Канатоходцы. Том II - Татьяна Чекасина 9 стр.

Папа и дочка.

Папашке-вояшке правдивую ремарку! Думает: дочка (папина) «принцесса» (говорит Надька с конвейера)?

Уводят в какую-то клетушку.

Май, игра на танцах. Музыка трубы влетает в открытые окна училища Чайковского. Там документы о его неприёме. В мелодию ныряет: «Кто ты? Не уходи». И не уходит она. Но глупо ведёт на территорию военной зоны. Вдоль тротуаров трава, кирпичные дома, бельё на верёвках. В квартире папашка-вояшка. А на стене ножи. «Нет, я не охотник,  говорит правдиво Генрих и добавляет не правдиво:  Я и муху не могу убить».  «С виду ты не паинька»,  его ехидная ремарка. И вот опять идут с танцев, на которых он трубит, а она не танцует, и говорит, мол, отец где-то выведал: в городе только один Мельде, но Геннадий Иванович. «А я Генрих Иоганнович! Тебе паспорт, и не только мой, но и Эльзин?» Её документ Лоре не нужен, а вот его Мотивы о детдоме, о колонии. Нелегко о таком. Она равна училищу Чайковского, в которое не берут тех, у кого хоть одна ходка. Её ответ: «Головой надо думать, когда кто-нибудь подбивает на плохое». Прямо как Зоя Марковна, кликуха Тёртая Морковь. Но имя Генрих Лора одобряет.

А этот хмырь запрещает Лоре крутить любовь с Мельде! Но лето уходит, холода, а они вдвоём, и в домике Мельде, и в трамвае (ему на фабрику, ей дальше). Её варежка отвоюет прогалинку на морозном окне, лишь бы его увидеть Вот бы с ней тут в отдельной комнате, на нём фиолетовый свитер с белым орнаментом. А то телогрейка Андрея, вата видна в дырах, чуни (валенки урезаны до бот). Втолковывай потом: на колонку ходит не в брюках-дудочках. Думка жениться на ней, а это рандеву дало немалую трещинку их любви.

Обратно в кабинет, где воздух не остыл от Лориных духов.

Фредди! Маленький, как ребёнок Этот инвалид второй группы не умеет думать головой, если не бьёт при этом в барабан!

 да, это мой друг Альфред Данько, он поли-мео-литик, и у него был друг поли-мео-литик Немов. Но умер на рельсах. Мы у него с Данько.

 А когда?

 В мае

 А зачем братьям оружие?

 Так От хулиганов на улице

 «Вальтер» имеется у Крыловых?

 Нет.

 А «ТТ» откуда?

 Они не говорят!

Эльза

Кровь носом от нервов.

Ведут. Посылка! Бельё, тёплые носки, не говоря о тонких. Пальто, ботинки, полотенца и другие вещи. Рюкзак. Книга! 1905-й год: «Тренировка воли». Кружок копчёной колбаски, много другой еды. А икорка куда-то делась (тюремные контролёры любят икру). Сухарей мешок, но и они в цене, а курево как деньги. Бриолин. Зеркальце в несессере с безопасной бритвой (подарок Лоры на Новый год). Доремифасоль, в душ! Прихватив полотенце, мыло, бельё.

Тёмный бетонный бункер (не только для пыток?) На фабрике воду можно регулировать, а тут один поток от вольной руки конвоя, который вне мокроты. Баня номер один на улице Куйбышева, хоть и древняя, но банщики на полусогнутых: хватит пару? Пивка? Давай!

И в тюрьме у него дие Орднунг. Брюки-дудочки. Свитер фиолетовый в крупных белых снежинках. Надо лбом укладывает эффектный кок. Теперь выкрутится в любой болтовне с Кромкиным. В центре вымытой и набриолиненной головы «необыкновенный индивид мальчик Мельде!». Он не только гайки и болты на конвейере, он и кое-кому тут завинтит. Лора говорит, он копия римский патриций. Кто такие (у него школа на трояки)? Но Лора чем-нибудь плохим не назовёт. Будто на новой ледяной дорожке, но не яма, не пропасть или обрыв впереди, а тихая мелодия в тёплом хаусе с питательной едой. Духовная пища, книга: «Тренировка памяти, сила мысли и ума». «Для магнитизма глаз рекомендуем делать такую тренировку: не моргая, глядеть в одну точку» Натренируется и начнёт вертеть вертухаями! Только контролёр откроет дверь юрк в туалет! Оттуда найдёт выход. «Генрих Иоганн фон Мельде»,  глядит, не мигая, на огрызок карандаша. Колбаса пахнет! Угощает и Лёшу Березина.

Камеру открывают, вталкивают кого-то.

 Стоеросов, не двигаться!

Эту фамилию тут путают с Дундуковым. Директор детдома Прокопий Петрович («Прокоп-Дам-В-Лоб») унижал мальчика Мельде: «Дубина ты стоеросовая». Был Дундуков, теперь Стоеросов!

Новенький подходит к койке:

 Кыш!

Березин перемахивает на вагонку Мельде.

 Дай пять. Моя кликуха Стайер,  рука подана только одному.

И он кликуху:

 Шнобель.

 Вот ты где, Берёза! Он агент

Тот к двери. Оконце открывают, тихо говорит что-то контролёру. Вещи толкает в сумку. Камера вновь отворена и нет его.

Стайер гудит о том, как убил жену, увидав её с любовником.

Напуганный вундерменш Генрих:

 Откуда такое об этом парне?

 Вдруг дело моё даёт разворот! Я стойку держу[31], мол, аффект, невменяемый. А лепят преднамеренное. Дело ведёт Мешковатых, он минут на пять отваливает, а я в бумаги, а там эта Берёза о том, как я давно хотел убить.

Первые минуты в тюрьме Дундуков и Лёшка напротив друг друга.

 Его до тебя, но для тебя в эту камеру впихнули.

Да, именно так Ох, немало его тайн у паренька, который в «посёлке» Первоуральске имеет «ванную комнату» в бараке!

 А тебя, Шнобель, чего? Такого стилягу! Дефицит толкаешь?

 Да нет, меня из-за краткой дружбы с братьями Твердят одинаково: Крыловы мои первые друзья! Очные, с кем угодно, только не с ними.

 А кто они?

 Центровые бандиты. Неверная конфигурация дела.

Стоеросов умнее его фамилии:

 У ментов на тебя мало и хотят прицепить к этим братьям. Говори: они тебе не докладывают о делах.

 Но следователь говорит

 А ты не верь тому, что он говорит.

«Дурачок ты, батюшка»

Мишель

Тихо, будто камера на кладбище. Утро. На воле никогда не бодрствует в такую рань. В тюрьме и ночью лежит жизнь сторожит, а то отнимут её, неровен час. Неровный? Или неверный? Как тот, в который и угодил в этот замок с крепкими замками, в крепость крепкую, где обреталась дальняя родня, владельцы Демидовского дворца, дядя и племянник, такие соплеменники

Но ведь за хранение! И колония вряд ли Да, о племяннике о родном. Дядя выгородит его отца! Мишель крайний. Тайник в полу его. Не у Петра в комнате. И не брат нажал на курок, и не он отдал на хранение тридцатого января Артуру. И клеть не его девицы Лельки Зайцевой. Но этот Кромкин Или Кромкинд? Евреи русифицируют фамилии. Племянник Евгении Эммануиловны. А предок на руднике управляющим, в тёплых (так хочется думать) отношениях с прадедом. Его внук интеллигентен. А свой свояка И в этом заведении, где один следователь, а другой подследственный.

Мишутка делает оружие. Из дерева, металла. Детали могут быть и в баке для мусора. Ба, латунная трубка, готовый револьверный ствол. Оглядывается воровато. К входу в квартиру Евгении Эммануиловны идёт парень. Букетик цветов, коробка с тортом. Тогда Кромкину нет и двадцати, а ему лет девять. Прыгает с края бака. Парень в дверь а пацан обратно на бак. Виделись. Правда так давно, что Кромкин его таким не помнит.

У него, талантливого, не только яркая память, он автор ярких перевоплощений. С работы в дровяник. Оттуда в Фёкиной шубейке, в её длинной, до пят, юбке, валенки, платок. На руке ридикюль (презент няньке от грандмаман). Бодрая бабка. В горле её речь, готовая на выход. Платок и очки без диоптрий (украдены на телевидении) не роняет в транспортной давке. Но некая тень, дуновение беды около дровяника, когда, ёжась от холода, Бабка Ёжка обратилась Добрым Молодцем.

Ну, вот ведут! Да прямо на волю! Настроение наподобие температуры прыгает. Не отменили! «Рафик», как на телевидении. И в этом нормальном автомобиле они едут на эксперимент. Войдя в роль, пребывает в ней и тогда, когда они у «Кошкиного дома», где Лелька Зайцева с пятью питомцами. У неё наверху в квартире ни крыс, ни зайцев.

Мягкий ветерок. Вдыхать и вдыхать, проветривая лёгкие от тюремной духоты на людной улице. Троллейбус мимо. Охранники не в кадре. Руки в карманах, не в наручниках. Двое «коллег» по бокам. Заказ фотографии для альбома. «Мишель в кругу друзей-юристов»,  будет наивный комментарий грандмаман.

Подвал во мраке.

 Рубильник левее!  Он установит фонари!

Работал на предприятиях во Дворцах культуры. В одном любительская киностудия. На плёнку и концерты, и трудовые будни! Как-то укладывает макеты револьверов в рюкзак, а директор клуба тут как тут: «Пойман ворюга!» В милицию не отдают, но увольняют. Банальный финал его работ в культурных центрах города, где театры, он на главных ролях, но мелкая кража и на выход Но не в темницу.

Тайник у прокурора в клети! Шутки ловкого Мишутки. Хохочут. Кроме фотографа. Они не принимают на равных этого дедка! Михалыч, да Михалыч. И сам чуть так не назвал.

 Тут кто-то!  говорит один.

 Да крыс полно. Как-то вдвоём с Лелькой Ха-ха-ха!

Именно благодаря ей он помощник оператора. Бывало, оформят то в цех, то дворником, а работает в клубе и.о. худрука. Один звонок её папаши в отдел кадров, и встречают с объятиями, которых ждёт и Лелька, бегая за ним под хохот киногруппы. Ну и ну! Юристы работают с её папой! Опять хохот!

Михалыч хамовато:

 Где тайник?

Кромкин глядит мягко, мол, терпи «ценного работника».

Впервые внутри при ярком фонаре (не фонарике). Вот уголок, где был пистолет, а вот этажерка, которую они с Лелькой втащили, а вот шкаф Открыт? Нет, нет, только не это!

 Ну, что туда уставился?  хамит Михалыч.

 Крыса.

 Крыс боишься, герой? Руку к тайнику, вполоборота и голову на меня, не двигайся!

Нитки нет! Крысы тоже. Её и не было. А вот нитка была. Где-то дверь отворена: волна холода, как ветер с кладбища.

Обратно во мраке. Наручники, от которых отвык, вновь на руках. Прямо повторный арест.

От публики таит эмоции великолепный актёр:

 Неплохой у Зайцева дровяник!

 А это дровяники?

 И в нашем в доме какое-то время топили плиты дровами. Давно газ, а клети не отбирают.

 А что, удобно!

 Оружие хранить!

Ха-ха-ха!

Он не в этой компании. Не та вольная прогулка, когда фотографировался с двумя плохо одетыми ментами, заказав снимок на память

Опять в крепость под крепкие замки.

 Кем открыт второй тайник? Крысы!

 Кого ты так?  любопытный Артём Горцев.

 Неплохие рифмовки! А тайник не один?..

 Как «не один»?

 Ты сказал: «второй».

Идея! Эврика!

 Да, мой тайник не в уголке на бетонной балке. Фотограф: «Вытяни руку». Я и вытянул к тому уголку. А на моём оборвана оградительная нитка. Открыт кем-то другим.

 «Моя жизнь висела на ниточке» Японский стих!

 Неудивительно, у меня две кликухи, и обе японские.

 Ха-ха-ха! Мишель, поэма для детей!

 Если не зверьки, а люди, и один накрысятничал?

 А кто-то мог?

 Один отпетый уголовник, не дай бог, убийца!

 У тебя такой друг?

 Пригрел мой брат от доброты. Этот тип мог своё упрятать в мой тайник.

 А чего не в тот «уголок»?

 В «уголке» могли изгрызть крысы.

 Он там хранит ценные бумаги или деньги!

 Догадки, не более того.

Великолепная идея о втором тайнике и пригретом рецидивисте. Но, скорей всего, ему оформляют документы на выход, идёт проявка фотографий. Как проявят, так выгонят на волю!

Гора, в ней туннель. Длинный коридор не под домом, под горой. Мишель входит в гору Выход, увы, не брезжит. Впереди шагает Кромкин. Он не такой, как теперь, не менее пятьдесят шестого размера. Во сне, каким был давно, крепким, но не объёмным. «Семён Григорьевич, идите медленней! Я не пойму, куда мы!» Кромкин оборачивается, а лицо другое! Клацает ружейным затвором рот, не добродушно-толстогубый, а тонкий, как у пытальщика в тот первый, глуповатый допрос.

Пётр

Тюремное утро. Уровень бульдога, которого выгуливают на поводке. В коридор до туалета и обратно. Вышагивает: метрономос; метрономос

Они с братом маленькие. Идут в тир. Грандмаман любит оружие и невольно готовит противников режима. Месть тем, кто медленно вызволяет «папа» и он умирает в шахте. Тем, кто анекдоты Пьера о Ленине, не считает анекдотами. Ну, и Серж с Евдокией в лагерях.

Пулемётовым опять удивительный дар с воли: белые сухари и трёхлитровая банка компота (тоже домашний?)

Пётр не на нарах, а на нервах. То морзянку у трубы ловит, то ухо к двери. Вот крик. Брата ведут?

Вадим читает книгу. Малоавторитетная литература художественная! И Толстой, и Достоевский, и этот Чехов Не понять тебе, какие книги бывают! Ходит Пётр, и, будто о порог: некоторые его книги в тайнике. Выполнен умело, не найти. А пуля? Бум!  немного, и головой бы о верхние нары. Но родной дом не отдаст улику! Там дрель необходима!

Опять у трубы. Азбука Морзе ценное знание наряду с риторикой и рекомендациями Дейла Карнеги.

В «диванной» пистолет видела только модель («на полу дым») Не «слушатель» она, каковым является, например, участковый. Свидетель. И она не обманет. Под пытками будет говорить только правду и ничего, кроме правды! Но Варя Глупая баба! Хотя вряд ли добудут в «пучине» маленький предмет. И тогда никаких улик. И долее в тюрьме держать не имеют права. Шарьте «Макаров», о котором болтает Кромкин, у других, не у Крыловых Петра и Вари. В конце концов, неумно это, на баланду тратятся деньги казны. Метрономос Выгребную яму откачивают, ха-хи-и-ха! Но параллельно могли бы верующих к нему на краткое рандеву. И полетит на радиоволнах: «В Советском Союзе в Екатеринбургском централе (эта тюряга имеет громкое давние имя) узник совести!» Таковой и нет ни у кого в этой бессовестной стране.

Вадька наблюдает. Один глаз, но внимательный. Надоел!

 Вынюхиваешь?

На крик контролёр о «нарушении режима». С его уходом Пётр выпаливает:

 Чайником,  рука в направлении посудины,  и проломлю голову этому татарину.

 Кто много болтает, ни на какие дела не годен, а тем более, на такое,  прямой выпад кривого.

 Это я не годен?

 Ага, ты. Дам в лоб и улетишь под нары.

Немалая обида на мир, на людей, наподобие температуры в больном, делает рывок:

 Я пятерых зарезал! Нет, четверых. Пятую только за горло, и готова А тебе морду выправить?

Удар Вадька падает. Не «под нары», правда, а на них.

Оперативно, как два оперативника, Пулемётовы. Пётр в ступоре: не только «морду выправить мог», а убить! Охрана в камере. Удар ботинком в голень от татарина. Кокшаров собирает манатки, и книгу. Пулемётовы держат Петра, кривого выводят.

У Пулемётовых рыльца тайные. «Мы внуки сына полка»,  гордость Юрки. Во время уличной драки ими отправлена в нокаут и в больницу целая компания. Один на грани. Пулемётовых временно нет в команде самбистов (клуб «Трудовые резервы», «ТР»)

 Ну, и как оппоненты?

 Какие?  не отошёл от усмирения Петра Юрка (у Олега удивлённое лицо).  Нормально

Олегу не говорливому неудобно за враньё брата. Петру они казались и молоденькими, и мелкими, нетрудно, будто карликов, упаковать мордами к двери, привязав к батарее их длинными вафельными полотенцами со штампами на углах «ТР». Но, не будь их, не Пётр бы «под нары» (обещание Вадьки Кокшарова), а Вадька уже был бы не только с кривой головой, но и с проломленной, а Пётр в карцере полумёртвый, но не от руки Вадьки, от охраны. Какая бравада уголовная: «Четверых зарезал, а пятую» Прямо откровение в кровавом деле, и могут гонять не только по выстрелу, а прямо по делу на улице Нагорной, как в том бункере на дне тюрьмы.

 Я тут неправду Аффект. Навеян тюрьмой. Видите, радио убрано? Там датчик для внедрения на подкорку индивида далёких от него идей. Удобно для процента раскрываемости.

Ребята, открыв рты, будто опять лекция на тему мифологии.

Вталкивают нового «кукушонка». Вместо побитого. Не кривое лицо. Очкарик. С виду преподаватель, но не математики, а географии, напоминает школьного (тот глуповат). Пётр даёт информацию: брат в квартире выпалил из «Вальтера» столетней давности.