Выхожу на улицу. Морозец, снежок только что выпавший, не истоптанный Раствориться бы во всем этом! Моя улыбка солнцу, снегу, бодрящему ветерку!.. Но надо идти на репетицию. Гашу улыбку, пробуждаясь от снежного сна».
Моя семейная жизнь. Как оценить её, какой «балл» поставить? И стоит ли? Значит, буду писать о ней то, что было, а не то, что могло быть. А было разное, и тепло общих для нас с мужем восприятий, и разлады, радости
Всё было.
В автобиографической повести «Игры с минувшим» о муже есть такие строчки:
«Встретились мы с Борисом, когда его взяли в Комитет редактором отдела и мне, как режиссеру, предстояло с ним работать. Приехал он в наш город из Чернигова и уже успел там поработать автоматчиком музыкально-мебельной фабрики (после окончания техникума), в редакции комсомольской газеты «Заря коммунизма», обзавестись семьёй и двумя детьми, на год съездить в Казахстан в поисках лучших заработков, потом переехать с семьёй в наш город, чтобы работать журналистом в газете «Комсомолец», в многотиражке Автозавода и, наконец, устроиться к нам в Комитет. Его восприятие жизни было мне близко и, хотя я знала, что он уже несколько месяцев не живёт с женой, не думалось, что наши симпатии друг к другу могут перейти в нечто иное но
Тогда начинался апрель, уже зеленели березы и трава была хоть коси. Делая одну из передач, я, оператор и он приехали в лес на стоянку геологов, где те искали минеральный источник, мы с ним поднялись на невысокую буровую вышку и там, над верхушками елей, он впервые сжал мою руку.
Летом бродили мы в лугах, что рядом с телецентром, целовались под стогами сена, а жаркой июльской порой уехали к озеру, жили там несколько дней в рыбацкой гостинице, плавали на лодке, купались, провожали алые закаты, встречали розовые рассветы, а когда в оранжевом сентябре я поняла, что беременна, то у меня вместе с токсикозом началась депрессия, то ли было это физиологическое явление, то ли не знала, что делать дальше? А Борис развёлся с женой, приехал со своим другом Николаем Иванцовым в черной «Волге», отвёз меня в небольшой районный городок, нас зарегистрировали, а когда возвратились домой (тогда я жила в новой квартире брата), открыл он бутылку «Шампанского» и И пробка щёлкнула меня по голове. Подумалось: «Что за предвестие?»
Любила ли я Бориса? Конечно. Правда совсем не той романтической любовью, которая была к Юрке, Стасу и с годами любовь моя В молодые-то годы как мечтается? Стоит только её, долгожданную, найти, и поселится в душе навсегда. Но, увы. Оказалась, что прав Владимир Маяковский32: «Лодка любви разбилась о быт». Вот и наша разбивалась, и не однажды! давая течь, и надо было заново её латать и латать. Впрочем, любовь всегда была для меня каким-то душевным надрывом А, может, другой не бывает?
Борис Платонович. 19372017.
Из записок. 1982.
«Вернули Борису из Москвы его роман «Ожидание настоящего».
Все понял, паразит! сказал огорчённо о редакторе.
Читаю заключение: «Какие бы благие цели ни преследовал автор, но он возвел хулу на нашего современного рабочего, показал его духовное убожество (сам такой!), неспособность жить высокими духовными идеалами (будто бы знает, что это такое!). Когда мы оцениваем произведение о современном рабочем классе, то руководствуемся партийными принципами (вот-вот!), учитывая достижения и разоблачая недостатки (на своих дебильных партийных собраниях). Автор же показывает жизнь завода с позиций, далеких от партийных принципов. Печатать нельзя!»
Да, Борис был далёк от «партийных принципов», о которых писал рецензент, поэтому не срабатывался в газетах и часто оставался «свободным художником», подрабатывая в случайных местах, даже в конторе по прокату фильмов, и конечно, частая его неустроенность отражалась не только на материальном положении семьи, но и на его душевном состоянии, наших отношениях.
«Поблагодарили» Бориса и из Москвы, из газеты «Советская Россия», журнала «Журналист», отсылал туда статью о кооператорах.
Старик, как же я устала от этих благодарностей! не сдержалась.
А я?.. жалко улыбнулся и ушёл к себе.
Приготовила обед и решаюсь всё же всколыхнуть отвергнутого журналиста. Вхожу в его комнату, сажусь рядом:
Что это Вы, Борис Платоныч, всё читаете, читаете а не пишете?
Знаю: вызываю огонь на себя!
Думаешь, писать это всё равно что вязать? А у меня, между прочим, сегодня отгул. А я, между прочим, пригласила его сходить в лес за грибами и вроде бы соглашался хотя была бы рада, если б сел писать, и вот: Лучше бы пуговицы к рубашке пришила, чем лезть в то, чего не понимаешь!
Сжимаюсь: «Ну что, получила?» Но такого массированного огня не ожидала и поэтому сразу слезы. Шмыгнула в ванную, закрылась. «Нет, не рассчитала сил!»
Но подошел к двери:
Открой. Поговорим.
«Не хочу открывать! Не хочу говорить! И даже видеть его не хочу!» Но через дверь гундосю:
Не благороден. Больно ранишь.
А он:
Может, потому заставляешь писать, чтоб денег больше приносил?
«Опять оскорбляет!»
Как же ты со мной живешь, если так думаешь? уже рыдаю.
Но слышу: собирается уходить.
«Нет, не выйду, не пожелаю ему счастливого пути!.. отсижусь на краю ванной».
У-ушел. «Ну и, слава Богу». Иду в зал, ложусь на диван: «А, может, он, отвергнутый обществом, так защищает себя? А, может, отвергнутый, так себя утверждает? Ладно. На том и порешу». И утром просыпаюсь с настроением: «Всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо!, как когда пелось в популярной песенке, и ты сегодня весь день будешь счастлива, ведь дети живы, здоровы, мама, Виктор тоже, денег с натяжкой, но хватает Ну, что еще тебе нужно? Так не надо печалиться как поётся в другой популярной песенке».
Но с середины восьмидесятых годов в стране стали происходить перемены33, которые затронули и положение мужа.
198793.
«Теперь Борис член СОИ совета общественных инициатив города. Собираются они в выставочном зале и разговоры ведут об экологии, о другом не позволяют соглядатаи нашей «руководящей и направляющей», но под праздник революции семнадцатого года обсуждали: с какими лозунгами идти на демонстрацию? И решили: «За чистый воздух и чистую совесть!», «Нет строительству фосфористого завода», «Отстоим здоровье наших детей!».
Седьмого было холодно, по тротуару вьюжил снежок, и я с детьми на площадь не пошли, а Борис ходил и рассказывал:
Вначале нас было немного, но по дороге присоединялись люди, и светился от радости: Ведь наши лозунги на фоне привычных выполним!.. перевыполним!.. достойно встретим!.. сразу бросались в глаза. Да еще впереди шла девочка с куклой в противогазе, так что смотрели на нас, разинув рты, и когда подходили к трибунам, в колонне было уже человек семьсот, радостно улыбается: Потом, когда прошли по площади и вышли к дамбе, то подошел какой-то мужик и сказал: «Молодцы! Молодцы, что не побоялись»! Теперь в городе разговоров о колонне «зелёных»!
А в коммунистическом «Рабочем» большинство сотрудников осуждают Бориса, и секретарь райкома партии Дордиева кому-то бросила:
Надеюсь, вы не запачкались участием в колонне «зеленых»?
Вот так Даже «зеленым» нельзя быть в нашем соцлагере красном от крови.
Ходил мой воитель в воскресенье на митинг партийцев, решили те «сомкнуть ряды и сплоченной колонной ударить» по хлипким демократам.
Ну и как? спросила.
Около двух тысяч собралось. Орали, доказывали своё, нападали на нас! Мы же лозунги свои принесли, так некоторые партийные бабы бросались на них, чтобы вырвать, засмеялся: Хотел и я выступить, чтобы перевоспитать их немного, но куда там! Слова не дали сказать, как, впрочем, и другим СОИвцам.
Был у нас в гостях Валерий Степанович Артюхов, главный редактор «Новых известий», созданных как альтернатива партийному «Рабочему». В «застойные времена» работал он в Обкоме партии и словно хвалился: «Грызся я со всеми первыми секретарями! И с Построченковым, и с Сизенковым, и с Погожиным». Наверное, так и было, ибо публикации свои против коммунистов пишет «со знанием материала» и в статье «Наш пострел везде поспел» разбирал парт аппарат по косточкам зло и ехидно. За бутылкой водки мечтали с Борисом о том, какой станет их газета, какие книги при ней будут издавать, а потом он пел под гитару. Голос-то у Валерия Степановича хороший, но до чего громкий!»
Тогда я радовалась: ну, наконец-то мой муж получил возможность писать то, что думает, Ведь Перестройка, гласность! да и работу постоянную обрёл. Но уже примерно через год стал бросать недовольные реплики в адрес главного редактора, сотрудников, и в общем-то был прав: Артюхов, сломленный в годы социализма идеологией партии и привыкший к подчинению, так и не смог, да и не хотел делать каких-то решительных шагов, чтобы делать газету «Новые известия» самостоятельным печатным органом, сотрудники тоже, и постепенно газете превращалась в серую, лишенную каких-либо аналитических статей газетёнку, а со временем перешла в руки журналиста, который полностью подчинился губернатору-коммунисту Родкину, в нашей области он ещё долго оставался у власти и муж даже трижды судился с ним из-за своих статей.
«Борис снова вечером пришел домой хмурый и теперь молча ужинает. Сижу напротив и тоже молчу, пусть сам расскажет.
Сегодня Артюхов с Теребовым, наконец слышу: уехали куда-то пить, а меня не пригласили
Ну и чего ты переживаешь-то?
Да я не переживаю, но все ж
Замолкает, жует, опустив глаза. Становится его жалко. Чем утешить? Мягко, очень мягко говорю:
Борис, ты не для таких компаний. Ты не светской болтовни человек. С тобой всегда напряженно, ответственно, стараюсь польстить, и он вместе с яичницей пока проглатывает это. Тогда крадусь дальше: Отдыхать с тобой в одной компании опасно, вот-вот переведешь всех на серьезные разговоры, поэтому люди и сторонятся тебя, завариваю чай: Я сама такая. Но разница между нами в том, что я кошка, гуляющая сама по себе, а ты вечно стремишься сбить вокруг себя коллективчик, не веря, что это невозможно. Ну, нет таких людей, которых можно было бы объединить твоими моральными принципами, нет!
Выслушал молча Но, когда начал рассказывать, что, мол, коммуняки совсем обнаглели и на сегодняшней встрече с депутатом-демократом Верховного Совета кричали: «Этот козел Ельцин34!..», да и самого депутата оскорбляли, я подхватила:
Ну, что оскорбляли, это еще не страшно. Вон, когда Прасолов собирал в Карачеве подписи за референдум о земле, то ему звонили домой и даже убить грозились.
Да брось ты! прервал: Это он все врёт.
Думаю, что не врёт, терпеливо возразила: Я еще с детских лет его знаю, очень прямой человек. Помню, все стихи свои Виктору носил
Все равно сомневаюсь, что говорил правду.
Вот-вот, еще эти твои вечные сомнения Жалуешься, что не берут в компании. А как тебя брать, если даже я!.. и то, разговаривая с тобой, вечно на стороже: поверишь или не поверишь? И уж если согласишься, то аж сердце от радости ёкнет. Смотрит на меня, чуть улыбаясь: Чего лыбишься? Да-да, именно так. А как ты думаешь, приятно беседовать с человеком, который сомневается в каждом твоем слове? Вот и твоим коллегам И говорю все это мягко, улыбаясь, наливая чай в кружки: Ну, неужели так уж трудно хотя бы промолчать, если не веришь? Нет, тебе обязательно надо опровергнуть!
Да, все так, кивает головой, но тут же цитирует: «Платон мне друг, а истина дороже35».
Ну, раз истина тебе дороже, то и оставайся с ней. Что ответит? Нет, пока молчит. Тогда продолжаю: Но учти, не зря люди создают мифы, легенды. Значит, нужно это человеку значит, живет потребность в неправде, и чтобы в неё верили.
Замолкаю, искоса наблюдаю за ним: не взорвется ли? Нет, слушает спокойно. И тогда делаю последний аккорд:
А ты еще и пропорцию не соблюдаешь. Конечно, что-то, надо опровергать, а что-то и нет. Ну, отстаивай правду, где это необходимо, а в мелочах
Нет, как раз в этом не соглашается и уходит смотреть «Вести», а я, домывая посуду, закругляю свои соображения: «Истина ему, видите ли, дороже. Смотря, какая истина! Раскладываю на поддоне вилки, ложки. Вон, для Павлика Морозова36 истиной было строить колхозы, поэтому и на отца донес. Вытираю руки, снимаю фартук. Нет, уж лучше наоборот: истина истиной, но отец мне дороже но друг мне дороже, человек».
В последующие годы стремление Бориса говорить всем только правду привело его к полному одиночеству. Моё же отношение к нему было каждодневной работой души, когда надо было во время «подставлять плечо», сносить постоянную нехватку денег и порою это становилось настолько тягостным, что я теряла ощущение радости. Но пока он писал рассказы, повести, последний роман «Недостойный», изданный за счёт спонсоров в 2004 году и работал в газете, у нас оставалась много общего, было о чём поговорить, поспорить, но дети выросли, создали свои семьи, а Борис, так и не поладив с редактором «Новых известий» и коммунистом-губернатором, в шестьдесят три года ушел из газеты и стал пенсионером, с усердием работая на даче.
ЧАСТЬ 2
С конца девяностых по рассказам мамы я написала повесть о её жизни «Ведьма из Карачева», а из дневниковых записок «В Перестройке. 19872000» и «Игры с минувшим»; сложились и две повести, «Искусы Эроса», в которой использовала свои записки и «Я звала его Лисом» (об отношениях с журналистом, с которым пришлось работать). Попутно писала зарисовки, миниатюры, стихи, рассказы и всё это сплеталось из когда-то прожитого, прочувствованного, из того, что в «Узорах моей жизни».
Один из рассказов.
Живые ниточки
Бедненький, так уж никому ты и не нужен? Такой милый, а выдворили. Что, так и будешь теперь ютиться в подъезде?.. Это я говорю мягкой игрушке, маленькому серому или белому коту в красной шляпке и голубых шортиках. Уже с неделю сиротливо сидит он на подоконнике под таким же выселенным фикусом и каждый раз, когда начинаю подниматься на свой пятый, провожает меня грустным взглядом синих глаз, а я невольно опускаю свои карие, слегка сжимая плечи, спеша прошмыгнуть мимо. И потому, что он нет, не он, а взгляд его похож на чей-то! Но никак не могла вспомнить «чей», а вот сегодня, когда опять проходила мимо, то мой биологический Яндекс вдруг выбросил ответ: у неё был такой, у неё!.. у Ланы со странной фамилией Ленок. Ну что ж, спасибо тебе, выселенный и никому не нужный серый или белый котик, давай я за это усыновлю тебя. Пошли
Ну вот, выкупанный и повеселевший сидишь теперь напротив меня и, может быть, поможешь вспомнить Лану, раз так настырно подшептывал о ней Ну да, тогда она, мой новый ассистент, появилась у нас незаметно, главный редактор не представил её на летучке, и она, сидя в уголке холла, лишь иногда поднимала глаза и пристально всматривалась в кого-либо, я сразу заметила в ней это, да и потом не раз улавливала её потаённое вглядывание, вживание в тех, кто был рядом, и даже в вещи, предметы Да понимаешь, серый нет, теперь уже белый после купанья-то, довольно скоро я поняла: не быть ей ассистентом режиссера с этой своей особенностью, ассистент во время прямого эфира должен быть бойким и «стойким оловянным солдатиком», схватывающим на лету и исполняющим сказанное, а она Ну как она могла тут же «воплощать замыслы» режиссера, если вдруг пленялась чем-то и зависала над ним?.. Например? А вот тебе пример. Когда во время прямого эфира по тихой связи посылала ей очередную команду, то она не всегда и слышала её и я через смотровое стекло видела: уставилась на заикающегося выступающего и даже пытается подсказать ему что-то. Ну, а если наезжала самодеятельность для записи концерта, то Лане и вовсе становилась не до режиссера, до конца выслушивала всех, кто подходил к ней, а если еще и с воздыханиями!.. Ну конечно, непременно надо было ей утешить жалобщика и тогда, стоя напротив того с лёгким дрожанием рук и готовая вот-вот расплакаться вместе с ним, уже не слышала ни просьб, ни команд Ты только подумай, мой освежённый белый кот, ну как было прервать такую задушевную беседу? Вот и приходилось взваливать всё на другого ассистента, а тот потом тоже жаловался но уже начальству. Ну, а внешность Ланы Ленок Да в общем-то ничего особенного, не сказать, что красива, да и некрасивой не назовёшь. Нет, плоть её не кричала о себе. Высокая, худенькая и одежда как бы соскальзывало с неё, не задерживаясь ни на груди, ни на бёдрах и лишь книзу открывая довольно стройные ножки. А, впрочем, зачем я о внешности? Я же о другом хочу Так вот, мой безмолвный кис, помню еще и такое: она сидит и что-то вяжет в ожидании эфира. Подхожу, сажусь рядом: