Нелли Кашканова (Фартыгина)
Военное детство и вся жизнь
С чего начать? Может, как в кино: конец, кусок из середины, кусок из детства и так далее? Или попробовать в стиле автобиографии: родилась крестилась училась вышла замуж работала родила детей, а тут и пенсия подоспела? Боже! Какая короткая жизнь! Уложилась всего в четыре строчки
Попробую излагать вольным стилем.
Родилась я в мало кому известной Долгой Деревне. То, что она деревня, понятно из названия, но почему Долгая я не знаю. Вероятно, была вытянута вдоль дороги или реки. Никогда я ту деревню в сознательном возрасте не видела, а в младенчестве, может и видела что-то из-под пеленок, но в силу крайней юности ничего не запомнила. Я и родителей тогдашних не запомнила, а все скудные сведения об их молодости получила, уже будучи во взрослом состоянии.
Мой папа Фартыгин Константин Никандрович родом из села с красивым названием Травяное, которое располагалось возле села Шумиха в теперешней Курганской области.
Главой семьи Фартыгиных был дед моего отца Евдоким Фартыгин. У него с женой, имя которой я не знаю, было трое детей: Илья, Юлия и Никандр. К сожалению, Евдоким и его жена прожили не долго и оба умерли в пятьдесят два года. Хотя Это сейчас полувековой юбилей нередко является прологом к новой более свободной и насыщенной жизни. В 19-м веке это был вполне преклонный возраст.
Илья Евдокимович впоследствии поселился в Катав-Ивановске и это, пожалуй, все, что я могу о нем сказать.
Мой дед Никандр Евдокимович Фартыгин, когда пришло время, женился на красивой девушке из казацкого рода. Её бы, возможно, и не выдали за деда, который был из крестьян, но Фартыгины были зажиточной семьей, даже держали магазин и нанимали работников, это-то и сыграло в пользу решения строгих родителей невесты отдать казачку за крестьянина. К сожалению, казачка была очень близорукой, что в крестьянской среде считалось серьезным недостатком. Но влюбленный Никандр решил, что плохое зрение не препятствие семейному счастью и смело повел избранницу под венец.
От брака родились два мальчика Леонид и Константин. Константин Никандрович родился 25 декабря 1912 года. Несмотря на годы революций, гражданских войн и разрухи, дети выучились. К 1928-му году мой отец успел закончить девять классов. Учился с отличием и по окончании школы получил памятный подарок красивую внушительных размеров книгу в желтом кожаном переплете с золотым тиснением. Книга была напечатана на белой мелованной бумаге, изобиловала яркими иллюстрациями, страницы были переложены папиросной бумагой. Текст был набран крупным красивым шрифтом, а красная строка в начале каждой страницы начиналась с большой, художественно оформленной буквы!
На внутренней стороне обложки каллиграфическим почерком была выполнена надпись: «За отличное окончание 9-го класса»!
Отцу было семнадцать лет, когда он уехал из родного Травяного в Челябинск, поступил там на курсы электриков и по окончании стал работать дежурным электриком на Челябинской ГРЭС. Там же на электростанции случился «служебный роман», и молодой специалист познакомился с моей мамой Еленой Степановной.
Моя мама родилась 15 мая 1911 года и была пятой и последней дочерью в семье. Ее отец Степан был мастеровым. Чем точно он занимался, я не знаю, но семья не бедствовала. Дочерей он назвал Анной, Агапией, Марией, Елизаветой и Еленой.
Мою маму выдали замуж в шестнадцать лет за Ивана. Жених был влюблен в нее по уши, а она была к нему равнодушна. Новая семья прожила меньше года, когда умер Степан. Отношения у молодых не складывались. Чувств у мамы к Ивану так и не возникло. При новой Советской власти развестись было не сложнее, чем купить кило сахара и в итоге семья распалась. Мама осталась беременной и в 1928 году она родила сына Альберта.
Небольшое «лирическое отступление», связанное с моим «вроде бы братом» Альбертом:
Уже во взрослом состоянии, когда я с ним встретилась и узнала сколько ему лет, я стала анализировать события давнего прошлого и пришла к неожиданному выводу:
Когда родился Альберт, мама уже была разведена и жила у своей сестры Марии. Та, хоть и была уже достаточно долго замужем, детей не родила. Муж Марии работал в сельсовете и был не рядовым работником, а заведовал отделом.
Ну а дальше возникает совершенно детективная история в стиле индийского кино:
Вероятно, он пустил слух, что у мамы ребенок умер, а его Мария в том же году вдруг «родила» мальчика и тоже назвала его Альбертом. Невероятное совпадение!
Альберта новый «папа» перерегистрировал на свою фамилию Быков, а моя мама, вольно или невольно подарив ребенка сестре, поступила на курсы электриков, переехала жить в общежитие и по окончании курсов стала работать на Челябинской ГРЭС.
Альберт был очень похож на Марию, но, ведь и сестры были между собой похожи. Да и документы у мальчика были в порядке. Поэтому дальше слухов и пересудов дело не пошло.
Бывший мамин муж Иван погоревал, когда узнал, что умер его сынок, но быстро успокоился. Много позже мы с мамой встречали его на барахолке, куда ездили торговать носками. Он помогал маме доставать пряжу, иголки для машинки, а потом помог даже раздобыть для нас вторую вязальную машинку! Сейчас может показаться странным, что пряжу надо было «доставать», а ситуация с добычей машинки описывается с применением усилительной частицы «даже», но в те не самые простые времена пряжи, как и многого другого, в свободной продаже не было, а уж машинку могли купить только те люди, которые чем-то заслужили перед страной это право.
После войны Иван остался инвалидом. По инвалидности оформил себе бесплатный патент на изготовление и продажу носков. Мама прав на работу не имела и трудилась подпольно. Иван иногда помогал своей бывшей жене со сбытом продукции, но случалось это редко. В основном, продавая произведенный товар, маме приходилось прятаться от милиции. Иногда ее выслеживали и отводили в отделение. В такие дни я с деньгами и товаром подолгу дожидалась ее неподалеку от нашего места на рынке.
Но это было уже в 50-е, а пока вернемся в 30-е годы к периоду маминой работы электриком на электростанции.
Мои молодые родители познакомились на работе. Папа был на полтора года моложе своей невесты, но это ему не казалось препятствием. Его избранница была маленькой, всего полтора метра ростиком, хорошенькой, умненькой девушкой. Константин при своем росте в метр семьдесят шесть выглядел на фоне Елены высоченным красавцем.
В 1933-м году у них родился первенец Юрочка. Юрочке не исполнилось и двух лет, когда отца вместе с группой других работников и во главе со старшим инженером станции обвинили в саботаже и арестовали. На станции тогда случилась крупная авария и это стало поводом для ареста. Главный инженер так и сгинул в лагерях, а отца отпустили. Вернувшись из заключения, устроиться в Челябинске отец не сумел и нашел работу электриком лишь далеко от города в Долгой Деревне. Там, в 1938 году и я родилась. Уже вместе со мной семья через некоторое время вернулась в город. Поначалу мы поселились у моей тетки Марии.
У тети Мани, как я ее называла, к этому времени мужа уже забрали на фронт, как и других моих дядюшек. Мария жила в просторном доме и даже наличие двух сыновей Альберта и Гурия не сильно ее стесняло.
Дальнейшие передвижения моей семьи я не помню, так, отрывки Ведь мне тогда и трех не было.
Отца призвали в армию, и некоторое время в помещении бывшего цирка он проходил подготовку по специальности связиста.
Однажды, мы с мамой и братом пришли в этот цирк. Мама куда-то убежала, в надежде встретить отца, а меня оставила сидеть на скамейке под присмотром брата Юрки. Но вскоре и он куда-то делся. Я сидела одна и плакала, в одночасье лишившись и родителей, и брата.
Позже, мы жили у моей другой тетки Лизы в доме по улице Тимирязева, 4. Это где-то возле Холодильника, молокозавода и родильного дома. Также, там неподалеку был госпиталь, временно устроенный в помещении школы. Все эти заведения были большими, капитальными, с водопроводом, отоплением и канализацией. Терявшийся среди них, перестроенный из старого амбара крохотный домик тети Лизы, состоял из небольшой комнаты и кухни, разделенных печью.
Мы с мамой и братом жили в комнате и спали на одной широкой кровати так было теплее. Ни о каких детских кроватках не было и речи. Позднее Юру переселили на лавку возле печки. Тетушка с тремя детьми жила на кухне. Ее старшая дочь Маргарита была уже взрослой девушкой и работала на почте. Средний сын Гена во время войны ушел на фронт. Младшая Клара была больной. У нее признали туберкулез кости, и она большую часть времени находилась в диспансере в другом городе. Когда Клара приезжала домой, она нянчилась со мной, мы играли в школу, при этом она всегда была учительницей, а я прилежной ученицей. Благодаря этим играм, уже в пять лет я читала «Героя нашего времени» с картинками. Конечно, я мало что там понимала, но мне очень нравилась княжна Мэри, такая стройная, с тонкой талией, локонами, в пышной юбке и открытыми плечами! Шрифт книги был достаточно крупный, а детских книг у нас поначалу и не было. Когда же появились «Базар», «Мойдодыр», то я их читала и запоминала, но это было уже как-то не совсем интересно. А вот «Героя» хватило до самой школы.
Конечно, жизнь во время войны была очень скудной. Все время хотелось есть. Мамин заработок был мизерным. Сначала она устроилась на элеватор и со смены приносила в рейтузах понемногу зерна. Его размачивали, перемалывали в мясорубке и пекли лепешки, но однажды ее «прихватили» и мастер велел моментально исчезнуть, чтобы не посадили. Потом она устроилась в Драмтеатр на вахту. Правда, съестного оттуда принести было нечего, но зато, когда я уже училась в школе, то шила себе костюмы для самодеятельности из выбрасываемых костюмерами обрезков бархата, тюля и позументов. Этого бархата у меня был целый сундук!
С этих театральных пор мама взялась вязать носки. Сидела в нерабочие смены весь световой день за машинкой возле окошка. В воскресенье несла носки продавать на барахолку и приносила что-нибудь пожевать.
В 1943 году летом наши тетушки тетя Лиза и тетя Фея (которая Агапия) повели нас с братом в Никольскую церковь крестить. Мне было уже почти пять лет, и я очень хорошо помню этот обряд. Мы с Юрой были уже большие и поэтому нас не окунали, а просто смочили водой из купели, помазали миром и дали другие имена. Брата назвали Георгием, а меня Нонной. У Юры крестной матерью стала тетя Лиза, а моей тетя Фея. Свою крестную до самой ее смерти я называла Лелей. Почему-то для меня это означало «крестная мама».
На обратном пути крестные купили нам гостинцы петушков на палочках. Было очень вкусно!
Наши мама и тетушки были верующими и крестили нас в надежде на то, что мы будем молиться Богу, чтобы Бог защитил от смерти нашего отца, и он вернулся бы с войны домой. Каждый вечер под руководством тети Лизы мы старательно молились специальной молитвой, оберегающей ратников.
После войны отец вернулся живой и здоровый с двумя орденами "Славы", орденом Красной Звезды и медалью "За взятие Кенигсберга". Было и ранение, но настолько пустяковое, что он только однажды случайно упомянул о нем.
А пока все шла война
Юра учился в школе, которая находилась в районе вокзала, довольно далеко от дома. Он ходил туда каждый день пешком. В школе им выдавали по булочке и по чайной ложке сахара. В булочке надо было выкусить углубление, и учительница насыпала туда сахар. Не Бог весть какая пища, в смысле количества, но все-таки поддержка ребятам. А так как он был отличником, то ему раз в месяц выдавали один килограмм сливочного масла. Мама этот килограмм резала на тридцать кусочков и на дощечке выносила на холод. Я очень часто оставалась дома одна, и на следующий день выяснялось, что бессовестные мыши утаскивали несколько кусочков. В следующем месяце фанерку с маслом прятали так далеко от «мышей», что, несмотря на все их старания, маслом они больше не лакомились.
Вообще, Юра у нас был снабженцем. Он отоваривал карточки, получал хлеб. На помойке в госпитале собирал рыбьи головы, картофельные очистки и другие отходы, годные в пищу.
После зимы 1942-го года, когда в огороде стаял снег, обнаружилась замерзшая мелкая картошка. Юра с Гурием собрали целый тазик картошки и принесли ее домой. Картошку залили водой, она оттаяла, с нее слезла кожица. Берешь такую картошечку, сжимаешь в пальцах белая серединка выскакивает, оставляя в руке тонкую пустую шкурку.
Игра с чисткой картошки получилась веселая, если, конечно, не считать подзатыльников за разбросанные по всей кухне картофелинки. Потом эти шарики прокрутили на мясорубке и нажарили оладьев, назвав их драниками. Драники получились страшными серо-черными, но очень вкусными!
С тех самых пор я люблю драники. Но у нас их больше не делали. Зато, когда я уже стала взрослой, в разговоре с мужем Володей я вспомнила про драники и решила их приготовить. Оказалось, что рецепта, как их делать в сытое время, я не знала и нажарила их как придумалось (кстати, и до сих пор так делаю). Накормила мужа и угостила наших тогдашних соседей по коммуналке бабу Нюру с мужем, которые нянчились с моим сыном Димой. Им так понравилось, что они тут же натерли чуть ли не целый тазик картошки, напекли и наелись до отвала.
Во время «пира» зашла еще одна соседка: «Что это вы придумали? Война что ли?» она брезгливо посмотрела на неказистую еду. Видимо, такое блюдо было широко распространено в войну и у нашего поколения ассоциировалось только с войной. Ну а мы об этом как-то не задумывались, драники полюбили и время от времени с удовольствием пекли и ели. Володя особенно их любил.
Сам процесс приготовления драников немного канительный. Надо много картошки тереть на терке, обязательно поранишься. Но мужу уж очень их хотелось! «Я начищу и натру картошку, ты только пожарь» просил он меня. Так и стало, появившееся у нас в голодную военную пору белорусское блюдо, нашим семейным «деликатесом», наряду с окрошкой и грибным супом.
Я уже говорила, что в войну мы жили в избушке, окруженной цивилизацией, а у самих удобства были за сараем. И вот, как-то вечером, мама пошла по тропке к «удобствам», запнулась о брошенное кем-то полешко, упала, выругалась, но на обратном пути подобрала деревяшку на растопку. Уголь-то у нас был, а вот со щепой на растопку была проблема. За войну почти все заборы сожгли, и взять дерева было почти что неоткуда. Поэтому мама с радостью подхватила нежданную полезную находку и принесла ее в дом.
Угольком для печки нас снабжал десятилетний Юра. Он ходил к железнодорожным путям и подрабатывал там переводом стрелок, услуживая машинистам и получая за свой тяжелый для него труд по паре лопат угля.
Какова же была радость, когда полено рассмотрели на свету! Завернутое в тряпицу бревнышко оказалось большим куском сала-шпиг! Сало было слегка покусано собаками, но в целом шмат был замечательный, толстый, белый с розовыми прожилками! Это был настоящий праздник!
Секрет возникновения такого богатства оказался и прост, и удивителен. Сало принесла собака Динка. Она жила у нас всю войну под крыльцом, где было сухо и тепло. Динка была крупная собака, какая-то помесь кого-то с кем-то, но вид имела породистой немецкой овчарки. Ее дважды хотели забрать на фронт, но первый раз она только что ощенилась и ее оставили кормящая мать, а второй раз мама ее отстояла, сказала, что как жена офицера имеет право на защиту. Маме поверили и Динку оставили.