Элииса
Оловянное царство
Развалины мира
На этой промозглой земле всему однажды приходит закономерный и бесславный конец Амброзий уже с этим свыкся. Волей ли здешних косматых друидов или забытых римских божеств, но наконец закончилась даже их паршивая служба на западном побережье Регеда. Неделю назад их призвал к себе Флавий Клавдий, выдал грамоты, отпускавшие их с братом домой, а еще через пару дней люди самопровозглашенного командира отправились в Галлию, Иберию, на восток кто куда, владычество римлян на бриттских землях закончилось. Без громких поражений и плача, протяжных песен и напыщенной скорби они просто ушли. Флавий Клавдий не был ни императором, ни военачальником, ни префектом этой захудалой провинции он был одним многих, разбросанных по побережью, кто однажды утром встал и объявил себя императором, когда надоело ждать денег из Рима, а олово даром посылать в никуда. Он был одним из многих но ему повезло и его не убили. На двенадцатый год службы Амброзия с братом это устраивало. Был кров, товарищи и еда. Простые приказы по отражению враждебных набегов они всегда знали, откуда их следует ждать. И оба никогда не бывали в Риме. А потом Флавий Клавдий ушел, весь его легион переправился через пролив, а Амброзий сказал Утеру1, что пока с него хватит войны.
Прошло ещё четыре дня, но они с Утером не двинулись с места. Брат предложил подкинуть монету после окончания службы денег неожиданно оказалось в избытке. Ляжет одной стороной они пойдут на север, к стене. Где-то там лежала земля, родом из которой была их давно позабытая мать. Ляжет другой они покинут этот остров вслед за Флавием Клавдием, отправятся в Галлию и будут искать себе новый дом. Но Амброзий не хотел определять свою жизнь нелепой случайностью. Даром что он впервые получил шанс ею распоряжаться.
Мы можем уехать в Повис, предлагал он осторожно и будто бы невзначай. Не к стене, не через пролив. Повис южнее, зимы там мягче, да и поля дают вдоволь пшеницы. В лесах полно дичи. Мы бы с легкостью раздобыли там и землю, и новых друзей. Жену тебе, жену мне.
Бабские россказни, братец, Утер оттирал песком застаревшую кровь на рукояти меча. Брат был ужасным солдатом. Если бы не Амброзий, его бы секли в два раза чаще обычного. Россказни. «Жену тебе, жену мне». Пшеница, он сплюнул. А что потом, Амброзий? Загнуться от голода первой же холодной весной? Среди тупых землепашцев? Грызть кору и в ножки кланяться вонючим друидам в оплату за дождь? Не уходи, постой. Я ведь шучу, Утер схватил брата за руку, когда тот встал с места. Я не хочу с тобой ссориться.
На деле Амброзий хотел вернуться к тем немногим, оставшимся в лагере, и снова поторговаться с ними. Оружие и провизия будут кстати, когда они выйдут в Повис. Бывший центурион был уверен, что через пару дней Утер сдастся. Из них двоих Утер сила, он разум. Брату привычней повиноваться.
Амброзий снова сел рядом с ним.
Я ведь знаю, почему ты надумал ехать в Повис, лицо Утера помрачнело, но он продолжал делать вид, будто его ничто не заботит. Он криво улыбнулся своему отражению в начищенном лезвии получилось весьма кровожадно, полезное качество для воина приграничья. Хочешь отправиться с этим отребьем. С его отрядом.
Амброзий не стал отрицать.
Он такое же отребье, как и Флавий Клавдий, ты будешь спорить?
Утер с видимым раздражением вложил в ножны отполированный меч. Этот спор начинался не в первый раз, а в четвертый. К пятому, думал Амброзий, его брат сломается и смирится. Вода точит камень.
Флавий Клавдий, жестко ответил Утер, был римлянином до мозга костей и по крови в придачу. Так что да, Амброзий, я буду спорить.
Он был таким же простым солдатом, как Вортигерн. Но два с лишним года исполнять приказы Флавия Клавдия тебе было не стыдно.
Лицо брата начало багроветь. Этим, обычно, все и заканчивалось красным лицом и бесплодными криками, ничего другого Утер не предпринимал, а к вечеру ходил, как ни в чем не бывало.
Он был римлянином, повторил Утер, припечатывая каждое слово. А если волей богов или благодаря собственной хитрости он взлетел так быстро и высоко Такому не зазорно служить, он был моим командиром. А Вортигерн Бриттская собака, я даже не уверен, что он из них. Может, им разродился кто и похуже. Он сам не знает, с каких он земель. Раб и сын рабов, помнит, что его трижды перекупали до того, как он попал в легион. Я не пойду за таким. И ты не пойдешь тоже, если мой брат.
За Флавием Клавдием, помнится, ты тоже не рвался.
Вот и все. Раньше спор на этом заканчивался, это была та последняя черта оскорблений, за которую Амброзий не перешагивал, помня о братских узах и братской любви. Утер наградил его злым взглядом и не ответил.
Насколько оба мы далеки от твоей бриттской собаки, рассмеялся центурион. если мать наша была из бриттов? Или крови отца в нас оказалось в два раза больше, коль скоро мы оба мужчины?
Не вовремя ты это вспомнил.
Но Амброзию нравилось его жалить, дразнить, тормошить, словно в детстве вроде бы в шутку, но с такой скрытой злостью, что он даже себе не признается. За все сразу. За то, что тот сильнее его. За то, что ниже званием и за двадцать лет приобрел себе прорву друзей. За то, что глуп и упрям, настолько глуп, что готов кичиться родом отца и умалчивать про бриттскую пленницу-мать. Среди обычных солдат. Да там каждый третий такой, же как он и Амброзий. Тот Рим, что засел в его голове не золото, не позолота, а сплошная обманка-медь и похвальба. Потому-то он и не пошел за Флавием Клавдием захватывать Рим настоящий. В настоящем Риме ему объяснят очень быстро, что он оборванец из приграничья, а не бесценный воин империи. Утер плохой солдат. А тот десяток, что был у него под началом, больше походит на шайку разбойников. И он вместе с ними. А ему, Амброзию, слишком надоело прикрывать непутевого брата.
Нет ни малейшей разницы между Вортигерном и Флавием Клавдием, повторил он бесстрастно и непреклонно. Но один ушел в Рим на верную смерть, а второй остался здесь и не прочь нас принять. Подумай еще раз, Утер. Напиваться каждую ночь до бесчувствия ты сможешь и по дороге в Повис.
Когда его, Амброзия, таланты заметили и молодого воина начали продвигать, он умолял, чтобы Утера не оставляли под его началом, пока того стегали плетью за пьянство и драки. Если во время следующего дебоша разбираться придется ему, то он не посмотрит на то, что Утер его кровный брат. И тогда цепь их семейных уз распадется на отдельные звенья. Обида и зависть забылись в сердце через пару недель, а отданный братом приказ о порке не забылся бы и через несколько лет.
Ты можешь идти, куда хочешь, сегодня Утер не собирался сдаваться так скоро. Последнее слово должно было остаться за ним. А я тут подумываю уйти на север, к Адриановой стене2. Там ещё остался кто-то из наших, им помощь будет не лишней. Я, Амброзий, буду бить пиктов, а ты можешь катиться подальше. Доверяй Вортигерну, сколько придется. Ищи свои мягкие зимы, братайся с обовшивевшими бриттами. У тебя, брат, он зло усмехнулся. вообще какая-то нездоровая любовь к местным оборвышам. Вспомни хоть ту свою
«Ту свою» Амброзий помнил отлично. Та своя осталась жить в Каэр-Венте и за утекшие десять лет могла как умереть, так и найти себе мужа. Но тогда Амброзий не мог ни жениться на ней, ни остаться на пару лет в той земле, ни даже сказать, что она ему дорога. Было знойное лето до первой жатвы, до их Лугнасада, а потом его и Утера отправили с остальными солдатами в Регед. До нищих бритток редко доходят весточки из римского легиона, даже до самых красивых. С левкоем и диким шалфеем в густых волосах.
Полузаброшенный лагерь стоял там же, где и всегда. Его ещё не свернули, солдаты бесцельно слонялись между палатками. Вортигерн говорил, что они тянут, ждут его с братом, но с началом промозглой осени выдвинутся в Повис, когда здесь затянут дожди и в Регеде станет уж слишком паршиво.
Ещё пара недель споров и ему с Утером придется решать. Но лучше он сразу сдохнет в этой осенней грязи, чем отправится на север к стене.
Где ваш командир? спросил он солдат у груженной повозки.
Один из них повертел головой, неодобрительно посмотрел на чистые сапоги и доспехи Амброзия, потом куда-то кивнул. Император-солдат, талантливый узурпатор Амброзий считал, что он прав Вортигерн ничем не отличался от Флавия Клавдия. У того лишь люди опрятнее. Здесь на острове осталось сплошное отребье ну, и он с Утером воистину человек, сплотивший этот змеиный клубок в подобие послушного стада, заслуживает уважения. Лучше идти за умным и нищим, чем за знатным и безнадёжно тупым.
Вортигерн?
Он негромко позвал, и сутулый человек с простоватым лицом обернулся. Природа сделала этому хитрецу прекрасный подарок лицо открытое и радушное, как у ребенка. От такого не ждешь ни предательства, ни ума, ни смекалки. Амброзий ценил дружбу с этим выскочкой из низов. Поступок сомнительный даже для полу-бритта.
А, мой друг! Вортигерн одарил его широкой улыбкой. Так он и делал бросался словами «брат», «друг», «великое будущее», «отвага», излучал такое радушие, словно собеседник был его побратимом. Эта превосходная тактика отлично действовала на других солдаты в его отряде умом не блистали. Как твой брат, как наш упрямец? Я дам вам чудесных коней такие звери! вчера прибились на пустошах, паслись там без седоков. Пойдем, покажу эй там, приведите коня!
Вортигерн, я
После, мой друг, после, Вортигерн отмахнулся. В другое бы время за слово «друг» к таким, как Амброзий, ему бы прописали двадцать плетей. Сначала конь. Прекрасное животное, и ума у него поболее будет, чем у твоего упрямого брата
Амброзий возблагодарил Небеса, что Утера не было рядом. Иначе бы этот день закончился десятком смертей, и его, Амброзия, может быть тоже. Вортигерн это знал превосходно и широко улыбался. Из него не будет настоящего императора-узурпатора, как многие годы назад, но уже вышел талантливый вождь опасный, умный и хитрый. Императоры в благовониях имеют вес в Риме, но точно не здесь.
К Вортигерну под уздцы подвели коня. Тот хлопнул его по широкому боку.
Гляди! Зверь. Этот получше, отдам его тебе, если решишь ехать с нами. Твоему брату достанется пегая кобылка. Слегка походит на корову, признаюсь, но скорости ей не занимать, пускай не думает, что я его обижаю. Но этот тебе.
Амброзий гладил пойманного коня по бархатистой и мягкой морде, а в голове его вертелось три мысли. Что конь воистину очень красив. Что его, Амброзия, явно хотят купить и этого ничуть не скрывают. И что очередная нить между ним и его братом порвется, если он примет себе этот дар, а брату достанется толстенькая кобылица.
Зачем тебе отдавать мне белого?
А что из того? Вортигерн достал из вычесанной конской гривы пару пожухлых листьев. В здешнем болоте он не долго будет таким.
Пока Вортигерн уважает его или хотя бы делает вид, а бывший центурион Амброзий ни разу не выказал неприязни, можно надеяться, что новый командир говорит ему правду.
Белого коня обычно берет себе предводитель. Я на это место не претендую.
Солдат-узурпатор хмыкнул и поджал губы.
Предводитель берет себе лучшего коня, друг Амброзий. Ему не обязательно быть самым ухоженным и красивым. Хоть сам вымажись белой краской меня это не волнует. Ну так что, возьмешь себе этого?
Это было очередным отголоском того нового мира, к которому Амброзий еще не привык, а Вортигерн, так яро набивающийся ему в товарищи, был первый глашатай. Мир без правил, но с умением первым забирать, отбирать и доказывать свое превосходство на руинах, пустошах, пепелищах. В этом новом мире он и Вортигерн были равны.
Солдату было совершенно не нужно, чтобы люди видели в нем древнее, языческое божество. Ему было нужно, чтобы в нем видели силу.
Все это время, что они знали друг друга, Вортигерн вел себя на равных с Амброзием. С ним уже очень давно никто так не разговаривал, не смотрел спокойно и прямо в глаза, потому-то он и не гнал от себя этого выскочку, солдата-императора из странного нового мира. Этот хитрый и улыбчивый человек с мертвой хваткой, как у матёрого волка, был первый и единственный за все это время, кто дал забытому центуриону шанс оказаться кем-то ещё. Шанс оказаться не безымянным воином Рима, а просто Амброзием, равным. У ушедших штурмовать врата Рима вместе с Флавием Клавдием этой возможности не было.
Я беру его, Амброзий похлопал коня по сильной и теплой шее. Это хороший дар и красивое животное. Было бы глупо отказываться.
Второго предложи брату сам. Если я прилюдно попрошу его принять в дар хоть флягу дрянного вина губы Вортигерна скривились. Выйдет пренеприятная ссора. А я не хочу, чтобы смерть твоего брата омрачила дружбу между мной и тобой. Знаешь, я не желаю Утеру смерти, что бы он ни выдумывал. Мы с ним для этого слишком похожи. Мне куда выгодней и приятней видеть его в друзьях, чем во врагах. Тем скорее я рад, что ты по доброй воле мне друг.
Я передам ему, ответил Амброзий.
Значит ли это, что ты отправишься со мною в Повис?
В Повисе мягкая теплая осень и одуряюще пахнет ковром из подгнивших яблок после дождя. Так было пять лет назад, легион пробыл там десять месяцев. Да, ему бы хотелось вернуться.
Я поеду, сказал он, сам не веря, что произнес это вслух.
Вортигерн широко усмехнулся. Вышло слегка кровожадно, но по виду тот правда был рад.
А как же Утер? спросил он.
Утеру придется смириться. Это будет долгий разговор, но он мне по силам.
Твоя уверенность обнадёживает.
Новый император похлопал его по плечу. Амброзий дернулся. «Я больше не центурион римского легиона», повторил он несколько раз. «Я не центурион, а он не отщепенец, а мой новый товарищ и командир». Повторяемое столько раз слово «друг» он не произнёс даже в мыслях.
От глаз Вортигерна это не ускользнуло, но тот промолчал:
Я не хочу становиться между двух братьев, просто сказал он, будто его это взаправду заботило. Распри плохо сказываются на отряде. Постарайся, чтобы твой разговор прошел хорошо. А пока
Он крикнул и махнул рукой кому-то в толпе. Ему подвели другого коня, крепкого и свирепого с виду. Вортигерн сам себя не обидит, с этим Амброзий теперь согласился. Такой конь мог и вынести из битвы, и убить одним ударом копыта.
Нам надо проехаться, сказал ему Вортигерн. Ты объездишь коня, я расскажу тебе о новых товарищах. Нас пока немного, как видишь Но со временем и моя крохотная империя станет великим царством.
У тебя быстрое восхождение. Есть чему позавидовать.
Глаза узурпатора хитро сверкнули.
Время удачное. И я не стесняюсь брать то, что само плывет в руки.
Подарок нового узурпатора оказался поистине царским: прекрасным, не очень практичным и несущим много сомнений и смутных забот. Вортигерн сделал широкий жест, возвысил его перед остальными солдатами, но вместе с тем снова отделил его от прочих незримой чертой. «Ты ещё чужак, будто говорил ему Вортигерн. Белая ворона, ни рыба ни мясо. Ты не принадлежишь уже старому миру, но и в новом для такого, как ты, ещё не готово местечко. Походи пока в белых перьях. Покажи мне, что ты такое, бывший центурион, кто ты без этого звания.»
Беда была в том, что ответа Амброзий не знал.
Они отъехали уже далеко от лагеря, когда он спросил:
Сколько ты дашь мне человек под начало?
Вортигерн поравнялся с ним.
Дать тебе моих людей? Ты ведь только примкнул ко мне?
Ты же не думал, что такой человек, как я, будет служить тебе наравне с остальными лишь за уверения в вечной дружбе и дорогие подарки?
В ответ он услышал смех и понял, что все сказал верно. Внутри Вортигерн ещё оставался солдатом и не требовал церемоний.