Вот настоящая поэзия! восклицает Эссекс, заставляя бедного Констебля поежиться.
Никто не в силах превзойти сэра Филипа, бормочет смущенный поэт.
Довольно стихов, объявляет граф. Меррик, принеси мой меч. Кстати, этот клинок подарил мне Сидни.
Вряд ли он думал, что ты обнажишь его на дуэли. Пенелопа старается выглядеть беззаботной, однако разговор о Филипе Сидни будит болезненные воспоминания о девочке, которой она была восемь лет назад, когда впервые появилась при дворе. Тогда ей казалось, здесь полно романтики, развлечений и любовных интриг. Теперь же она повзрослела, стала сдержанной, скрытной, расчетливой и ничем не напоминает ту прежнюю девочку. Они так же непохожи, как икринка и устрица.
Ноябрь 1589,
дворец Теобальд, Хартфордшир
Человек стаскивает шляпу, низко кланяется. Бегающий взгляд делает его похожим на грызуна. Он явно проделал долгий путь: одежда снизу забрызгана грязью, сверху потемнела от влаги.
На рабочем столе Сесила царит идеальный порядок: чернильницы расставлены ровно в дюйме друг от друга, конторские книги сложены в стопки большие внизу, маленькие наверху, писчие перья в сосуде развернуты в одну сторону. Сесил сидит спиной к окну, и лицо остается в тени; так сделано специально, чтобы посетители чувствовали себя неудобно. Он понимает, его внешность не очень представительна для занимаемой должности, но за долгие годы выучился разным уловкам, призванным сглаживать этот недостаток.
Закрой дверь.
Человек повинуется.
Надеюсь, тебя никто не заметил. Сесил жестом предлагает ему сесть. Небо очистилось; луч яркого полуденного солнца падает на лицо гостя, тот прикрывает глаза рукой.
Нет, сэр, я тщательно следил, чтобы не было слежки. В Уэре сменил лошадей, выехал на Лондонскую дорогу, потом повернул обратно
Избавь меня от подробностей, перебивает Сесил. Мужчина судорожно стискивает шляпу. Надеюсь, Уолсингему не станет известно о нашей встрече.
Но мне казалось, Уолсингем с нами
Слушай внимательно: нет никаких «с нами», «против нас». Нет никаких «мы». Я просто хочу доподлинно знать, что происходит. Мы с отцом служим королеве, и это требует Сесил поправляет перстень с крупным изумрудом, чрезвычайной осмотрительности.
Разумеется, сэр.
Итак, в своем письме ты упомянул о некоторых событиях при шотландском дворе. Был ли брак короля с датской принцессой должным образом подтвержден? Не возникло ли трудностей с Сесил откашливается, консумацией? Ни для кого не секрет, что Яков Шотландский предпочитает общество юношей. Порой Сесилу думается, что из-за этого обстоятельства не стоит уделять большого внимания претензиям Якова на английский трон. Есть и другие кандидаты на престол; возможно, они окажутся более сговорчивыми.
Перехватив взгляд посланника, Сесил скрещивает руки на груди, пряча узкие кисти с короткими пальцами и уродливыми плоскими ногтями. В юности он мечтал иметь руки, способные держать меч, такие, как у графа Эссекса.
Нет, никаких, сэр. Похоже, все прошло как полагается. Принцесса, то есть королева, вроде бы довольна мужем. Я своими глазами видел окровавленную простыню.
Значит, ты ездил в Осло на церемонию бракосочетания? Надо же, проныра, напрочь лишенный обаяния, ухитрился затесаться на королевскую свадьбу.
Да, я присоединился к
Знаю, перебивает Сесил. Ему ничего об этом не известно, однако соглядатая следует держать в напряжении: пусть думает, будто за ним следят.
Есть еще кое-что. Мужчина наклоняется ближе, понижает голос.
И что же?
Речь о сестре Эссекса.
Сесил не в силах скрыть удивления. Он не любит, когда ему сообщают сведения, о которых он еще не успел разнюхать.
У нее-то какие дела с Яковом Шотландским?
Она вступила с ним в переговоры. Направила письма с предложением дружбы.
Дружбы?
Похоже, тут не все так просто. Она пользовалась кодовыми именами.
Любопытство Сесила усилилось:
Продолжай.
Стиль у нее весьма витиеватый, однако у меня сложилось впечатление видите ли, мне удалось самому заглянуть в эти письма, что общий смысл ее предложения таков: если дойдет до дела (так она пишет), Яков может рассчитывать на ее поддержку, а следовательно, и на поддержку ее брата.
Какие-то глупые игры. Сесил старается сохранять невозмутимый вид, однако от возбуждения по коже пробегают мурашки. Он весь подбирается, словно гончая, почуявшая оленя. Надо полагать, леди Рич выражалась достаточно туманно?
Если вы имеете в виду, упоминала ли она о возможной кончине королевы, то нет.
Раз в письмах указаны кодовые имена, значит, все-таки есть какая-то тайна, думает Сесил.
Кто был ее посланником?
Поэт Генри Констебль, сэр.
А, Констебль. Когда-то он работал на меня. Поэты слетаются к этой даме, как мухи к компостной куче. Сие для меня загадка. Вероятно, Констебль пошел на риск ради любви. Сесил не скрывает отвращения; любовь ему чужда. Впрочем, он не вполне искренен: помимо выдающейся красоты, есть в леди Рич нечто такое, что не оставляет его равнодушным. Он долгие годы наблюдал за ней; они ровесники и прибыли ко двору одновременно. Эта женщина обладает даром оказываться в нужное время в нужном месте, а также холодным расчетливым умом, скорее подобающим мужчине. Не будь у нее брата, Эссекса, она была бы само совершенство.
От одного воспоминания об Эссексе в душе Сесила вскипает гнев. После смерти отца мальчик воспитывался у них в доме. Сесил хорошо помнит приезд юного Деверо: он залихватски спрыгнул с коня, не удостоив Сесила даже взглядом тот был на два года старше, зато вдвое его ниже, к тому же кривобокий и хромой.
Отец предупредил, чтобы он не портил отношения с кукушонком, подброшенным в их гнездо. В жилах Эссекса течет королевская кровь: он не только обладает родословной, ведущей прямо к Эдуарду Третьему Плантагенету, но еще и в родстве с Тюдорами, по слухам, прабабушка Эссекса, шлюха Мэри Болейн, родила Генриху Восьмому дочь, леди Ноллис, бабушку Эссекса. Отец Сесила узнал об этом от своего отца, королевского камергера, пользовавшегося доверием короля.
Когда в человеке сочетается кровь двух династий, такая гремучая смесь может быть опасна, напутствовал его отец. Держись рядом с ним, не своди с него глаз.
И Сесил не сводил с Эссекса глаз. Он безмолвно наблюдал, как тот, словно плющ, увивался вокруг королевы, та приблизила его к себе и осыпала милостями, какими не жаловала никого после смерти Лестера. Сплетники судачат, будто бы Эссекс стал ее любовником, но Сесил знает он не возлюбленный, а сын, которого у Елизаветы никогда не было; мать простит сына в тех случаях, когда любовнику не будет пощады.
Однако мысли Сесила занимает не Эссекс, а его сестра. Ему вспоминается, как он впервые увидел Пенелопу Деверо и был ошеломлен ее красотой. Много месяцев он не мог думать ни о ком другом, по ночам же неумело удовлетворял себя, представляя ее образ. В тот день она улыбнулась ему, хотя все прочие девушки смотрели на него с плохо скрываемым отвращением. Сесил ясно помнит, словно это было вчера, как смутился и покраснел, увидев улыбку Пенелопы, способную осветить самые темные уголки преисподней. Однако спустя годы он начал восхищаться не только великодушной улыбкой; оказалось, что за прославленной красотой скрывается чрезвычайная проницательность опасное качество для женщины.
Часть первая
Икринка
Сэр Филип Сидни, «Астрофил и Стелла». Сонет 7[6]Когда Природа очи создалаПрекрасной Стеллы в блеске вдохновенья,Зачем она им черный цвет дала?Быть может, свет подчеркивая тенью?..Чтоб свет очей не ослепил чела,Единственное мудрое решеньеПрирода в черной трезвости нашла,Контрастами оттачивая зренье.И чудо совершила простота,И Красота отвергла суесловье,И звездами сияла чернота,Рожденная Искусством и Любовью,Прикрыв от смерти траурной фатойВсех тех, кто отдал кровь Любви святой.
Январь 1581,
Уайтхолл
В первые примерив платье, в котором ей предстояло предстать перед королевой, Пенелопа сочла его невыразимо прелестным, однако в длинном коридоре Уайтхолла оно показалось ей совсем неподходящим слишком простым, слишком пуританским.
Преклони колени и не поднимайся, пока она не разрешит, наставляла ее графиня, не таращись, не открывай рот, пока тебя не спросят.
Пенелопа замедлила шаг, чтобы послушать хоровое пение, доносящееся из часовни. Вчера, едва прибыв во дворец, они зашли туда, и музыка тут же захватила ее без остатка. Ей никогда не доводилось слышать ничего подобного. Сорок голосов она специально сосчитала, каждый со своей партией, сливались воедино: воистину райские звуки, ибо ничто на земле не способно так волновать сердце, наполняя его радостью. Граф и графиня Хантингдон не одобряли церковного пения: по их мнению, это отвлекает от размышлений и общения с Господом.
Пенелопа, не отставай, графиня крепко схватила девушку за руку.
Они шли мимо многочисленных портретов слишком быстро, чтобы Пенелопа могла различить на них своих родственников. Ее опекунша резко окрикивала тех, кто двигался медленнее, чтобы им дали дорогу. Наряды придворных дам поразили Пенелопу до глубины души: корсажи с подчеркнуто узкой талией украшены богатой вышивкой с изображением цветов и птиц, а юбки такой ширины, что в коридоре не разойтись. Некоторые красавицы носили прозрачные воротники особой конструкции, напоминающие крылья стрекозы. Пенелопе хотелось рассмотреть поближе, понять, что их держит проволока или волшебство. Леди Хантингдон предпочитала одеваться скромно, и темно-зеленое бархатное платье Пенелопы являлось тому свидетельством. Пусть и хорошо скроенное, оно не шло ни в какое сравнение с роскошью придворных туалетов, даже алые атласные рукава, всего несколько часов назад казавшиеся чудесными, не могли его оживить. «Господь не поощряет излишнюю роскошь», утверждала графиня.
Пенелопа немедленно возжелала расшитую цветами юбку, стрекозиные крылья и веер, украшенный перьями и драгоценными камнями.
Ни с кем не заговаривай, пока к тебе не обратятся. Там будут твои дяди и отчим, леди Хантингдон произнесла последнее слово с плохо скрываемой неприязнью; Пенелопа давно заметила, что ее опекунша редко называет Лестера братом, но не могла понять почему, твоя бабушка Ноллис и многочисленные кузены, однако ты не должна смотреть на них. Веди себя так, будто в зале присутствует одна только королева. Графиня остановилась, оглядела Пенелопу с ног до головы, сняла с ее плеча невидимую ниточку, поправила головной убор. И ни в коем случае не упоминай о своей матери.
Пенелопа скучала по маме. Та ни за что не нарядила бы ее в такое платье и обязательно задержалась послушать музыку. Знаменитая красавица Летиция Ноллис, графиня Лестер, украсила бы волосы любимой дочери драгоценными камнями и жемчугом, однако ее имя нельзя даже упоминать при дворе, будто той не существует.
В душе Пенелопы поднялся гнев. В ушах звучали слова Летиции, сказанные будто вчера, а не пять лет назад, когда им пришла весть о смерти отца: «Эта женщина его убила». Тогда она удивилась, ведь отец находился в Ирландии во главе английской армии и умер от кровавого поноса. Со временем, собрав кусочки мозаики воедино, Пенелопа пришла к заключению, что под «этой женщиной» мать подразумевала королеву.
Пенелопа гордилась своей выдержкой, однако при виде огромной двери, ведущей в королевские покои, ее храбрость растворилась, словно жемчужина в уксусе.
Послушай меня, девочка. Может, ты и крестница королевы, но она не потерпит рядом с собой легкомысленную вертихвостку. Веди себя достойно. Не приближайся, пока она не прикажет. Обращайся к ней «ваше величество», даже если остальные так не делают, это проявление уважения. Если она спросит, как ты проводишь досуг, скажи, что любишь читать псалмы. И ни слова о картах! Вероятно, леди Хантингдон вспомнила о карточной колоде, которую изъяла у Пенелопы и ее младшей сестры Доротеи и швырнула в огонь. Пенелопе хотелось, чтобы Доротея поехала с ней, однако графиня решила, что той следует остаться дома. Я уже говорила не упоминать о твоей матери?
Да, миледи. Пенелопа вновь почувствовала, как в ней вскипает гнев, и, чтобы успокоиться, вспомнила о последней воле отца: перед смертью тот обручил ее с Филипом Сидни юноша, вероятно, находится за этой дверью. Она видела его всего один раз, шесть лет назад. Тогда он едва взглянул на нее: с чего бы самоуверенному взрослому юноше, племяннику графа Лестера, обращать внимание на девочку, которой еще нет и тринадцати, пусть даже родственницу самой королевы? Пенелопе запомнились тонкие черты лица, прямой нос, широкий лоб и еле заметная россыпь оспин, странным образом делавших его еще привлекательнее, будто он пережил нечто значительное, о чем она и помыслить не могла.
Еще одно предсмертное желание Уолтера Деверо поручить дочерей заботам его родственника, графа Хантингдона, вероятно, было продиктовано королевой и потому не могло быть нарушено. Когда Пенелопа попросила объяснений, Летиция лишь воздела руки и покачала головой:
Такова воля твоего отца, я не в силах ничего изменить. Кроме того, для вас с сестрой это хорошая возможность; Хантингдоны имеют большое влияние на королеву. Ее голос дрогнул.
Пенелопе пришлось смириться с тем, что ей многого пока не понять. Она оглядела свой безыскусный наряд и внезапно растерялась.
Твоя рассеянность тебя погубит. Графиня больно ущипнула ее за руку.
Огромные двери отворились. Леди Хантингдон и Пенелопа вошли и остановились у входа. В центре зала сидела королева, с ног до головы одетая в золотую парчу. Рядом с ней стоял Лестер, по-хозяйски положив руку на спинку трона. Пенелопа опустила взгляд, но все же тайком посматривала на королевских фрейлин в кипенно-белых нарядах, напоминающих стайку ангелов. Она немедленно возненавидела свое зеленое платье и, воображая, с каким наслаждением искромсает его на куски, принялась разглядывать сучок на половице, таращившийся на нее, словно глаз.
Наконец королева произнесла:
А, леди Хантингдон. Покажите мне вашу подопечную.
Графиня подтолкнула Пенелопу, и девушка несмело вышла вперед. Она решила, что будет безопаснее смотреть королеве не в лицо, а на руки. Они оказались на удивление красивыми; по ним и не скажешь, что Елизавете почти пятьдесят этот возраст представлялся Пенелопе невыразимо далеким. Наконец, остановившись в нескольких футах от расшитых золотом юбок, как учила графиня, она опустилась на колени, по-прежнему не сводя глаз с монарших рук. С такого расстояния ей удалось как следует рассмотреть перстни: огромный рубин (видимо, его предстоит поцеловать, если появится такая возможность), бриллиант квадратной огранки в эмалевой оправе, и, как ни странно, большой круглый жабий камень, совсем не подходящий к своим благородным собратьям. Кажется, жабий камень защищает от яда, смутно припомнила Пенелопа.
Ближе, послышался голос. Девушка неловко подползла на коленях. Длинные пальцы приподняли ее лицо за подбородок.
Грудь королевы была украшена жемчугом, лицо густо намазано свинцовыми белилами, маскирующими морщины вокруг глаз и рта. Елизавета улыбнулась, показав зубы цвета овечьей шерсти.
Леди Пенелопа Деверо. Она глянула на девушку из-под набрякших век и близоруко прищурилась. Сколько тебе лет?
Восемнадцать, ваше величество, еле слышно ответила Пенелопа.
Не так уж молода. Королева словно подсчитывала что-то в уме. Мы слышали, ты хорошо поешь. Это правда?