
В Медицинский Институт ЧГУ. На факультет стоматологии он только сейчас открылся, раньше его не было. Мест всего пятьдесят и ни одного бюджетного, так что на экзаменах я был расслаблен. Не стояло вопроса о том, чтобы набрать как можно больше баллов, надо было лишь пройти порог, а это было нетрудно.
Мгновения он всматривался своими голубыми глазами прямо в мое лицо, подозрительно нахмурив брови и заставив их столкнуться в морщинке на переносице, а потом аккуратно, как сапер на первом задании, спросил:
Ты сейчас серьезно?
Да в меня хлынуло моментальное понимание ситуации, потому что такая его реакция могла быть обусловлена лишь одним-единственным фактом. А что?.. на всякий случай спросил я, чтобы просто удостовериться в том, что я уже знал. Теперь и я выглядел как сапер-новичок.
Странная история тянется с твоего сна в аэропорту, он указал большим пальцем назад, будто мы только-только вышли из здания аэропорта, а не летим в небе на расстоянии в десять тысяч метров от него. Столько совпадений за слишком короткий промежуток времени!
Да уж, улыбнулся я. Ну, что же
Я тоже поступаю на стоматологию в ЧГУ! перебив меня, уже без нужды подтвердил он.
Твое лицо слишком красноречиво, чтобы я не понял этого сразу, я неловко похлопал его по плечу.
Возле нас остановились две стюардессы спереди и сзади от тележки с напитками, которую они тащили по салону, предлагая всем попить. Мы отказались, а потом Арби спросил, держу ли я пост, на что я утвердительно кивнул. Судя по тому, что стюардессы останавливались и долго возились практически возле каждого ряда, постящихся тут было немного.
Огорчает, уныло прокомментировал он.
Есть такое, согласился я. Это, честно говоря, моя головная боль. Не знаю почему, но я принимаю такие вещи близко к сердцу.
То, что люди не постятся?
Да, ведь это прямая обязанность. То же с молитвами, то же с другими их грехами. Я не обсуждаю таких людей, но осуждаю.
Арби внимательно на меня посмотрел, переводя взгляд с одного моего глаза на другой.
Слава Богу, что ты это понимаешь.
Слава Богу, пожал плечами я.
Мы поговорили еще немного о наших самых ярких воспоминаниях в Чечне. Я рассказал ему о своей драке в Аргуне. Я тогда находился в гостях у своих дальних родственников и ночевал у них около недели. Вечером мы с моим двоюродным братом-ровесником вышли во двор, с трех сторон окруженный жилыми домами. Я был чересчур ухоженным и чистым, чтобы местная ребятня до меня не докопалась. В какой-то момент меня окружили ребята на велосипедах, спрашивая, откуда я взялся. Этот их вопрос был скорее риторическим, потому что каждый чеченец от мала до велика имеет интересную способность идентифицировать всякого чеченца, пришедшего в родные края из других мест.
Собирайся и вали в свою Москву, понял? наезжал на меня рыжий лопоухий парень, весь в веснушках.
Нет. Невозмутимо отвечал я.
Вспоминая, какое лицо у него было, когда он это услышал, я постоянно смеюсь. Его вид выражал пустое удивление и полное недоумение по поводу того, что же ему говорить дальше. Но ему не пришлось ничего говорить, потому что в тот же момент из-за его спины выскочил совсем миниатюрный шкет с челкой на глазах, врезав мне по рту кулаком. Все это время стоявший рядом со мной родственник очень пугливо и робко делал вид, что не замечает происходящего, и крайне пассивно вмешался лишь после того, как они все набросились на меня.
Да уж, смеялся Арби. Мне смешнее даже не от истории, а от того, что это твое самое яркое впечатление о Чечне.
Теперь смеялся и я.
А какое тогда у тебя?
О, это наше купание с братьями в ледяном, просто ледянющем пресноводном роднике в Шатое. Мы купались в нем и пили с него, это как окунуться в чан с холодной минеральной водой. Там очень чистые родники, прозрачные, как стекло. Но я почему-то особо сильно запомнил, как меня удивило одно: там был такой окруженный валунами небольшой, но глубокий как бы бассейн. Родник падал в него, заполняя доверху. Мы в него опускались, купались, ныряли, всякие трюки выделывали. Уставая прислонялись к камням, знаешь, как в настоящем бассейне. Я не знаю, как эти камни так там сложились и сомкнулись в круг, но это так сильно меня впечатлило, что это мое самое яркое воспоминание о Чечне.
Я не верил своим ушам, и теперь уже была моя очередь пристально в него всматриваться.
Ты с Шатоя?
Да. А ты откуда?
Я тоже.
Как? Ты же говорил про Аргун.
Так я был в гостях у дальних родственников.
Точно как твоя фамилия?
Берсанов. А твоя?
Магомадов.
То, что мы говорим, что мы с Шатоя, не значит, что мы там родились. Когда человек говорит о своей принадлежности к какому-либо району или селу в Чечне, это чаще всего означает, что оттуда держит корни его род.
Все как-то поразительно складывается, не находишь? спросил я.
А вдруг это продолжается твой сон в аэропорту? пошутил Арби.
Я заметил, что в жизни больше сюрпризов, чем во сне. Да и что-то захватывающее, что происходит во снах, всегда обесценивается чем-то менее удивительным, но происходящим в реальности.
Далее наш разговор плавно завершился, и мы молчали, но при этом я ощущал какое-то странное отсутствие дискомфорта. Меня не смущало наше молчание, оно перестало быть неловким. Казалось, что это просто невозможно в условиях первого и поверхностного знакомства, но тем не менее это было так. Арби чуть опустил спинку кресла назад и закрыл глаза, а я глядел в маленький иллюминатор, транслировавший мне облака, оранжевые от лучистого, расплывшегося в бесформенные вспышки, устремленные в разные стороны, палящего солнца. Лучи вели себя по-разному. Они могли прошивать облака насквозь, расстилая свои расширяющиеся плоскости, а могли расплываться, легко и бережно просвечиваясь через плотную завесу ваты.
Облака были невероятны. Они походили на застланную чудовищно колоссальным количеством пуха мощеную дорогу, не имеющей видимой границы. Самая что ни на есть небесная дорога. А если бы где-то они прервались, обличив синеву неба, то это была бы мощеная мостовая без перил над кристально чистой водой. Переведя дух, я тоже откинул сидение, вернув себя в объятия сна.
Меня снова разбудил Арби. Я опять, как ошпаренный, стал оглядываться вокруг.
Что бы ты без меня делал? сдержанно пошутил он, улыбнувшись.
Долетели? я раскрыл глаза с гримасой на губах, и точно смотрелся нелепо.
Нет, пока нет. Надо пристегнуться, мы будем снижаться. Нужно помолиться.
Да да.
Я суетливо завозился по обе стороны своего сидения в поисках ремней, и сомкнул их прежде, чем меня успела попросить об этом подоспевшая стюардесса.
Самолет стал снижаться и, приблизившись вплотную к земле, тряхнулся от соприкосновения шасси с асфальтом и стремительно сбавлял скорость.
Мы дома, тихо сказал Арби.
Я кивнул, безмолвный от мурашек, проступивших по всему моему телу.
Мы дома. Я дома. Эта атмосфера, этот неповторимый мир обособленных, собственных устоев, таких чуждых всем остальным. Горы, окружающие со всех сторон; чрезвычайно доверчивые кошки и их чуть менее, чем где-либо еще, пугливые котята; спокойные стаи псов, мирно разгуливающие, где им заблагорассудится, и никого не цепляющие; невероятно огромное количество аптек и бессчетное количество такси; машины с галлонами родниковой воды всего не сосчитать. Эти уникальные взаимоотношения между людьми; высокими моральными принципами с не всегда высокопринципиальной действительностью; трогательное и дружелюбное панибратство, такое родное и ничем не стесняющее; воздух, такой противоречиво чистый и вязкий в жару
Азан мысль о том, что я регулярно, ежедневно пятикратно буду слышать призыв на молитву сразу из нескольких мечетей, ввергла меня в освежающее блаженство.
Я здесь живу. Я теперь здесь живу. Я еще долго не смогу осознать это. Еще долго меня не будет отпускать восторг, новизна и чувство глубокой приверженности. Кажется, что она приверженность обволакивает меня с головы до пят, и как только я сойду с трапа мои ноги тут же начнут пускать корни, пускать их повсюду, и тогда все тут прорастет мною. Когда самолет остановился, мы вышли, дожидаясь, пока пассажиры суетливо и сумбурно вытащат из багажных отсеков свои вещи. Оказавшись снаружи, я глубоко вдохнул этот чистый, природный воздух, который даже не сумел перебить никакой аэродром. Меня пронизало; в истовом возбуждении меня пробивали дрожь и озноб. Ступив в автобус, стоявший в ожидании пассажиров, мы с Арби припали к окну у перил, и стали впиваться взглядами в дневной облачный туман, окутавший горы, которые далеко впереди вырисовывали волнообразные очертания. Я чуть вытянул шею, чтобы посмотреть в сторону города. Первое, что бросалось в глаза высотные здания «Грозный-сити», и это было безумно красиво. Они не были особо большими те же здания «Москвы-сити» и вовсе являются так называемыми «небоскребами» по сравнению с этими, но в реалиях небольшого города, коим является Грозный, это вполне себе настоящие высотки, которые видно отовсюду.
Люди в автобусе буднично переговаривались, присаживаясь или становясь у поручней, кто-то сразу бешено заколотил пальцами по экрану телефона, печатая сообщения, а другие звонили родственникам. Их всех кто-то встретит, встретят и меня. Никогда можно быть уверенным ни один чеченец не останется без встречающего. Ни на вокзале, ни в аэропорту, ни на причале, ни где-либо еще.
Я не спросил, сказал Арби, не отрывая глаз от окна. Где ты тут будешь жить?
У дяди дом в Мичурино. А где ты живешь?
На Трудовой. Это знаешь, где торговый центр «Гранд Парк»?
Я усмехнулся.
Естественно.
Прямо за ним.
Здорово. Это совсем центр города.
Почти. Минут десять пешком от центра.
Разве не меньше?
Я хожу, не торопясь, весело улыбнулся он. Его голос был таким низким, что я даже в шутку подумал, что мой слух улавливает не все его частоты, и доходит до меня лишь половина слов.
Когда автобус довез нас до аэропорта, мы вошли в него, оказавшись в белой комнате, где будет сброшен весь багаж.
Что у тебя из багажа? спросил Арби.
Один чемодан.
А на мне чрезвычайно важная миссия. У меня пакет с сервизом для тети. Мама передала.
А вещей нет?
Все необходимое есть в моей квартире тут. Я и вовсе планировал добраться сюда налегке, но мама не упустила возможности. Хорошо хоть продуктов не передала.
Нам тетя постоянно присылает чего-нибудь. Каких-то конфет, печенья, чай, какао словно считает, что в Москве всего этого добра нет. Это мило.
Это очень мило, повел бровью он и резко повернулся в стороны выкатываемого багажа. Кажется, это мое.
Он с невообразимой легкостью словно сдувает перо с плеча поднял катастрофически огромный белый плотный пакет, который, казалось, вот-вот разорвется под весом содержимого. Из него сквозь белый толстый полиэтилен выпирало несколько торцов коробок.
Сервиз, говоришь?
Я не сказал сколько там наборов этих сервизов.
Выглядит как двадцать восемь миллиардов коробок.
Поменьше.
Я нашел свой чемодан и, нажав на кнопку на ручке, выдвинул ее, чтобы катить свой багаж на колесиках.
Давай я потащу твои сервизы, я протянул ему ручку своего чемодана.
Он отмахнулся.
Нет-нет-нет, все нормально, даже не думай об этом.
Двери открыли, и все ввалились в вестибюль, вертя головами в поисках родни. Мои дядя с братом стояли в самом центре, и Амир подскочил ко мне молниеносно.
А-а-а-а-а! резко и так крепко что я буквально ощутил, как затрещали мои ребра обнял меня он. Поглядите на старого!
Из-за широкой спины Амира появился его небольшой отец мой дядя Висайт.
Очень красиво, Саид! Тут твой дядя стоит, а ты сначала с братом своим обнимаешься! сказал он и, засмеявшись, схватил меня еще крепче, чем Амир. Его чеченский звучал словно пила, разрезающая бревно. Что с тебя в этой Москве сталось-то, а?
Ас-саляму алейкум, послышался голос Арби за моей спиной.
Амир и Висайт кинули на меня короткий взгляд, и несколько неуверенно, но не менее живо ответили на приветствие Арби. Он пожал руку моему брату и приобнял дядю.
Как тебя зовут? спросил ваша.
Арби, со смущенной уверенностью ответил Арби.
Было занятно то, как в нем сочетались хмурая решимость и мальчишечья робость, и ни то, ни другое друг другу не уступало: упрямством своего существа эти качества сковали между собой приятный облик парня, к которому можно и за помощью обратиться, и совершенно точно ожидать незамедлительный ответ на пренебрежение или грубость.
Я деваш12 Саида, а это его двоюродный брат Амир, представился ваша. Ты ждешь кого-нибудь?
Нет, никого, я возьму такси.
Я сильно удивился, ибо не ожидал такого. У любого чеченца не меньше сотни а то и двух сотен родственников, и то, что его никто не встретил, даже немного потрясло меня. Когда он сказал, что возьмет такси, было видно, что ему крайне неудобно, ведь было очевидно, что последует после такого заявления.
Ху такси юц ах13? рассмеялся ваша. Ты едешь с нами!
Я знал, что Арби было очень стыдно и неловко, но держался он спокойно.
Мама никого не предупредила просто, пожал плечами он. Сюрпризы делать любит.
Ничего, мы ей подсобим, подмигнул ваша.
Дел рез хийл, смущенно сказал Арби, поняв, что всяческие препирания бессмысленны.
Амир с кошачьим проворством выхватил у меня мой чемодан и понес за ручку, несмотря на то, что его можно было и катить на колесах, а ваша без лишних вопросов отобрал гигантский пакет Арби, и меня позабавило то, какие трудности пускай и скрытые за его напускным равнодушием он испытал.
На выходе из аэропорта первым делом нас встретила прекрасная миниатюрная мечеть, которая выглядела так, будто там поместится не больше пары молящихся мужчин сразу. Она выглядела очень умилительно и завораживающе, с золотой звездой и полумесяцем, украшавшими минарет на граненом куполе, и отражая солнечный свет, возведший все золото ее цветов в абсолют. Мы прошли мимо нее, и, если бы не этот сумбур и витавшая над нами необоснованная спешка, я бы помолился.