Правило Х
«Того, чего ждёшь, не видать. Что просил и о чём сожалеешь получишь.»
Мы лежали в кровати раздетые, прижавшись друг к другу, сплетясь в виде лозы, пока наши тела остывали, покрывшись тонкой плёночкой пота. Мира тяжело дышала, прогревая своим дыханием мою шею она медленно, но, верно засыпала, сжавшись, словно крошечный котёнок под моим боком. Я смотрел в потолок, наблюдая за бликами, пробивающимися с улицы от несущихся по ночным проспектам машин. Я глубоко вздохнул и думаю, что звук этот не затерялся в глубине её снов. Вслушивался в пение ночи, чувствуя, как томно бьётся моё сердце. Через приоткрытую форточку слабый ветерок пробегал по коже, вызывая мурашки. Я сразу укрыл Миру одеялом, поближе прижимая к себе, боясь, что ветер унесёт её в свою недосягаемую Долину. Она забавно посапывала мне на ухо, но я не смотрел в её сторону, не отрываясь ни на миг от чёрного полотна потолка. Сон приближался ко мне неохотно, словно бы по службе долгу. Почему? Почему я такой?.. В конце концов мои веки сомкнулись, погрузив меня в тёмные воды.
Мне твоё существование
Дороже солнечных лучей.
Дороже всех людей в едино
Обобщенных.
Увы
Твоя пребледная рука
Ласкает мою тень.
И сердце тихо увядает,
Сгорев дотла
Во тьме.
Утром следующего дня мы проснулись уже ближе к обеду. Проснулись одновременно, нежась в постели как два ленивых кота: переворачивались с бока на бок, прижимались сильнее, чтобы чувствовать тепло родного человека. Я не знаю, всякое ли тепло так полезно для человеческой души, но одно я знаю точно: тепло возлюбленной согревает сильнее Солнца, сильнее камина холодной зимой, оно иное, оно словно исходит из странной реальности, проникающей в наш мир в таком необычном виде; оно лечит депрессию, лечит тяжелые раны, дарит надежды и покой оно не даёт встать с постели.
Пробыв в таком неясном положении ещё с полчаса, физиологическая нужда всё же заставила нас подняться с постели. Мы приняли по очереди душ, привели себя в порядок и убрали за собой лёгкий беспорядок, оставленный нами вчера. Как я уже говорил, мы не комментировали то, что происходило в постели, поэтому Мира посмотрела на меня своими большими милыми глазками, улыбнулась и сказала:
Жалко, что фильм не досмотрели Он хороший.
Можно попробовать ещё разочек.
Только в следующий раз, пожалуй, без вина, пошутила она так, что я рассмеялся.
Да, никакого вина. Ты голодная?
Хм-м-м, призадумалась он, смешно поджав губы к левой щеке, а глазами в то время полируя стены. Пожалуй, что да. Только
Не говори хозяйке. Да-да, я и не собирался. Сходим куда-нибудь здесь.
Она очень добрая, но неудобно мне совсем. Даже ночевать здесь порой как-то не Не знаю, не так. Просто поспать ещё может быть.
Можешь не объяснять, я понимаю. Пока только так, к сожалению. Не уверен, что в ближайшее время я смогу позволить себе апартаменты.
Совсем туго стало? мягко поинтересовалась она.
Нет. Ещё нет. Заранее готовлюсь к тяжелым временам. Порой они наступают слишком быстро.
Ничего. Всё когда-нибудь наладится.
Всё когда-нибудь наладится тихо вторил. Я совершенно не верил в эти слова. Она подошла ко мне близко, так что взгляд мой упирался ей чуть выше пупка. Я обвил рукам её бедра и прижался щекой к животу, поглядывая за окно, где уже высоко светило ясное Солнце. Как обычно Мира нежно гладила меня по голове. Мне не было грустно, не было тоскливо я лишь думал о многом и этого многого не понимал.
Солнце сегодня светит. Странно, да? Значит, надо гулять, сделал я заключение. Правда, все тоже повылазят из своих нор.
Не пропускать же из-за всех такой чудесный день.
Ты абсолютно правда.
Мы оделись в наши лёгкие костюмы. На мне сероватая двойка, белая сорочка и зеленый галстук. На ней коричневатый, большой не по размеру, пиджак и такого же цвета брюки, бежевая рубашка, не застёгнутая на верхнюю пуговицу и бардовый галстук, специально не затянутый до конца забавно, но он подходил цвет в цвет к её трусикам. Озвучивать наблюдение я почему-то не стал. Мне нравилось, что мы смотрелись с ней чудно и органично, хотя договорённости в этом вопросе не было.
Нам удалось незаметно прорваться чрез строгий контроль сытости со стороны хозяйки и выбраться на улицу. Вход в парадную находился внутри маленького закрытого дворика, где всегда стояла тишина, а выход пролегал через туннель метров в семь длинной. На главной улице Солнце тут же напало на наши бледные, совсем уже от него отвыкшие лица. Живя здесь, всегда говоришь: «Как хорошо, что нет этого треклятого Солнца!», но стоит ему вот так неожиданно явить себя, как тут же приходит понимание, сколь сильно его не хватало. Крепко держась за руки, мы пошли в небольшой ресторанчик на углу улицы «Большой Проспект». Он был один из немногих, куда я мог сходить с Мирой убежденной вегетарианкой. В залитом свете помещении, украшенном диванами с ярко-зеленой обвивкой и стенами, разукрашенными изображением ниспадающей завесы листвы, мы нашли себе укромное место в уголке рядом с книжными полками, выполненные в стиле живой древесины. Создавалось впечатление, чтобы мы находились внутри одного большого ствола дерева в царстве каких-то волшебных жителей леса. Мы заказали себе по омлету с томатами черри, шпинатом и оливковым маслом, травяной чай и одну рисовую кашу с орехами и фруктами для меня, так как наесться здесь у меня выходило всё же редко. Я провел несколько дней с Мирой и уже чувствовал, как меня начинает тошнить от всей этой зеленой кухни. Неимоверно во мне вспыхнуло недовольство, необъяснимая злоба. Истина, что вкусная еда по душе лучшее лекарство от печали и, наоборот, еда, к которой не чувствуешь любви, лишь отравляет душу. Я не мог сдержать необходимость хотя бы произнести название тех блюд, что так желал не только мой желудок, но и моё сердце: жаренная курочка по-итальянски, маринованное в соевом соусе филе, стейк-рибай, филе-миньон, запеченные куриные голени, печень, шашлык на углях со свежим лучком и долькой серого хлеба
Сейчас бы стейк слабой прожарки Или мяса на углях, чтобы аж скворчало, сказал я, едва ли не пуская слюни.
Её лицо мгновенно преобразилось, сменившись с умиротворенного блаженного лика на разрушающуюся стеклянную маску, из-под которой вот-вот польются слёзы. Это была чертовски нелепая реакция с её стороны и чертовски нелепая идея с моей. Она принимала вещи слишком близко к сердцу в её голове уже кружились всевозможные мысли, а глаза постепенно увлажнялись: «Ему со мной тяжело? Я его обременяю? Почему он так жесток?». Что за глупости? Масла в огонь подливал весомый факт того, что Мира не принимала этого культа умерщвления живых существ для того, чтобы содрать с них кожу, выпустить кишки, разделать на составные части, насадить на шампур и прожарить до хрустящей корочки. Она ненавидела человечество за многовековую историю брутального, кровожадного геноцида животных; презирала за сам факт того, что люди уже истребили несколько десятков видов лишь потому, что те были вкусные или красиво смотрелись в виде полушубка. Виды скотобоен, птицефабрик и прочих казематов ужаса вызывали у неё стойкое ощущение тошноты. Её поражало, что святое для индусов животное, имеющее повадки дружелюбного щенка, в большинстве стран используется для бесконечного воспроизведения потомства, которое у него заберут в первые же минуты, нескончаемой дойки и, в конце концов, смерти. Ввергала в ужас действительность использования собак и лошадей, то есть людских товарищей, в пищу. Сам факт того, что я с таким удовольствием представил себе, насколько бы радостен я был, съев кусочек этого священного животного, уже убивал во мне человека. А факт того, что я озвучил эту мысль, передвигал меня в категорию байроновского демонизированного зла.
Зачем ты это сказал? её голос подрагивал, а краешки губ опустились, сдерживая, казалось, целое озеро скорби.
Не знаю. Захотелось есть.
Ты не наелся?.. вторил всё тот же голос.
Мне хочется чего-то посытнее.
Ты же знаешь, что мне неприятно. Ну зачем ты так?..
Голос её исказился, став самым несчастным, самым ничтожным и забитым, словно бы я был мужланом, что вновь ударил свою, непонимающую проступка, жену. Он выражал искреннюю боль, непринятие, обиду. Этой маленькой нелепой фразой я предал её. Что может быть глупее сего?
Прости меня, милая. Я не хотел тебя этим обидеть. Просто с языка сорвалось.
Неужели так сложно потерпеть хотя бы при мне? Это действительно так невыносимо тяжело?
Я же просто сказал, что хочу поесть.
Ты прекрасно понимаешь, что ты сказал. Я какая-то не такая? Со мной что-то не так? Почему ты решил сделать мне больно? Ты ведь знаешь, что это очень острая тема, которой я озабочена. Мне грустно, мне жалко животных, и я не хочу, чтобы с ними так поступали. Меня волнует жестокость, глобальное потепление и другие проблемы Земли, понимаешь? Я не инфантильная идиотка. Ты думаешь, что я дура, да? Зачем вообще со мной связался? Больше не будешь со мной разговаривать? Видеть, наверное, не захочешь.
Хэй, хэй, постой, милая! Куда тебя понесло? Я не считаю тебя ни глупой, ни инфантильной. Зачем мне вообще так думать? С чего бы?
Тогда зачем тебе заставлять меня вести себя как какую-то идиотку, если только ты не хочешь от меня избавиться?
Да послушай же ты меня. Всё в порядке. Я хочу извиниться за свои слова, хорошо? У меня не было никакого желания причинять тебе боль. Просто Не знаю, что на меня нашло. Сам не свой в последнее время.
Она посмотрела мне пристально в глаза с мгновение, а затем схватила меня за руку и тихо заплакала мне в плечо.
Что за чертовщина с ней происходит? Ладно я сказал ерунду настроение у меня не самое замечательное было в этот момент, но Мира Мира отреагировала ярко, со вспышкой, словно взорвавшаяся в руках бутылка шампанского. Я знал её относительно не так давно почти три года, быть может. Не скажу, что в этот момент я не задумался над тем, что она действительно немного сошла с ума. Может, период? Может, что-нибудь случилось? Я чего-то не знаю? Мне оставалось лишь поглаживать её по голове в попытках успокоить, вытирать сопли и слёзы салфетками, и ловить на себе странные взгляды официантов, то ли недопонимающих, то ли осуждающих. Я тупо уставился перед собой, не ощущая в данный момент к ней особой эмпатии, но чувствуя лишь вину. Нелепость сбивала во мне все естественные механизмы человеческого, что называется, сочувствия. Да и сам по себе я никогда не умел выражать эмпатию. Я плохо понимаю, что такое любовь. Плохо умею сочувствовать. Я вырос удобным всем человеком человеком, которого позднее возненавидел. Я ничего и никогда не чувствую, а точнее просто не понимаю, что именно из себя представляют чувства. Я смеюсь, я плачу, я пытаюсь вести себя правильно, но я никогда не получаю верный отклик из глубин души. Я всегда думаю, думаю, думаю, думаю и чувствую то, чего не должен чувствовать. «Мама твой самый важный человек в жизни, понял? Мама тебя любит, и ты должен маму любить всегда! Мама тебя никогда не предаст.», «Веди себя подобающе! Твоё поведение всех раздражает! Не надо показывать свой характер! Не говори ерунду! Не делай этого!.. Ой, не правда! Что ты сочиняешь вот это «хочу убить себя, мне плохо»? А кому легко? Раньше вон жили и никто не хотел умереть, а ты вон какой особенный, ишь ты!.. Что за бред ты говоришь?.. Поступай, как хочешь, ведь в конце концов это твоя жизнь. Ты меня разочаровал. Я тебя люблю. Ты вся моя жизнь. Я ненавижу тебя, за то, что ты меня позоришь. Ты не сделал, как я хотела. Я горжусь тобой. Ты идиот?! Исчезни с глаз моих, не хочу тебя видеть. Как ты поживаешь, сынок? Я люблю тебя.» так мне говорила «главная» женщина в жизни, «ни разу меня не предавшая».
Я не знаю, что написано на человеческих лицах и, думаю, всегда всем мешаюсь. Мне кажется, что мало кто меня любит или что меня любят все. Мне кажется, что я особенный, но при этом я полная посредственность. Мне кажется, что любовь это когда ты делаешь больно. Мне кажется, что ненависть это когда говоришь: «Я люблю тебя». Мне кажется, что отцовство пахнет водкой. Я думаю, что от проблем нужно убегать. Я думаю, что влюбленность это когда человек в ежовых рукавицах. Мне кажется, что дружба это передоз и неделя в интоксикационном отделении. Что друг это тот, кто решает за тебя, кем тебе быть и чем заниматься. Мне кажется, что забота это придушить нежно. Мне кажется, что эмпатия это когда ты врёшь, чтобы другим было легче. Мне кажется, что улыбка создана, чтобы никто не видел твоих чувств. Мне кажется, что свобода это плохо. Мне кажется, что чувства это неправильно. Мне кажется, что травмы это есть Я: в этом теле и сознании давно нет души, задушенного ребёнка, что заикался до дрожи в коленях, когда читал стихи. «У Лу-у-ууухк-кх-кх..омол-л-лья д-д-дтуп». «Ещё раз говорю тебе! Сколько получится?! Читай!» «Т-т-т-т» «Ты что придуриваешься?!». «Т-р-р-и на т-т-т-Т». Мне кажется, я исцелился, убив себя; я вылечил болезнь, заболев сильнее. Чтобы не чувствовать порез я сломал себе ногу.
Минут через пять Мира постепенно пришла в себя, отодвинулась и пронзительно посмотрела мне в глаза. История Медузы Горгоны заиграла новыми красками стала предельно ясна новая форма аллюзии взгляда, что умерщвляет тело и душу. Смытая оболочка иллюзий и кротости глаза после слёз сияют душой; сияют так ярко, что выжигают всякую чёрствую жизнь, обращая её в запеченный сухарь, в камень или пыль выводит на поверхность её естество. Этот взгляд водрузил меня на Голгофу. Истина же, что нет для нас боли сильнее, чем причиняемой нами другим.
Я сказал какую-то невероятную глупость не находил я слов, онемевший от собственной глупости.
Ничего. Это я виновата, правда. Скоро месячные И И как-то в последнее время не очень мне легко, сказала Мира, добавив к словам нервный смешок. Реагирую на всё так резко, словно каждым словом меня пытаются убить. Может, это весна? В голове бардак всё не на своих полочках, словно в кладовую ворвался домовой и устроил там балаган: что-то съел, что-то выбросил, где-то просто испортил.
И тут ещё я тебя мучаю. Как было ничтожно глупо с моей стороны так грубо поранить твоё сердце. Что на меня нашло? Я не знаю. Стыд-то какой
Мира мягко взяла меня за руку, сжав в крошечной своей кисти мои пальцы и абсолютно серьёзно сказала полушепотом, широко раскрыв подобревшие глаза.
Сегодня здесь бегают нарглы. Это их проделки.
Кто? Нарглы?
Да!
Тогда это всё объясняет.
Именно. Пойдём, пока они нас не поругали совсем? Ох уж эти нарглы
Да, ох уж эти нарглы. Ей двадцать восемь, мне тридцать пять. Я уже и забыл, что познакомились мы в зимнем саду Воронцовского двора: она с блокнотом в руках и карандашом внимательно рассматривала высокую пальму, засевшую посреди целых зарослей из фикусов, бегоний и камелий. Мира срисовывала этот пейзаж, добавляя свои маленькие детали в экспозицию каких-то крошечных существ необъяснимой физиологии, странных птичек с несколькими парами крыльев и больших рогатых жучков. Как можно было не обратить внимание на столь прекрасное создание, что посреди толпы зевак, чьи глаза заменили камеры их телефонов, видела в чём-то красивом даже больше, чем на то был способен этот дивный неприметный уголок. Тогда я подумал, что будет глупостью, ни с чем не сравнимой, желание всего лишь пройти мимо неё, не сказав, сколь она невероятна на фоне вездесущей посредственности. Моё дыхание спёрло, а сердце забилось в груди до головной боли, ревущей барабанами в висках, но всё же я сказал ей несколько слов, заложивших первооснову нашей любви. Мира испугалась меня, бросив последний взгляд на ускользающий в реальность волшебный мир. Думаю, тогда там тоже бегали нарглы в компании каких-нибудь ещё более странных созданий. Мы прогулялись вместе по остальной территории зимнего сада в поисках других представителей загадочной, неизведанной флоры и фауны, имен которых я не помню, хотя стоило бы. Что я вообще о ней знал? Что я вообще о ней помнил? На предвзятости сказывался возраст: восхищаться силы остались, но веры в чудеса уже нет. Я мог тянуться к её миру, как утопающий стремится добраться до спасательного круга или шлюпки, но понять его или стать его частью?.. Этого я сделать не мог во мне свербел человеческий корень, когда в ней развевались на ветру зеленые кроны.