Со стены хорошо был виден строящийся Покровский собор. Царь глянул вниз. Строители уже заложили из белого камня основание собора. И отсюда, с высоты, было отчётливо видно, что основание это создано в виде восьмиконечной звезды символа Богородицы. Иоанн согласно покивал головой: это прекрасно, Богородица будет довольна! Хм, недавно ему нашептали, что митрополит посетил стройку, невиданное дело! Царь усмехнулся: боится Макарий, за голову свою боится! И правильно делает! Без страха ничего не сдвинуть в этом мире! Внезапно вспомнилось горькое, больное: его, царя, оставшегося малолетним сиротой, даже покормить забывали! Бояре власть меж собой делили, до ребёнка ли им было, пусть даже этот ребёнок царь. А всё потому, что страха не было! Ничего, когда он немного подрос и окреп, то приказал отдать псарям на расправу вконец распоясавшегося князя Андрея Шуйского. Тогда притихли бояре, послушны стали, потому что страх появился! А ведь было ему в ту пору всего тринадцать лет! Даже сейчас, через много лет, вспоминая это, Иоанн испытывал чувство удовлетворения! Некоторые людишки упрекают его в жестокости, призывают к милосердию! А он царь! Он вправе наказывать и миловать своих холопов! Казнить виновных его христианский долг, долг государя! Вот недавно он прочёл книгу, там иноземный христианский воевода Дракула не знает пощады ни к своим подданным, ни к врагам отечества и веры, казнит их направо и налево. Вот уж кто жесток-то! А он-то по сравнению с Дракулой младенец!
И как верно сказал этому Дракуле один монах: «Государь Богом поставлен казнить злодеев и награждать добродетельных». Очень хорошо сказал! Он, московский царь, так и делает. Больше, правда, казнит, чем награждает. Но это только моё дело. Я царь!
Иоанн благодушно прикрыл глаза, постоял умиротворённый. Затем повернулся и пошёл прочь со стены.
11. Таинственный камень
Барма торопливо переходил Троицкую площадь. Лето покидало Москву, уступая место осени. Листья на деревьях почти полностью пожелтели и покраснели, только ивы и сирень оставались пока зелёными. Солнце светило ещё по-летнему, но воздух уже был свежий, осенний. Народ обрядился в епанчи, кафтаны, телогреи. Иван скользнул взглядом по сидевшему на земле человеку и пошёл дальше. Нищий, много их тут побирается. Но что-то в этом нищем было не так, Иван оглянулся. Человек, сидящий на холодной земле, был голым, а худое, какого-то синюшного цвета, тело его было обмотано веригами.
Вот оно что юродивый! Барма зябко поёжился. Последний раз он видел юродивых, когда обитал в монастыре. Отвык. Жутковатое зрелище. Иван нащупал в кармане грошик, вернулся и положил монетку в шапку нищего. Тот взглянул на зодчего блёклыми серо-голубыми глазами и схватил его за руку:
Церковь твоя в веках стоять будет, только ты камень в подпол закопай!
Что? Какой камень? опешил Иван, пытаясь вытащить свою руку из цепкого захвата юродивого.
Поглубже закопай! снова сказал нищий, выпустил руку Ивана и добавил, Иди с Богом! Ничего не бойся! и, уже вслед отходящему Барме, тихо добавил, Жаль, что помрёшь молодым.
«Хитёр мужичок! думал Иван, направляясь к стройке собора, Выведал, что я зодчий и решил меня прозорливостью своёй удивить, в расчете на постоянную милостыню. Ну, да Бог с ним! У каждого свой хлеб».
Он увидел Яковлева, беседующего около завалов кирпича с артельным каменщиков Тимохой, и, смеясь, рассказал им об уловке нищего. Однако, вопреки его ожиданиям, собеседники остались серьёзными.
Это Василий Блаженный! Божий человек! Разве не знаете? удивлённо спросил Тимоха, Нет? Чудеса о нём сказывают. Может, иной раз и привирают, кто знает. Только одно чудо я сам видел. Этим летом иду я раз по рынку, вдруг слышу шум, гам, крик. Что такое? Оказалось, Блаженный у одного калачника весь товар, все его калачи побросал на землю. Ну, народ возмущаться стал: зачем такое делаешь? Тут калачник-то и покаялся: он в тесто известь и мел подмешивал. Вот так-то. Блаженный правду видит. Дано ему это, значит, стоять ваша церковь будет в веках, не сомневайтесь.
Уже дома, укладываясь спать, Барма задумчиво обратился к другу:
Слушай, Постник. Этот Блаженный ведь ещё кое-что сказал. Я тогда внимания не обратил, думал, что старик просто подаяние выманивает. Но, если он провидец, может его слова какой-то смысл имеют?
А что он сказал-то? зевая, спросил Постник.
Церковь твоя в веках стоять будет, только ты камень в подпол закопай! Поглубже закопай! повторил Иван слова юродивого.
Какой камень? Ты его спросил?
Знамо, спросил. Но он не ответил. Сказал только, чтобы я ничего не боялся.
Мда! Темны слова его. У юродивых всегда так. Ну, да ничего, раз он сказал: не бойся, значит, боятся нечего. Позже поймешь, что надо делать. Поздно уже, давай спать.
12. Дракула
-Максимка! Сходи-ка дров занеси, чтобы завтра поутру сразу печь затопить.
Сейчас, матушка, отозвался сын, передвигая слона на шахматной доске. Затем победно глянул на своего соперника:
Всё, мат Вам, дядька Постник! и побежал во двор.
Яковлев досадливо хлопнул ладонью по столу. Ну и парень! Научил играть на свою голову. Полгода назад он и про шахматы-то ничего не знал. А вот, поди ж ты, уже второй раз у него выигрывает. Ну да ладно, в другой раз отыграюсь. Постник аккуратно сложил фигуры, доску и поднялся на второй этаж, к себе в комнату. Иван сидел за столом, наклонив голову к свече.
Ивашка, ты чего делаешь?
Не мешай, читаю книгу «Сказание о Дракуле воеводе».
Это что за книга такая? не отставал Постник.
Страшная!
А зачем тогда читаешь?
Интересно. Не мешай.
Но Постнику было скучно:
Слушай, а я Максимке в шахматы проиграл. Ему всего и лет-то, а как играет!
Угу, отозвался Иван.
Что угу?
Он хорошо играет, а ты плохо. Сказал же, не мешай!
Я плохо играю? рассердился Постник, А ты вовсе играть не умеешь!
Барма аккуратно закрыл книгу, глянул на друга и рассмеялся:
Так и ты, видать, недалеко от меня ушёл, если тебя парнишка обыгрывает!
Постник обиделся:
Он всего два раза у меня выиграл.
Лиха беда начало! снова улыбнулся Иван, но посмотрев на загрустившего Постника, сказал:
Брось! Все знают, что ты хороший игрок. Почти всегда выигрываешь. Может, у Максимки талант к шахматам? Бывает такое. Я вот совсем играть не умею.
Да, повеселел Постник, А ведь, сколько я тебя учил, не в коня корм! И уже совсем успокоившись, спросил:
Так о каком воеводе ты читаешь?
О воеводе Дракуле!
Разве был такой воевода?
Был, только не на нашей земле, а в чужой стороне. Он был государем Мунтении.
Это где же?
Не знаю, но был он христианином греческой веры и воевал с турками.
Значит, хороший был воевода!
Жестокий!
Получается, плохой что ли?
Иван задумался и растерянно ответил:
Не знаю! Понимаешь, этот Дракула за христианскую веру горой стоял! Это да! Но он наказывал подданных своих за любое прегрешение.
За прегрешения положено наказывать, иначе порядка не будет, хмыкнул Яковлев.
Так ведь это смотря как наказывать! убеждённо ответил Иван. Ну вот, например, бабу за прелюбодейство побить можно?
Так уж положено! Хотя, может и жалко!
Вот видишь, тебе жалко. А Дракула приказывал кожу сдирать!
С живых что ли? ужаснулся Постник.
Да в том-то и дело, что с живых! запальчиво откликнулся Иван.
Вот как! Яковлев помолчал, потом озабоченно посмотрел на товарища и осторожно сказал:
Слушай, не нашего ума это дело, обсуждать деяния воевод и королей. И вообще, не читай ты такие книжки, греха не оберёшься!
13. Учитель в темноте
Тёмным вечером, на окраине Москвы к заброшенному старому дому подошёл человек. По виду это был высокий, крепкий мужик, одетый в поношенный армяк и суконную шапку. За плечами у него была котомка, в руках посох. Шел он в темноте очень уверенно, быстро, но бесшумно. Путник внимательно оглядел дом, потом быстро посмотрел вокруг и решительно потянул на себя дверь, заколоченную досками крест-накрест. Удивительно, но дверь открылась, причем совершенно бесшумно.
Учитель, это я, негромко сказал вошедший.
Кто ты? раздался негромкий голос в темноте.
Я Игнатий!
Протяни руку.
Путник послушно вытянул вперёд правую руку. Эту руку кто-то обхватил за запястье и потянул за собой. И так, осторожно передвигаясь в темноте, они дошли до ещё одной двери и вошли в неё. Когда дверь за ними захлопнулась, руку отпустили. Загорелся огонёк свечи. В неясном свете путник увидел маленькую комнату без окон, похожую скорее на чулан. У стены стоял небольшой стол со жбаном и кружками. Рядом в кресле сидел полный мужчина в монашеском одеянии.
Садись, брат. Ты, наверное, устал? Не хочешь ли чего-нибудь выпить?
Да, в горле пересохло, неплохо бы кваску, ответил, усаживаясь, мужик.
Ну, как всё прошло, ты передал моё послание? спросил монах, подавая гостю кружку с питьём.
Да, он сказал, что о новой встрече сообщит, когда будет нужно, Мужчина жадно выпил всю кружку и осторожно поставил её на стол.
Что-то ещё говорил?
Сказал, что русские варвары и язык наш варварский. Это когда я поведал ему, что у нас не король, а царь, тут мужик улыбнулся, а я в ответ молвил, как вы меня учили, что слово царь производится от римского цезаря.
А он что же? тоже улыбнулся монах.
Скис, но смолчал.
Так-так, но что-то ещё говорил? Ты должен всё запоминать, Игнатий.
Он сказал, что, простите меня, учитель, но он сказал, что царь Иоанн сошёл с ума, раз доверил строительство Покровского собора в Москве русским зодчим.
Вот как? Очень неосторожно!
Я так ему и сказал. И вот ещё что. Мы наткнулись в лесу на капище язычников.
Старое капище, заброшенное?
Было действующим, пока его не разграбили. А разграбили его несколько дней назад. И там были остатки погребального костра. Свежие остатки.
А людей там не было?
На капище нет. Но потом, в лесу, мимо меня прошёл человек, очень быстро прошёл, и он был явно не в себе. Может быть, это был совсем посторонний человек? Кто знает?
Ну да, кто знает! Он тебя видел?
Нет, я думаю, что нет.
А узнаешь этого лесного мужика, если увидишь?
Да, коротко ответил гость, узнаю.
Ну, теперь вот что, дорогой Игнатий, тайком встречаться больше не будем, неудобно мне это, да и тебе тоже. Вот возьми, монах протянул небольшой свёрток собеседнику, Здесь деньги, купи себе дом, где-нибудь недалеко от Варварки, небольшой дом, но крепкий, теплый и хороший для жизни. Если будут спрашивать, скажи, что батюшка твой в деревне помер, вот ты и решил с деньгами, что от него остались в Москву переселиться и заняться здесь ну, ну чем ты можешь заняться?
Шорником могу быть, подсказал Игнатий
Конечно, шорничеством. А я к тебе на постой встану. Так как приехал из монастыря по делам к Митрополиту, Владыке Макарию. Такие дела быстро не делаются, а жить где-то надо. Ну, да это не важно, про себя я сам всё объясню, если нужда будет. И вот ещё что, ты не очень-то хвастайся своими познаниями в латыни. Не всё другим сказывай, что от меня слышишь.
Я разумею это, учитель. Просто уж больно спесив был иноземец-то! Ну, я и не удержался.
Игнатий ушел, а монах задумался. Человек, известный многим в Москве под именем монаха Пафнутия, был эмиссаром из далёкого 23 века, направленным в Москву эпохи Грозного следить, чтобы история страны развивалась в соответствующем направлении. Чтобы никто и ничто не свернуло её в сторону. А желающих повернуть историю России было немало, так что работы у Пафнутия хватало. Но сейчас он задумался о другом. Очень трудно найти помощников в своём деле среди местного населения. Вначале они никак не могут понять, с кем имеют дело, пугаются. А потом, некоторые из них становятся излишне болтливыми, неосторожными. Вот и Игнатий туда же. Надо же, решил поучить спесивого иноземца. Ну, да ладно, беда небольшая. А помощник-то всё равно нужен, без него нельзя.
14. Потеря
Постник и Барма сидели в тени строящейся стены храма на лавке и уплетали принесённую Максимкой нехитрую снедь, заботливо приготовленную Алёной для своих постояльцев. Аппетит у обоих был отменный. Ели молча, как и положено. Наконец Постник поставил пустой горшок из-под пареной репы на лавку, с сожалением посмотрел на него и вздохнул:
А я ещё бы съел, и с надеждой спросил, У тебя не осталось?
Нет, отозвался Барма, доедая последнюю ложку репы. Затем быстро выпил молоко и, довольный, прислонился к стенке.
Слушай, Ванька, спросил Постник, Ешь ты не меньше меня, а худой как будто тебя впроголодь держат, почему, а?
Кто его знает? отозвался Барма, Я всегда такой был. Может, я в родителей пошёл.
Так у тебя родители худые? И мать, и отец?
Да, не знаю я! вдруг рассердился Иван.
Яковлев с удивлением посмотрел на друга:
Ты чего взбеленился-то, Иван? Первый раз тебя сердитым вижу! Ну не хочешь, не отвечай!
Оба помолчали. Потом Барма, уже спокойно, ответил:
Не помню я родителей своих. Вернее, плохо помню. Я ведь потерялся, мне тогда годков 6-7 было. Мы ехали куда-то. Зачем, куда ничего не помню. А помню, что лежу я на телеге весёлый такой, а старший брат меня травинкой за пятку щекочет. Можешь поверить, вот только это и помню о брате.
Помолчали.
Ну, а как ты потерялся-то? не выдержал Постник?
Мы остановились на ночлег в поле. Ночью проснулся я по нужде. И вдруг вижу невдалеке свет какой-то. Ну, я и пошёл посмотреть, что это за свет. Интересно мне стало, ребёнок ведь. Я иду, а свет этот от меня удаляется. Я иду к свету, а он от меня. Вот так я шёл, шёл, а потом всё пропало и я ничего больше не помню, очнулся уже утром. Я лежу на дороге, вокруг меня мужики толкутся и кричат: