А ваш муж Туков Юрий Арнольдович?
Прозектором в морге больницы номер один.
Мельде, кто эта гражданка?
Алла.
Алла Андреевна, это кто?
Генрих, сосед.
В документах Геннадий.
Да?
Когда вы увиделись впервые?
В декабре. Мы снимаем дом номер три «а». И в первое утро Генрих, Геннадий, метёт тропинку во дворе.
Есть у него товарищи?
Братья Крыловы. Эльза Иоганновна попросила давление смерить Андрею. И тут двое молодых людей. Генрих, Геннадий, говорит: «Это Алла, она живёт рядом». «Мишель Крылов, племянник ротмистра Крылова», говорит один. Второй недоволен, мол, не болтай. На это Мишель: «Да ладно, брат» и что-то на французском языке. Культурные люди.
Брюханов, кто это?
Друг братьев Крыловых. Они со мной в одном доме. Пётр, Михаил и Мельде как-то выходят в коридор. Братья мне говорят: это друг Генрих
Мельде, согласен?
Да. Но они мне дают верную ремарку: «Хочешь в колонию, обратись к нему». Данный индивид выдал их, когда они взяли винтовки в клубе ДОСААФ.
Не взяли, а украли, исправляет меломан Юрка.
Военный. Глядит командиром на Мельде:
A-а, этот
Фамилия, имя, отчество
Борунов Павел Петрович.
Павел Петрович, кто этот гражданин?
Докладываю: он и никто другой. Фамилия Мельде. Имя Геннадий, но представляется Генрихом. Неудивительно встретить его в таком учреждении.
Мельде, кто этот военный?
Отец Лоры.
В биографии колония! Я запретил дочке видеться с ним. Её ответ: «Я с ним не общаюсь».
Она иногда бывает вне дома.
У подруги. Работает в центре, а мы в военном городке.
Бдительный отец.
Хотите дополнить, Мельде?
Лора фактически моя жена, и мог быть ребёнок. Но летом она избавилась.
Подполковнику на выход.
Лора в новой шубке, белые локоны на воротнике. С нею влетает аура духов.
Лора Павловна, кто это?
Генрих, плачет.
Лора Павловна, вы давно знаете Геннадия-Генриха?
В том году в мае
Многократное общение?
Да.
Кто его друзья?
Альфред Данько, ударник. Косметика плывёт, вытирает платком.
А братья Крыловы?
И они.
Вы бывали у Крыловых дома?
Да.
А когда в последний раз?..
На дне рождения Натальи Дионисовны, в начале февраля.
С Мельде?
Да.
Кто ещё был там?
Интеллигентные пенсионеры. Какой-то дядька с золотой челюстью. Молодые: он в Москве, она в музыкальном училище. Какой-то Ильин Этот как его Филя, но имя Артур.
Не плачь, Лорчик! На лице её друга мука смертная.
Но «Лорчик» так и уходит, рыдая.
Мельде уводят в «телефонную будку», откуда никому, кроме бога, и не позвонить.
Маленький, хроменький паренёк.
Мельде говорит, вы его друг. Это так?
Да-да-да! барабанит.
Выстрел у Крыловых дома и вроде Мельде
Да-да-да! Генрих мне как-то говорит: братья Крыловы от него требуют добыть оружие. А у меня друг Вася Немов. Мы с ним в ВОСХИТО на пересадке мышц в области голени. У меня удачная операция. А он на костылях. Он мог трубку превратить в ружьё. Мы с Генрихом идём к нему. Обещает «Нем-первый». Цена триста рублей. Крыловы «думают», а Немов продаёт другому. Его сестра видит у брата много денег. «Нем-первый куплен, буду делать Нем-второй». Но он пьяный, попадает под трамвай. У Генриха нет никакого пистолета!
А чего они «думали»?
«Большая цена».
В кабинет приводят Мельде. Увидев гостя, в слёзы:
Фредди!
Кто этот гражданин?
Это Альфред Данько, мой друг, барабанщик
Данько, повторите то, что говорили мне.
Барабанщик барабанит
Мельде, вы пытались раздобыть пистолет для братьев Крыловых?
Фредди, ты неверно играешь этот фрагмент, но подтверждаю.
Полиомиелитик Фредди ускакал.
У этой тётки и у Мельде одинаковые «рубильники».
Фамилия, имя, отчество
Прудникова Эльза Иоганновна.
Вам известны братья Крыловы Пётр и Михаил?
Да.
Они товарищи Генриха?
Да.
Вы сможете их узнать?
Да.
Часто бывают?
Да. Но Фредди друг. И жалобно с немецким акцентом: Генрих ошань болейт! Он играль на трубе только одну мелодию!
У Мельде мимика: вот-вот слёзы хлынут, но хлынула носом кровь. Откинув голову, рукой лицо прикрывает, и его сестра прикрывает лицо руками, будто эта же кровь и на её лице.
Эта кровь И догадка!
В коридоре:
Эльза Иоганновна, вы домой? Мы с вами, подождите.
Набирает тюрьму, Тупохвостова:
Юрий Иванович. Надо взять кровь у Мельде. И показать ему Петра Крылова, проведя внутрянкой. А Михаила в коридоре при ярком свете.
Набирает милицию, Шуйкова:
Отправь кого-нибудь на автовокзал с фотографиями фигурантов
«Ладно».
А ты ко мне. Едем.
На откачку?
Обыск у Мельде дома.
Там Долгиков тюфяки на кроватях вспарывал!
У окна воробьи (синиц нет). Оперативка пернатых. Будто решают, как им быть: грядёт нападение ворон или ястребов, не дай бог. У всех чёрные клювики. У одного желтоватый. Из агентурного: «Мельде говорит мне: Я видал виды, не какой-то желторотый птенец» Вот он прыгает с другими: «Чирик-чирик, я опытный!» «Дурачок ты, батюшка», правильный вывод. Оперативка пернатых к концу. Летают в тюремном дворе, который для них воля. Выбирайте волю, ребята. Любая воля не тюрьма, не говоря о «вышке», если она впереди
Эльза Иоганновна одинокая: ни Пруда, ни Генриха
В домике Мельде комнатка Мельде. Диван «юность» фирмы «Авангард». Торшер новый. Ящик с бельём, папка с документами. Футляр с трубой (музыкальный инструмент). Тренога для нот, «пюпитр», добавляет Кромкин, и он музыкант. Но не трубач. В кухне перегородка, рядом лавка, цинковое ведро с кипятильником. Ага, это у них такая «ванная». «Каждый запечник, каждый залавок и подлавок». На веранде под лавкой обувь. Вот у него дома кладовка. Там бывает трудно найти какой-нибудь предмет (реальней новый купить). Но недавно найдены «Прощай, молодость», на подошвах которых фрагменты почвы того оврага, где найден труп
Брата ботинки?
Генриха. Генрих ошань болейт. Ер ист кранк[26], добавляет для непонятливых.
В окуляре лупы немало фрагментов той почвы, того оврага или двора или подъезда, где не было трупа, но в который мог превратится человек от ударов ногами, обутыми в эту обувь. У ранта беловатые налипания. На носках тёмные пятна. Упаковка ботинок, как хрустальных.
А на полке?
Лестница.
Я про полку
На ней. Эльза Иоганновна, как плохо говорящая немка. Длинный Запекайло двигает в потолке доску. Люк!
Туда не поднимались?
Нет, чёрт! вопль Евграфовича. Резал матрасы! На фига! мать!
А ведь фигурант иногда уходит верхним окном
Из оперативного донесения: «Объект вошёл в дом номер три и нет его, но на улице объявился. Следы от горки угля. Наверное, объект выпрыгнул на уголь из чердачного окна». Не так майор милиции виноват, как Долгиков («Обыски мой конёк!») Хоть бы не видеть его долго.
А вот его коллега Чамаев Усольцеву говорит тет-а-тет: «Сеня гений, а гениев в Генпрокуратуре не хватает». Видимо, порция коньяка немалая, но приятно вспоминать такую оценку своего труда, обычно одна ругня. И в предыдущую командировку, как мама: «Сеня, ты гений». Тогда не конкретно, мол, их в Генеральной нехватка. Кромкин не какой-то романтик, готов делать карьеру.
Оконце легко открывается во двор. Внизу уголь (топят немалую печь маленького дома); с одного бока чернеет (берут ежедневно), с другого под снегом. Деревянный окованный сундук того объекта, который прыгает на уголь. Книга Ларошфуко «Максимы». Лохматый парик. В докладной: «мужчина в ушанке на лохматой голове, лет на пятнадцать старше Мельде, который не выходил, видимо». «Видимо» нет, а в парике-невидимке, имея и походку другую, и волосы.
Опять птица! Царапает лапками раму окна. «Это ты, Аня?» обращение к убитой в доме тридцать три на улице Нагорной Фане Пинхасик. Для родных Аня.
Ночь, но дело хоть не спи! И какое-то время Кромкин не спит от счастья.
Филя
Так как водки было мало, утром с памятью нормалёк. Тёща, бля, пожарника! Не от пожара, а для Тоньки, которая в браке с Филякиным А. Ф. А надо бы в её халупе огонька. Вон на Нагорной! Нет другой халупы, бля!
В «крематории» на автокаре новый.
А ты давай увольняйся, а то уволим «как добровольно оставившего производство».
На это бумага с грифом «Горотдел милиции»: «Выдана гр. Филякину А. Ф. в том, что он задействован в раскрытии преступления. Заместитель начальника майор милиции Шуйков С. Е Справка дана для предъявления по месту работы»
Мастер удивлён:
Я к руководству!
А Филя к работягам в Красный уголок, где «Моральный кодекс строителя коммунизма» («человек человеку друг, товарищ и брат»). У него другой опыт. И в крытой, и в лагере любой готов прилепить рядом с этим кодексом, да нажать курок
Мастер в дверях, манит пальцем.
Идут (Филя впервые) к начальнику (галстук[27]).
У тебя какое образование?
Пять классов, один коридор.
Маловато. А пишешь как?
На «ять»!
Мастер не одно заявление читал:
Он грамотный.
На складе готовой продукции будешь у кладовщика подручным.
Копейки! Но уверяют: платить будут, как токарю. Ну, это другое дело.
Тут тепло и вроде ничего не хранится. Вторая дверь в холодную, где ящики с крепежом, который делают на токарных, сверлильных и резальных станках. Они для каркасов, их монтируют в другом цехе. Эти металлические рамы грузят в бортовые машины и с ними отправляют болты, гайки, уголки. Одни говорят для коровников и теплиц, другие, в оборонку для самолётных ангаров. Филе по фигу. Главное, на блатной работёнке. Кладовщик еврей напоминает отца Кромкина. Кроме него, Мыков и Зыков, форменные алконавты. Филякину (так он думает) далеко до этой категории. Оба родились в деревне и окрепли там на самогоне.
Подходит автокара. Не та, на которой отходы из цеха металлообработки он отволакивал в отвал, а с готовой продукцией. Амбалы[28] прут в конторку к столам. Для Якова Михайловича, правда, не Свердлова, а Шекиса. И для его зама.
Пиши, болт номер двадцать два в количестве Раз, два, три.
Как до верху, Мыков и Зыков тащат.
Шекис «шикает», мол, аккуратно веди амбарную книгу:
Под страницу копирку! Готовый документ туда. Заколотят при тебе: гляди, а то болты или гайки украдут.
Перекур. Филя про дядю Геру, какой он весёлый еврей. Яков Михайлович хмыкает неопределённо:
Так ты вор? Но воровать тут нечего. Кроме крепежа.
Яков Михайлович, не дрехорьте, я «выпрыгнул», и не вор.
К воротам во двор вкатывает грузовик. Мыков и Зыков прут ящик на стапели. Матерятся, мол, неподъёмен. Филю умоляют втроём толкнуть.
Как тебя?
Артур Ферапонтович.
И не выговорить.
Ладно, Филей
Во как! Повышение в «крематории»! Не такой это и крематорий
Надо ещё пиджак, говорит Тонька.
На Шекисе новый под халатом, который скидывает, идя на обед, и вид в столовой немалого главаря.
И рубаху не ковбойку, дополняет Антонина.
Ольга Леонидовна Вовчика подогнала!
А за что тебя в тюрьму?..
За дружбу. У них пушка убитого мента.
И всё?
И это не наверняка.
А, ну-ну. Ладно, они уж там!
Откуда трёп? Было по трубе: «Я Пётр Крылов».
Не трёп! Бегаю, тебя ищу! Генкина сестра говорит: «Генриха увезли». И Андрей в тюрьме. Еду к Крыловым, в квартире никого. А в коридоре какая-то тётка с помоями И Петра, и даже Варю!
«Я Пётр Крылов»! Видно не мог о других
А Мишку?
Вот о нём непонятно!
Всыпались![29] Кроме Харакири? Да и с ним, Филей, непонятная лафа: воля, должность. Тоньке велит набрать. От картинной галереи она с выводом: и этот припухает. Насчёт бадяги[30]: алиби, в доме отдыха, первый гриб пацана. А как то, главное?
Мельде
Тюрьма для Дундукова не паровоз дальнего следования, а электричка.
В понедельник на работу! Мой начальник цеха меня хвалит моему следователю Григорию Ивановичу Кокарекину. Вас, ребята, не допрашивал Кокарекин? Правильный мужик! Вот вам курево, Гена, Лёша, хоть и не курящие вы, но тут в цене.
Когда уж его выведут, этого довольного Наконец, отваливает с радостью в центре неумной головы.
Теперь и маленький молоток не украдёт с родного предприятия, не то что кувалду! хохот Березина.
И его выводят.
В голове оркестр наигрывает мелодии без музыканта Мельде. Прокурор, тоже на чём-то играет, но только по нотам. Генрих обыгрывает этого хмыря на пару октав. «Генрих, напиши о выстреле у Крыловых» И он грамотно об этом неграмотном инцинденте. А вот мелодия непонятная: бабка парней. Как ляпнет: «Дурак ты!» Дураком иногда ругают не для оскорбления, а для подсказки. Видимо, второй вариант. «Дурачок ты, батюшка» Да наверняка не думая обидеть! Он дойдёт в думах до сути и соли
Гремит дверь железом о железо. Отвратительный гимн тюрьмы. Вталкивают Лёшу: очная с ментом, который ему в карман сунул полный денег кошелёк.
Вы не имеете права толкать!
Вместо Дундукова деревенщина. И нудный опус: у него банька, любит парится. Но парится тут. Из деревни Будка. Какое глупое имя у целой деревни, где и дома, и бани, да и будка какая-нибудь.
Я в центре города. Моюсь у печки
Как это «у печки»? Лёша ведёт диалог двух дружных индивидов.
Культурная гигиена тела. Но необходима и гигиена духа. Для тех, у кого много мозга в голове.
У меня ванная комната.
Вроде в бараке паренёк, мать пьяница Откуда у такого целая ванная комната? Он, наверное, врёт? Но думать об ерунде нет охоты.
Оркестр железом по железу
Буд ков! На выход
Вот и одни они тут, болтают как давние товарищи.
О «ТТ», учит Генрих более мелкого в интеллекте, могли узнать и от Крыловых. И от их друга Эдика. Фамилия Краснооков. Он заложит и войдёт в доверие в кагэбэ да отвоюет какую-нибудь тёпленькую работёнку. А работница обкома, агент в коридорной системе ихнего дома, во время «дня ангела» нотой «ля»: «Я нажалуюсь на пение молитв!» На дне ангела не бабка ангельская авторитет, а Грызун. Надо, перегрызёт главную артерию, как кусачки тонкую проволоку.
Новый друг кивает, ведь в городке Первоуральске, который у него посёлок, не мог набраться так много ума, как Генрих на центральных улицах огромного города. Да и надоело ему мелкое дело с утыркой кошелька.
И ты брал у них этот пистоль?
Об этом я не могу говорить. Пётр Крылов: «На фиг нам Нем-первый»! Вася Немов, полимеолитик, золотые руки. Вот ноги у парня Умер на рельсах. Прыг-прыг на костылях, но трамвай-то бойчей. И говорит Пётр: «Братва» Вернее, он культурно: «Высокородные графъя, князья, барон (это я), мы выходим на новый этап светлого будущего для нас».
Опять Будков. Нудная опера о маленьком деле, как у Дундукова. И вот-вот на волю. Огонь не от его окурка, а «от влезших в амбар, полный зерна, фулюганов». Так выговаривает «хулиганов» в неграмотной интерпретации. Хлебом жареным пахло на всю будку. Будкова «с вещами». Уходит, не говоря «до свидания», которого не жаждет.
Немелодичный лязг
Мельде, на выход!
Не в подвал. Бить не будут. Потребуется ум для обработки прокуроров. Один-то обработан, Семён Григорьевич, хоть и музыкант, но с малым интеллектом головы.
В кабинете обработанный. Глядя на этого лоха легковерного, готов к новой вариации: меня на волю, ловите (не выйдет!) тех умственных ребят. А он этих братовьёв не узнает, когда увидит! Да, бабку узнал Э-эх! «Дурачок ты, батюшка». Но их хари И тут Вот где харя! И верят этому неумному гамадрилу, урка-гану, величают Андреем Максимовичем! «Это брат моей бабы, фамилио» Так кривляет немецкую фамилию! И опять о Крыловых! Мол, тут дружба, которую не охладить и ледяной водой, хоть целый пруд с колонки!
Хватит, Прудников, прерывает Кромкин.
Дундуков как-то определил: Кромкин еврей. Гитлер, сверхчеловеческий ариец, не мог всех ликвидировать, некоторые, как этот Кромкин, не только живут, отправляют в могилы других. И о них с Эльзой иногда думают, мол, носы. Андрей накануне регистрации требует метрики, там Эльза немка. А Кромкин на немца не тянет, и евреем не назовёшь. Пруда уводят, не надевая кандалов, которые на руках трубача.
А в кабинете уже медичка Алла. И опять о Крыловых. Не как Андрей (друганы), а «культурные». Но заткнуть бы ей рот её беленьким, как бинт, шарфиком! Она работает по доходягам, её парень по жмурикам. Алла выйдет на улицу, на троллейбусе номер три доедет до дома Мельде, пройдёт мимо, как бы передав привет.