Это понравилось ее многочисленным поклонникам, фотографии разошлись по нескольким газетам, и говорят, что этот человек заработал на них кучу денег. С того случая все превратилось в какую-то войну на изнурение противника. Потоки возмущенных писем от ее фанатов в эти газеты. Угрозы. Злобные шутки самого низкого пошиба. Ставки и пари. Абсурдные истории о том, что это месть отставного любовника или поссорившегося с ней тенора. Слухи о том, что у нее нервный срыв. Телохранители. Всё разом.
А что ж эти слабаки его не выследят и не проучат?
Он слишком ловок и постоянно маскируется то бороду прицепит, то еще что-нибудь. Иногда надевает маску из чулка. Один раз прикинулся джентльменом из Сити, в другой отморозком из трущоб. Говорят, что у него очень, очень современный фотоаппарат.
Да, но после того, как он делает снимок, почему никто не схватит его и не отберет камеру? И как насчет ее знаменитого темперамента? Можно было бы ожидать, что она сама за него возьмется.
Да, но пока что она только художественно вопит от возмущения.
Что ж, сказала Трой, я не понимаю, чего они в таком случае ждут от тебя.
Ждут, что я с удовольствием приму приглашение и сообщу помощнику комиссара, что отправляюсь к антиподам с моей колдуньей-женой. Ведь ты поедешь? спросил Аллейн, положив руку ей на голову.
Я безумно хочу попробовать ее написать: это ведь такая крупная, яркая, довольно вульгарная модель. Ее руки, припоминая, сказала она, выглядят просто непристойно. Белые, мягкие. Я прямо-таки вижу мазки кистью. Она такая потрясающе пышная! О да, милый мой Рори, боюсь, я должна ехать.
Можно попробовать предложить им подождать до ее выступления в Ковент-Гарден. Нет, добавил Аллейн, глядя на жену, вижу, это не годится, ты не хочешь ждать. Ты должна лететь в эту удобную студию и между сеансами позирования Соммиты рисовать красивые проблески заснеженных гор, отражающиеся в прозрачных водах озера. Ты можешь подготовить картины для целой персональной выставки, пока будешь там.
Да ладно тебе, сказала Трой, взяв его за руку.
Думаю, тебе стоит написать довольно официальный ответ и перечислись свои условия, как он тактично предлагает. Полагаю, я откажусь в отдельном письме.
Было бы здорово вместе пожить какое-то время в роскоши.
В тех случаях, когда твое искусство совпадало по времени с моей работой, не все шло как по маслу, ведь так, любимая?
Не все, согласилась она, вроде бы. Рори, ты не против, если я поеду?
Я всегда против, но стараюсь в этом не признаваться. Должен сказать, что мне не особо нравится компания, с которой тебе предстоит общаться.
Правда? Оперная звезда с припадками гнева между сеансами позирования? Думаешь, так все и будет?
Полагаю, тебя ждет что-то в этом роде.
Я не позволю ей смотреть на картину, пока не закончу, а если она устроит скандал, то ее другу незачем покупать полотно. Я не стану делать только одного, спокойно сказала Трой. Я не стану угождать ей и соглашаться на какие-то дурацкие переделки. Если она окажется человеком такого сорта.
Мне кажется, что она вполне может оказаться такой. Как и он.
То есть он считает, что если уж он вступает в игру, то должен получить что-то в обмен на свои деньги? Кто он англичанин? Новозеландец? Американец? Австралиец?
Понятия не имею. Но мне не очень хочется, чтобы ты была его гостьей, милая, это факт.
Вряд ли я могу предложить ему самостоятельно оплатить дорогу. Может быть, предложила Трой, мне следует снизить цену на работу, учитывая предоставляемый кров и стол?
Отлично.
Если там соберутся любители покурить травку, или еще что похуже, я всегда могу сбежать в свою прекрасную комнату и запереться на все засовы.
А с чего это в твоей хорошенькой головке возникла идея о марихуане?
Не знаю. А ты, случайно, не предполагаешь, что оперная дива принимает наркотики?
Ходят смутные слухи. Возможно, ошибочные.
Вряд ли бы он стал приглашать тебя, если бы она была наркоманкой.
О, беспечно сказал Аллейн, их бесстыдство не знает границ. Я напишу вежливый ответ с сожалениями и пойду на работу.
Зазвонил телефон, и он ответил на звонок тем неопределенным тоном, которым, как знала Трой, говорил с представителями Скотленд-Ярда.
Я буду через четверть часа, сэр, сказал Аллейн и повесил трубку. Помощник комиссара, объяснил он. Что-то задумал. Я всегда это знаю, когда он начинает разговаривать со мной будничным тоном.
А что именно, как думаешь?
Кто знает. Судя по всему, что-то неаппетитное. Он сказал, что это не особо срочно, но я к нему зайду, потому что говорил он как-то тревожно. Мне пора. Он направился к двери, взглянул на жену, потом вернулся и взял ее лицо в ладони. Хорошенькая головка, повторил он и поцеловал ее в макушку.
Через пятнадцать минут помощник комиссара принял его в свойственной ему манере, к которой Аллейн уже привык: словно он был каким-то сомнительным экземпляром, который требуется внимательно разглядеть при плохом освещении. Причуд у помощника комиссара было так же много, как и ума и это еще мягко сказано.
Привет, Рори, сказал он. Доброе утро. Трой в порядке? Хорошо. (Аллейн не успел ответить.) Садись, садись. Да.
Аллейн сел.
Вы хотели меня видеть, сэр?
Ну, вообще ничего такого особенного. Читал утренние газеты?
«Таймс».
А пятничный «Меркьюри»?
Нет.
Просто интересно. Вся эта чушь с газетным фотографом и итальянской певицей, как там ее?
После короткой паузы Аллейн сказал деревянным голосом:
Изабелла Соммита.
Да, она самая, согласился помощник комиссара, любивший притворяться, будто не запоминает имен. Забыл. Этот парень снова принялся за свое.
Он очень настойчив.
В Австралии. В Сиднее, кажется. Оперный театр там, так ведь?
Да, есть там такой.
На ступеньках во время какого-то торжества. Вот, взгляни.
Он подтолкнул к инспектору газету, сложенную так, чтобы была видна фотография. Она и в самом деле была сделана неделю назад, летним вечером на ступеньках Сиднейского оперного театра. Соммита, одетая в платье из казавшейся золотистой ткани, стояла среди самых высокопоставленных лиц. Она явно не была готова к снимку. Фотограф щелкнул затвором раньше времени. Ее рот снова был широко открыт, но в этот раз казалось, будто она орет на генерал-губернатора Австралии или нелепо визжит от смеха. Актеры театра считают, что тех, кому больше двадцати пяти лет, нельзя фотографировать снизу. Судя по этому снимку, фотограф явно находился на половину лестничного пролета ниже дивы, и на фотографии она получилась с большим количеством дополнительных подбородков и весьма embonpoint[1]. Генерал-губернатор, по мимолетной случайности, вышел на снимке глядящим на нее с недоверием и глубоким отвращением.
Аршинный заголовок гласил: «ДА КТО ТЫ ТАКОЙ?!»
Фотограф, как обычно, подписался «Филином»; фото по договоренности скопировали из какой-то сиднейской газеты.
Полагаю, сказал Аллейн, это станет последней каплей.
Похоже на то. Взгляни вот на это.
Это было письмо, адресованное «Главе Скотленд-Ярда, Лондон», и написанное за неделю до полученных Аллейнами приглашений на плотной бумаге, снабженной витиеватой монограммой I. S., которую щедро переплетали стебли и листья. Конверт был больше, чем те, что получили Аллейны, но из той же бумаги. Письмо занимало две с половиной страницы и оканчивалось гигантской подписью. Аллейн заметил, что напечатано оно на другой машинке. Адрес шато «Австралазия», Сидней.
Комиссар переслал его сюда, сказал помощник комиссара. Вам стоит его прочесть.
Аллейн так и поступил. Напечатанная на машинке часть письма просто сообщала получателю, что автор надеется встретиться с одним из его сотрудников, мистером Аллейном, в Уэйхоу Лодж, Новая Зеландия, где миссис Аллейн будет писать заказанный ей автором портрет. Автор указал предложенные даты. Получатель, без сомнения, в курсе возмутительного преследования далее шли уже знакомые ему строки. Целью ее письма, говорилось в заключительной части, стала надежда на то, что на мистера Аллейна будут возложены все полномочия на то, чтобы расследовать это возмутительное дело, и засим она остается
Боже правый, тихо пробормотал Аллейн.
Там еще есть постскриптум, заметил помощник комиссара.
Постскриптум был написан от руки и выглядел вполне ожидаемо: с огромным количеством восклицательных знаков и двойными и тройными подчеркиваниями, по сравнению с которыми письма королевы Виктории показались бы образцом холодной сдержанности. Автор письма постепенно уклонялась от темы и переходила на бессвязный текст, но общий смысл был таков: если «Глава Скотленд-Ярда» вскоре не предпримет каких-либо действий, то он один будет виноват в том, что карьера автора письма окончится катастрофой. Далее она в беспамятстве молила на коленях, а затем огромными буквами оставалась «искренне Вашей Изабеллой Соммита».
Излагайте, пригласил помощник комиссара, склонив голову набок. Он вел себя необычно. Комментируйте. Объясните своими словами.
Могу лишь предположить, что письмо напечатал секретарь, который посоветовал проявить сдержанность. Постскриптум, похоже, полностью писала она, в состоянии исступления.
Трой действительно собирается писать портрет этой дамы? А вы намерены отправиться в самовольную отлучку?
Аллейн сказал:
Мы получили приглашения сегодня утром. Я собирался отказаться, когда позвонили вы, сэр. Трой принимает приглашение.
В самом деле? задумчиво протянул помощник комиссара. Правда? Хорошая модель, да? Для художника. Что скажете?
Весьма, осторожно ответил Аллейн. Интересно, к чему это он ведет?
Да. Ну что ж, сказал шеф посвежевшим голосом, в котором прозвучал намек на то, что сейчас он его отпустит. Аллейн начал вставать со стула. Погодите. Знаете что-нибудь об этом мужчине, с которым она живет? Реес, так?
Не больше того, что известно всем.
Какое странное совпадение
Совпадение?
Да. Эти приглашения. То, что Трой туда едет, и все прочее. Он побарабанил пальцами по бумагам на столе. Все сошлось, так сказать.
Вряд ли это совпадение, сэр, вам не кажется? Я думаю, все эти странные письма были написаны с одной целью.
Да я не их имею в виду, презрительно сказал помощник комиссара. Только в том смысле, что они появились одновременно с другими вещами.
Какими другими вещами? спросил Аллейн, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучала усталость.
Разве я вам не сказал? Как глупо. Да. На международной арене торговли наркотиками сейчас происходит нечто тревожное, особенно в США. Интерпол ухватил какую-то ниточку и передал дело французам, которые поговорили с ФБР, а те много общались с нашими. Есть предположение, что эта дива, возможно, всего лишь большая-большая девочка, играющая самую незначительную роль. Все это прозвучало для меня очень туманно, но наш Большой Белый Вождь слегка разволновался. Так шеф обычно называл комиссара полиции. Он беседовал со спецподразделением. И с МИ6, кстати, тоже.
А они тут при чем?
Как-то участвуют по ходу дела. Полагаю, скрытно, как всегда. Но они все же сообщили, что была утечка от анонимного источника следующего содержания: считается, что Соммита занималась этим в прошлом.
А Реес?
Чист как стеклышко, насколько мне известно.
Монтегю Реес, задумчиво произнес Аллейн. Кажется неправдоподобным. Как будто читаешь «Трильби»[2]. Каракулевый воротник на пальто и блестящая борода. Что-нибудь известно о его происхождении, сэр?
Считается, что он американец родом с Сицилии.
Во время последовавшей за этим паузы помощник комиссара неуверенно напевал себе под нос хабанеру из «Кармен».
Вы когда-нибудь слышали, как она ее исполняет? спросил он. Просто поразительно. У нее есть диапазон сопрано, меццо-сопрано, и что там еще, есть внешность, в ней есть секс. Пронзает тебя, словно поросенка на вертеле, и при этом запросто заставляет получать от этого удовольствие. Он бросил на Аллейна один из своих сбивающих с толку взглядов. У Трой будет хлопот полон рот, а?
Да, согласился Аллейн, и, испытывая дурное предчувствие по поводу того, что его ожидает, добавил: Мне не очень хочется, чтобы она туда ехала.
Понятно. Собираешься занять твердую позицию, да, Рори?
В том, что касается Трой, во мне нет твердости.
Скажи это ребятам из отдела по борьбе с мошенничеством, сказал шеф и тихонько заржал.
Только не в том, что касается ее работы. Это необходимость. Для нас обоих.
Тогда не буду тебя задерживать. Шеф без предупреждения перешел на деловой тон. Мне просто кажется, что при нынешних обстоятельствах ты все же мог бы поехать. И кстати, ты ведь знаешь Новую Зеландию, так? Да? Аллейн не ответил, и он продолжил: Вот что я имел в виду, говоря о совпадении. Приглашения и все прочее. Все просто само идет нам в руки. Нас просят провести небольшое и очень незаметное наблюдение за этим объектом, а тут дружок этого объекта приглашает вас в гости, и вот такие складываются дела, так сказать. Случайно получается так, что ты будешь приглядывать за Трой и ее сварливой моделью. Что скажете?
Правильно ли я понимаю, сэр, что это приказ?
Должен сказать, увильнул от прямого ответа помощник комиссара, я думал, что ты обрадуешься.
Полагаю, мне следовало бы радоваться.
Очень хорошо! раздраженно воскликнул шеф. Так какого черта ты не рад?
Сэр, вы говорили о совпадениях. Так вышло, что из-за абсурдного стечения обстоятельств Трой в большей или меньшей степени оказалась вовлеченной в четыре моих дела. И
И судя по всему, вела себя во всех случаях просто великолепно. Так вот в чем дело, да? Ты не хочешь, чтобы она в этом участвовала?
В общем и целом нет, не хочу.
Но дорогой мой, ты ведь едешь туда не для того, чтобы заниматься расследованием. Ты будешь вести наблюдение. Не исключено, что там и наблюдать не за чем. Кроме, разумеется, твоей красавицы жены. Ты не будешь ловить убийцу. Вообще никого не будешь ловить. Что?
Я ничего не говорил.
Ладно. Это приказ. Позвони жене и сообщи ей об этом. Доброго вам утра.
III
В Мельбурне все было хорошо. Успех в Сиднее был фантастическим в артистическом, финансовом и по крайней мере, для Изабеллы Соммиты личном плане. Пресса восторженно писала: «Ничего подобного еще не было на нашей памяти». Один журналист отпустил тяжеловесную шутку, написав, что, если бы машины двигались за счет реальных, а не статистических лошадиных сил, то лошадей, несомненно, использовали бы для того, чтобы триумфально провезти диву по городу или пронести ее на руках через бурлящую ликованием толпу.
Оскорбительных фотографий больше не было.
Юный Руперт Бартоломью неожиданно оказался в среде, которую он не понимал, но и не критиковал и в которой с трудом барахтался, пребывая в трудном состоянии блаженства и замешательства. Изабелла Соммита заставила его сыграть свою одноактную оперу. Она слушала ее одобрительно, и это одобрение лишь выросло, когда она поняла: роль сопрано столь объемна, что все остальные актеры выступают в этой опере лишь в качестве отделки. Опера была о Руфи и называлась «Чужестранка». («Очень подходяще», пробормотал Бен Руби, обращаясь к Монти Реесу, но так, чтобы Соммита не слышала.) Бывали минуты, когда розовые облака, в которых парил Руперт, редели, по спине у него пробегал ледяной холодок, и он задавался вопросом, хороша ли вообще его опера. Он говорил себе, что сомневаться в этом значит, сомневаться в величайшем сопрано эпохи, и розовые облака снова приобретали прежнюю форму. Но тень беспокойства никогда его до конца не покидала.
Мистер Реес был немузыкален. Мистер Руби наоборот, хоть и не имел музыкального образования. Оба они согласились с тем, что следует проконсультироваться с экспертом; уровень все растущей решимости Соммиты поставить эту оперу на сцене был столь высок, что они подошли к этому как к делу крайней важности. Мистер Руби, притворившись, что хочет изучить произведение, взял ноты у Соммиты. Он обратился к профессионалу из среды австралийских музыкальных критиков и упросил его по старой дружбе высказать свое сугубо личное мнение об опере. Профессионал согласился и сказал, что опера никуда не годится.