«П». А вдруг это снова одна из вечных уловок его неистощимого на выдумки друга? В конце концов, кто-то же читал для него письмо самого Годелота. Быть может, у Пеппо появилась девушка? В сущности, отчего бы и нет Парень он видный, хоть нрава и несносного, а в его слепоте есть даже своя особая закавыка из тех, которые на удивление по душе девицам. Это странное племя ведь везде ищет сложностей.
«Там же, где расстались». Вот это совсем легко ложится в строку. Они с Пеппо расстались у моста Санта-Кроче, в среду, после девяти утра. И кстати, среда уже завтра.
Шотландец нахмурился и повертел письмо в пальцах. А если это ловушка? Кто знает, где леший сейчас носит полковника и что его превосходительство в очередной раз замышляет? К примеру, этой ночью Годелот снова назначен в караул, хотя с предыдущего ночного поста его сняли. Видите ли, новобранец. Зато утро у него освободилось. Как вовремя, верно? Да, только зачем Орсо куда-то его заманивать, если он и так всегда под рукой? Как насчет мерзкого монаха?
Окончательно запутавшись и разозлившись, шотландец смял письмо, сунул в карман и решил, что завтра, не мудрствуя лукаво, отправится к мосту Санта-Кроче и будет каждую секунду настороже. Как бы ни был хитер отвратительный брат Ачиль, едва ли он сумеет переодеться девицей. По крайней мере такой, чтобы было на что посмотреть. И на сей раз Годелот не окажется таким доверчивым ослом.
Если же все это одна сплошная ошибка и письмо предназначалось не ему что ж. Он просто проторчит у моста, и пусть Филомена потом откупается от него пирогами.
После вечернего построения Годелот отправился к капралу с просьбой об утренней отлучке.
Мрачный капрал, утомленный дневными хлопотами, потер подбородок и воззрился на подчиненного с раздражением:
Неймется тебе Куда спешишь-то? Али наследство получил?
В церковь, мой капрал, не моргнув глазом, отчеканил Годелот, и Фарро желчно хмыкнул, кривясь, будто от зубной боли:
Во как оно теперь называется! Будто не знаю, каким местом вы, юнцы, думаете. Едва однополчанина схоронили а тебя уж, того, гулять тянет. Совесть имел бы Ладно, охальник, ступай, на свой лад оно на пользу. Чем раньше от бабьего племени лиха хлебнешь, тем быстрей ума наберешься.
В иной раз подростка, пожалуй, взбесил бы тон капрала, но сейчас он отчасти ощущал правоту Фарро, поэтому, молча поклонившись, напряженно дождался, пока тот подпишет отпускной реестр, и ретировался.
* * *
Сутки почти без сна наградили Годелота ощущением, что под веки набиты опилки, но ни тени усталости он не чувствовал.
Переодевшись и поразмыслив, шотландец спрятал за отворотом камзола кинжал. При предыдущей стычке скьявона показала себя бесполезной. Зачем-то снова перечитав записку и предсказуемо не найдя в ней ничего нового, Годелот вышел из особняка. Уже через квартал он с досадой осознал, что то и дело оглядывается в поисках слежки: право, со стороны у него наверняка глупейший вид. Но еще глупее в очередной раз притащить на место встречи полковничьего шпика.
А дорога к Санта-Кроче, меж тем, казалась бесконечной. Чем ближе была развязка нелепой истории с невестой, тем сильнее волнение стискивало горло, и Годелот чувствовал, что предпочтет угодить в западню, чем стать жертвой случайного недоразумения.
Вот блестящий Сан-Марко потускнел, сливаясь с Каннареджо. Величавые колонны и широкие площади сменились теснотой густонаселенного рабочего муравейника, а слева, по ту сторону искрящейся глади Каналаццо, потянулся район Сан-Поло. Словно напоминая о цели пути, башенные часы церкви Сан-Джакометто гулко отбили девять, и Годелот припустил почти бегом.
Потемневшая стена церкви заслонила туманно-желтое пятно солнца, затянутого влажной летней дымкой облаков. Толстые потрескавшиеся деревянные колонны моста замаячили впереди.
Годелот сбавил шаг, приближаясь к ограде канала, огляделся И вдруг его окликнул звонкий голос:
Годелот! Милый, я тут!
Что бы ни думала Филомена, в этом городе совершенно некому было назвать рядового Мак-Рорка «милым», и шотландец едва не споткнулся, недоуменно оборачиваясь. Из толпы к нему спешила незнакомая, но прехорошенькая девица. Она подошла к сбитому с толку Годелоту вплотную, сияя светло-карими озорными глазами, и, ничуть не понижая голоса, виновато проворковала:
Ох, снова хмуришься! Ну, подумаешь, опоздала! Ты же знаешь батюшку он меня за порог не выпускает.
Юноша все еще молчал, а девушка обиженно поджала губы:
Хоть бы слово сказал! Сам незнамо где целыми днями ошивается, служба, видишь, у него! А я чуток припозднилась и уже виновата! А увивался-то! Маргаритки слал! Я тебе что, вдова, целыми днями под окошком сидеть?
Незнакомка отвернулась, красноречиво промокая глаза краешком рукава, но упоминание о маргаритках тут же разбило глупое оцепенение шотландца. Он примирительно шагнул к девушке:
Да ты погоди плакать! Не сердись, я тут столько вдоль берега бродил уж всякого себе навыдумывал. Ты же у меня на всю Венецию первая красавица. Ну, прости дурака ревнивого!
Девушка обернулась, и Годелот готов был поклясться, что ее ресницы поблескивают самыми неподдельными слезами, а в уголках губ притаилась улыбка.
Вечно ты вздора наговоришь, а я уши и развешу. Ну ладно Она кокетливо откинула с виска каштановый локон. Шотландец молодцевато поправил шляпу, поклонился и предложил девушке руку. Он все еще не понимал, посреди какой пьесы вышел на сцену, не выучив роли, но не сомневался, что это и есть та самая девица, за чьи слезы ему так строго выговаривала Филомена.
Незнакомка приняла руку и повлекла Годелота за собой в сеть оживленных переулков Каннареджо.
Они не разговаривали по пути. Сначала Годелот ощущал, как от волнения быстро колотится сердце, но теплая девичья рука на сгибе локтя поневоле уводила мысли в другую сторону. Сначала он лишь искоса взглядывал на спутницу, но потом рассудил, что изображать влюбленного кавалера можно и более правдоподобно. Поэтому, уже не скрываясь, посмотрел ей в глаза и улыбнулся, надеясь снова поймать тот же сияющий озорной взгляд. Но девушка в ответ предостерегающе нахмурилась и чуть ускорила шаг.
В иной раз этот молчаливый отпор только раззадорил бы шотландца, но сейчас всколыхнул запоздалую мысль: неужели это и есть девушка его предприимчивого друга? Тогда неудивительно, что она держится недотрогой И от этого предположения Годелот неожиданно испытал какое-то мерзкое чувство, с досадой понимая, что это обыкновенная зависть.
Полчаса спустя они перешли горбатый мостик через узкий каналец. Девушка выпустила руку шотландца и с поклоном указала ему на опрятную лавочку в квартале впереди, будто провожала заблудившегося прохожего. Она подвела спутника к крыльцу, отперла дверь и с самым респектабельным видом прошествовала внутрь.
Годелот последовал за девицей. А та, бегло оглядев пустую лавку, поманила шотландца за собой к неприметной двери за прилавком. За дверью оказалась полутемная кладовая, пропитанная запахами снеди и приправ. За спиной хлопнула дверь, из полумрака навстречу шотландцу выступила худощавая фигура. Раздался знакомый голос:
Ну, здравствуй, брат.
* * *
Всего секунду Годелот стоял неподвижно, а потом медленно покачал головой:
Пеппо Черт тебя подери, Пеппино, мерзавец!.. пробормотал он и, шагнув вперед, порывисто сжал друга в объятиях.
Уже в следующий миг он ожидал насмешки над своей неуместной чувствительностью, но тетивщик лишь неловко и сердечно обнял его в ответ.
Отстранившись, шотландец грубовато потряс Пеппо за плечи, ощущая, как его, наперекор всем пережитым бедам, затапливает бесшабашный восторг. На миг даже показалось, что все невзгоды позади и осталось лишь посмеяться над месяцами бестолкового метания по недоброму заколдованному кругу. Пеппо же добродушно и как-то совсем «зряче» подмигнул:
Карманы бы проверил!
А губы вдруг едва заметно, растерянно-беззащитно, передернулись, неуловимо обнажая под шутливой фразой отзвук каких-то тщательно скрытых чувств.
Годелот было расхохотался, но тут же посерьезнел:
Ты, дружище, кладезь фортелей, ей-богу. Только я к твоим кляксам привык уже письмо другим почерком писано. Я вчера полвечера размышлял, мне оно предназначено или по ошибке затесалось. Еще договаривая, он спохватился, оборачиваясь к двери, у которой все еще стояла девица, глядящая на друзей с самым неподдельным умилением. Сударыня, простите меня, увальня. Я вас не поблагодарил и даже имени вашего спросить не удосужился.
Росанна Барбьери, кивнула лавочница, а Пеппо улыбнулся с безыскусной теплотой:
Кабы не Росанна, ничего бы не вышло, брат. Это все ее затея.
Девица с укором покачала головой:
Да будет тебе. Всего-то хлопот строку черкнуть да в Сан-Марко прогуляться. А уж упирался словно я его под венец волоком тащу. Гордец, видишь
Пеппо бегло потер лоб, заметно смутившись, а Годелот ухмыльнулся:
Мона Росанна, вы на редкость даровитая актриса. Слышали бы вы, какой разнос мне учинила наша кухарка! Боюсь, мне придется в знак прощения выпросить у вас ленту и повязать на дублет. Иначе не видать мне сегодня ужина.
Росанна вдруг нахмурилась:
Не смейте! Не смейте глумиться над этой женщиной. Мне очень неловко перед ней. Она сама потеряла сына, и я попросту невольно сыграла на ее горе. Охотно дала б вам хоть десять лент, если бы это хоть немного ее утешило.
Годелот осекся и прикусил губу.
Я и не думал глумиться над Филоменой
Но Росанна лишь отрезала:
Я вернусь в лавку. Вам есть о чем поговорить. Отец вернется только к вечеру. Ведите себя тихо, а я буду шуметь.
Не беспокойся, сказал Пеппо, и лавочница выпорхнула за дверь.
Годелот задумчиво поглядел девушке вслед.
Я этой прелестной заговорщице не по душе, с ноткой обиды отметил.
Падуанец примирительно хлопнул его по плечу:
Дело не в тебе. Росанна недолюбливает военных. И, признаться, меня это очень выручило в свое время.
Шотландец отвел глаза от двери и долго молча смотрел другу в лицо. Ему казалось, целые годы прошли со дня их последней встречи, так много всего вместили эти полтора месяца. В кладовой было полутемно, только свет одинокого фонаря, стоящего на бочке, рассеивал мрак. Но и в этом скупом свете Годелот видел, как изменился Пеппо. Еще жестче стала складка губ, еще упрямее прорисовались углы нижней челюсти, новый рубец прорезал щеку, из-за пояса виднелась кинжальная рукоять. А ведь прежде он просто хранил басселард среди прочих пожитков.
Пеппо молчал с непривычным спокойствием, хотя по всем традициям уже давно должен был огрызнуться: «Чего глазеешь?»
Годелот вздохнул, нарушая тишину:
Вот что, брат Мне до смерти хочется без затей поговорить с тобой о добрых временах, когда мы могли браниться сорок минут кряду, а потом вволю подраться, не оглядываясь через плечо. Но это придется отложить. Давай-ка, рассказывай все сначала. С того самого дня, как расстались. А потом я все выложу. Иначе только запутаемся. Со мной столько всего случилось
Пеппо усмехнулся:
Давай на спор, у кого сказка страшнее. Проигравший угощает.
Годелот фыркнул:
Идет!
* * *
Росанна хлопотала в лавке, невольно прислушиваясь к порой доносящимся из кладовой голосам и приглушенным вспышкам смеха. Она была чрезвычайно довольна собой и успехом своей авантюры. Хотя стоило признать: труднее всего было уговорить на нее Пеппо.
Нет! твердо отрезал оружейник, скрещивая руки на груди. Он явно разозлился. Но Росанну было нелегко сбить с толку.
Почему нет? терпеливо спросила она, словно обращаясь к ребенку, отказывающемуся сменить рубашку. Губы Пеппо дрогнули.
Почему? Изволь, я объясню. Потому что один человек всего лишь угостил меня на ярмарке выпивкой. Он мертв. Другой человек предупредил об опасности. Он Она заперта в монастыре. Еще один взял меня в попутчики. Теперь он ходит прямо по углям и не знает, что будет завтра. А теперь одна девица хочет по доброте душевной устроить мне встречу с ним прямо у своего родного очага. Я уже не говорю об Алонсо, который, похоже, всерьез убежден, что восьми лет на свете ему вполне достаточно. Продолжать?
Саркастичный вопрос повис в воздухе, будто пороховой дым от выстрела, однако Росанна только вздохнула.
Сядь! велела она. Пошумел передохни, теперь говорить буду я. Я все понимаю, Пеппо, дурой-то меня не ряди. Только все те, о ком ты мне толкуешь, когда в воду лезли, брода не знали. А теперь все нужно сделать иначе. Так, чтоб даже если кто следить задумает или сплетничать, увидел бы лишь то, что надо. А на Алонсо не серчай. Он не с окаянства обо всем мне рассказал, это я ему голову заморочила.
Пеппо в сердцах ударил ладонью по прилавку:
На Алонсо я не сержусь. Здесь моя вина, сам язык распустил. Но Росанна, не могу я так! Я зачумленный! Сам над пропастью хожу не вправе я и тебя на этот канат громоздить!
Если ты чего и не вправе так это за меня моей жизнью распоряжаться! рявкнула Росанна, теряя терпение. Я сама тебе помощь предлагаю мне и отвечать!
Пеппо уже снова набрал воздуха для очередного витка спора, но Росанна сжала его запястье:
Погоди. Просто послушай. Все будет тихо и мирно, поверь. Если где вам встретиться и можно, так только здесь. Место людное, шумное, даже самые завзятые мастера-пустобрехи в жизни не углядят, кто вошел, а кто вышел. А письмо снести могу только я. И кому передать, соображу. Выберу из прислуги тетушку поприветливей, разжалоблю как следует. А полковник этот сроду не догадается, что ты набрался нахальства прямо в замок их барский гонца подослать. Ну, чего снова глазами сверкаешь? Голос девушки зазвучал примирительно. Ей-богу, кабы ты упрямством торговать приспособился, к тебе б уже сама герцогиня за милостыней посылала.
Пеппо тяжело вздохнул. Предлагаемый Росанной план был немыслим, недопустим и неприемлем. Но черт Он был хорош
Глава 5
Грехи отцов
Слепящее полуденное солнце рвалось в маленькое квадратное окно, затянутое бычьим пузырем.
Полковник Орсо осторожно опустился на низкий ларь, жалобно скрипнувший под его тяжестью. В этом жилище ветхостью дышало все, включая хозяйку, тщедушную и согбенную старушонку с неожиданно крепкими жилистыми руками.
Она поворошила в очаге почти прогоревшие угли, неспешно отложила кочергу и воззрилась на визитера с опасливым выжиданием.
Да, господин, проговорила хозяйка глубоким глуховатым голосом, я помню Жермано Ремиджи и его жену. И сына их помню. Хотя не скажу, что мне по душе ковырять старые могилы. Жермано всегда был чудаком и мечтателем. Не будь он вдобавок лучшим лодочником на пятьдесят миль окрест, его вовсе считали бы того с приветом. Но уж такой он был, сынок старого Ремиджи Потому все так удивились, когда он женился на этой вдовице. Сроду ходоком не был, чуть что краснел, аки девка на выданье, а вот же ж, какую бабенку уболтал.
Орсо изумленно поднял брови:
Рика Ремиджи была вдовой?
А как же, покачала головой старуха. Там история была заковыристая. Красивая даже, ровно как в сказках тех, что лицедеи бродячие разыгрывают. Папаша Жермано, старый Ремиджи, мужик был оборотистый, умел монетку заколотить. Так окромя того, что он чужие лодки починял, еще и свою выстроил. Нарядную, просторную, загляденье прямо. И чего затеял катал на лодке той господ, что рыбачить любят и по реке гулять. Сам все рыбные места знал, да и услужить умел.
И все ездил к нему господин из богатых горожан. Имени не упомню, а только приветливый такой. Очень он эту забаву любил, в одно лето раз шесть приезжал с семьей. Жермано тогда годков одиннадцать было. С отцом работал, сызмальства рукастый был паренек. Он все дочку того синьора развлекал. Играл с ней, рыбок показывал, на берег из лодки выносил. И она к нему тоже со всей душой. А раз он возьми да и брякни: вот вырасту и женюсь на ней. Крохе было тогда четыре али пять, этакая улыбчивая кукла в оборочках, ни дать ни взять невеста. Все, конечно, похихикали да забыли.