И судьба у него тяжела.
Странным, конечно, было то, как отчетливо отпечатывались в памяти события снов обычно ночные грезы оставались там, в предрассветных сумерках, но, смотревший на мир в своих видениях глазами мальчика Итэша, он запоминал всё происходившее столь четко, как если бы это происходило с ним самим когда-то, словно бы его собственные то были воспоминания.
Но этого не могло быть.
Не могло!
Он не Дракон, как дядюшка Руни, помнивший своё прошлое воплощение, и живущий где-то под синими небесами Леды осиротевший мальчишка не он. Веарди крайне хотел в это верить.
Как и верить в то, что произошедшее в видениях и в реальности не связано.
Но не заметить сходства между нападением тех «колдунов» с резнёй в Хэлиссе было невозможно.
Не смотря на очевидные же различия.
Однако, неизвестные фанатики, порезвившиеся в одном поселений на Леде, вряд ли могли быть как-то связаны с аксаанскими степными кочевниками. Слишком непреодолимой для них была преграда из границы миров они и реку то были неспособны пересечь, хотя конкретно в этот раз это не стало для них проблемой
Да и делиться с кем-либо подробностями своих кошмаров Веарди не спешил ментальная связь с разумом какого-то ледианского мальчишки недопустима для Наследника Юга. Позволять же отцовским стервятникам, Мастерам Разума, копаться в своих мозгах он не желал. Не после того, как их распрекрасный Владыка отбраковал его!
И за что? За цвет глаз!
Ну простите, что желтый, а не зеленый!
Небось, по мнению отца, даже в этом мальчишке Итэше больше крови Талэ, чем в нём, в его родном сыне!
Разве он виноват, что пошёл в мать?!
Он понимал, что обида его мелочна и потенциально губительна, но у него тоже была гордость, и позволить тому, кто отверг его, копаться в своём разуме, в самом его «я» он не позволил бы.
Попросить отца о помощи показать ему свою слабость, свою неспособность справиться самостоятельно, свою уязвимость. Он, Веарди Талэ, был в первую очередь Наследником Юга, и плевать, что его отец Владыка Аксаанской Империи, в первую очередь он Король Запада.
И нечего ему знать о проблемах посторонних.
Правда, чтобы обратиться за помощью к старшему брату через уязвлённую гордость переступать не надо было Девон не меньше самого Веарди пострадал от несправедливости их отца. Что за шутка отправить вечно больного, боящегося холода сына на Север! Что за жесткость
Старший брат всегда относился ко всем, кто не Арека или его обожаемый Джейа, с прохладцей, с недавних пор к числу любимчиков добавились Вакке и жена с дочерью, но обратись к нему за советом или помощью Веарди не отказал бы. И даже не стал бы лукавить, просто напомнил бы, что теперь за ним долг, который рано или поздно придется вернуть.
Девон всегда взыскивал долги.
Веарди бы и обратился к брату, честно, он правда собирался, но завертевшийся круговорот событий ему просто не позволил это сделать! А теперь Девон снова на не определённое время покинул империю, и невесть когда ещё вернётся.
Впрочем, у Веарди были проблемы посерьёзнее своих снов.
Потому что прямо сейчас он шёл по улицам Хэлисса, и в его памяти воскресали картинки того, что он увидел здесь тогда, три недели назад. И даже посылаемая Цаишем поддержка не улучшала ситуацию. Дракон ощущал смятение своего всадника, но даже ему были непонятны человеческая злоба и жестокость, проявившиеся здесь во всей красе.
Улицы были завалены телами, уже начавшими разлагаться и отравлять воздух характерным сладковатым запахом.
Веарди чувствовал по связи испытываемое Цаишем отвращение.
И разделял его.
Нападавшие были беспредельно, беспричинно жестоки. Они, задавив защитников города числом, перебили всех до единого сайши, а потом принялись и за городскую стражу, а после за жителей.
И не стали им преградой хоть сколько-то значимой высившиеся вокруг города толстые и высокие кирпичные стены, бывшие гордостью Хэлисса. Многие века назад именно клан Хэлисс догадался, что если нет поблизости гор и хорошего камня, то строить можно было и из глины, коей было вдоволь на берегах могучего Итарра.
Выжившие, сумевшие спрятаться по углам и подвалам, говорили, что степняки напали после заката и исчезли с рассветом, растворившись в тенях, в бескрайних пустошах равнины, словно и не было их никогда.
Они не угоняли скот и женщин с детьми, не грабили продовольственные склады, ничего не требовали, даже не желали им чего-то только резали.
Убивали.
И они не забрали своих погибших собратьев, оставив их гнить рядом с горожанами. Это, наверное, было самым страшным, самым неправильным степняки так не поступали.
Никогда не бросали трупы своих.
Это был для них самый страшный грех это знали все южане.
На фоне этого даже вопрос, как же они-таки смогли преодолеть свои разногласия и конфликты за территорию, договориться меж собой и собрать столь значительную орду, а потом и переправить её через бурное течение Итарра, мерк и казался совсем незначительным.
Деталью.
Всего лишь деталью.
Но картины всегда состояли из сотен деталей, и всё они были важны.
Все они способны дать ответ.
Или помочь сформулировать правильный вопрос.
В таком, как известно, уже содержалась половина ответа.
Несколько тысяч выживших, в основном стариков и детей, не успевали провести над каждым погибшим хотя бы малый погребальный обряд. Времени, прежде чем трупы начнут преображаться было слишком мало. Когда Веарди наконец добрался до Хэлисса, ещё не всех успели собрать в общую кучу.
Было принято решение провести погребальные ритуалы над всеми сразу.
Озлобленные мертвецы никому не были нужны.
Если бы все погибшие успели обратиться, то это стало бы катастрофой на борьбу с таким количеством тварей пришлось бы привлечь слишком многих сайши, стягивая их к Хэлиссу, оставляя беззащитными другие города.
Это было недопустимо.
Тогда, в той суматохе, никто не обратил внимания, как нервно почёсывались и кашляли добровольцы, вызвавшиеся расчищать улицы.
Реальный масштаб проблемы осознали уже после когда громадный погребальный костер, подожжённый от драконьего пламени, догорел, а прах был закопан глубоко под землю и надежно запечатан заклинаниями.
Так, на всякий случай.
А то мало ли
А дело было в том, что те немногочисленные счастливчики, сумевшие пережить нападение, отделавшись ранами различной степени тяжести, никак не желали идти на поправку.
Прибывшие из соседних городов целители разводили руками.
Никто сначала не понимал, почему люди, получившие небольшую царапину, которой понадобилось всего несколько швов, которая в обычных условиях заживала за пару недель, оставляя после себя аккуратный шрам, не выздоравливали, почему их раны продолжали гноиться и воспаляться, несмотря на все приложенные усилия.
Раненные метались в лихорадке, их плоть буквально гнила заживо, и дело было точно не в попавшей в кровь инфекции, как подумали изначально, хотя это и сомнительно несколько бедолаг могли страдать именно от этого, но чтобы абсолютно все?
Вообще все?
Потом думали яд.
Яд на оружии.
Дело грязное, непростительное, но, в общем-то, бесчестным и лишенным моральных терзаний дикарям вполне свойственное.
Но ими используемый яд убивал быстрее, увы проверено не раз на практике.
А потом со схожими симптомами лихорадки стали приходить к целителям люди, помогавшие с похоронами.
А потом свалились сами люди-целители.
Только люди.
Не яд.
Не инфекция.
Эпидемия.
Неведомая колдовская болезнь, бившая только по старшему народу, но проходившая мимо шесс'ен.
Беспомощно наблюдая за гнившими заживо детьми и стариками, которым от мучительной боли не помогали избавиться ни дурманящие отвары, ни заклинания, ни артефакты, Веарди ощущал, как рушился его мир.
Не должно быть так.
Нельзя так!
Почему так?!
Веарди чувствовал собственное бессилие в сложившейся ситуации.
Все необходимые карантинные меры были предприняты, люди сидели по домам, раз в сутки им приносили воду и еду, но зараза продолжала стремительно распространяться по разоренному городу всё бесполезно.
Всё бессмысленно.
Всё напрасно.
Всё неправильно!
Неправильно получать донесения о найденной орде нападавших, лежавшей в степи и разлагавшейся, ставшей жертвой все той же болезни.
Неправильно осознавать, что выхода нет, что лекарства нет, и не было возможности хоть как-то помочь городу, потерявшему абсолютно всех своих защитников, надежду и шанс на будущее. Они были обречены. Каждый заразившийся не жилец.
Кому они помешали?
Кого они разозлили?
Кого?!
Кто столь могущественный и темный решил им отомстить?
Или не им?
И кому им?
Стражникам и сайши, то есть воинам и шесс'ен, в городе подарили относительно лёгкую, благородную смерть в бою. Они стали частью братской могилы, имена всех покоившихся в ней вряд ли будут до конца установлены, но тех, кого опознали, напишут на мемориале чтобы помнить и чтить.
Мертвецы не любят быть забытыми
Так кому же, «им», мстили неизвестные, стоявшие за степняками?
Не шесс'ен.
Страдали люди.
Сгорали, гнили заживо в лихорадке люди.
Так кто же так отчаянно ненавидел людей, заставляя их души искажаться в страдании, опасно приближаться к преображению в тварей?
В тварей
Твари.
А кто лучше всех иных умел создавать тварей и управлять ими? Не цав'ен ли им мстили за поражение в недавней войне? В свете близящейся его свадьбы с Цонорой, это имело смысл Но слишком очевидно, ответ не мог быть столь поверхностным. Было что-то ещё
А может в этом дело?
А может в это их хотели ткнуть носом?
Как просто в их отравленном мраком и скверной Бездны мире создавать Искаженных. Что все они, шесс'ен, дети Тьмы, родственной тому Мраку? Ведь создал их не просто победитель, но и брат того Мрака.
Может в этом дело?
Или Веарди всё себе придумал, выдавая желаемое за действительное? Где же во всём этом бесконечном кошмаре находилась правда? Где же найти виновных, которых следует наказать?
Допевая десятый катрен погребальной молитвы, Веарди не знал.
Читая очередную цепочку печатей, упокаивающих начавших преображаться в тварей трупов, Веарди не знал.
Пытаясь успокоить восставших против шесс'ен, уставших от собственной беспомощности и больных, безнадежно, неизлечимо, смертельно больных людей, Веарди не знал.
Не знал он в тот момент, когда приказал всем шесс'ен покинуть стены города, запечатывая врата снаружи чтобы никто не мог выйти и позволить распространиться эпидемии на другие города.
И стоя лагерем рядом с Хэлиссом, ожидая ответа дядюшки Магни и отца не знал.
Не знал даже получив ответ.
Ответом тем стала боевая тройка Всадников.
Когда они приземлялись, когда спешивались, Веарди ощущал обреченность он с самого начала догадывался, какой приказ ему отдадут, но до последнего отказывался верить, что ему придется поступить именно так.
Что плачем быть ему.
Убийцей.
Цаиш нервничал рядом, клокотал, свет Очей отражался в его золотистой чешуе, когда дракон приветствовал своих младших собратьев. Те почтительно склонили голову перед ним, признавая главенство. В конце концов, помимо статуса личного дракона принца, Цаиш обладал ещё одним перед ним преимуществом он был старше, а значит опытнее и крупнее.
Веарди не обращал внимания на крылатых те сами меж собой разберутся.
У него были проблемы поважнее.
С каких пор Всадники выступают в роли почтовых соколов? нервно улыбнулся он подошедшему лидеру всадников.
Что иронично человеку.
Смешная шутка, отец. Отправить на убийство людей единственного всадника-человека Неужто он хотел избавиться от него?
Тот был ему смутно знаком лицом. Всадник протянул тубус, в которых обычно транспортировали свёрнутые в свиток письма. На тубусе, сделанном в имперских цветах, чернел герб Дома Талэ черный дракон.
Когда на то воля Владыки.
Коротко и по делу.
Он уже нравился Веарди сработаются.
Развернув послание от отца и пробежавшись взглядом по ровным строчкам, написанным строгим, угловатым почерком, он прикрыл глаза, обдумывая прочитанное.
Всё же он не ошибся.
Какая жалость.
Какое безумие
Как вас зовут? Веарди устало потер переносицу.
Рик Феан, Ваше Императорское Высочество.
Называйте короче, дае Феан.
Да, милорд.
Чудно Вы знаете, с какой целю Владыка вас сюда направил?
Нам приказано зачистить очаг эпидемии и предотвратить её распространение.
Зачистить очаг какая обтекаемая формулировка Точно матушка придумала!
Милорд?
Очагами являются город Хэлисс и Великая Степь.
Город?
Город.
И степь?
Вся степь.
Которую мы должны
Сжечь.
Глава 5. Рик Феан
Великая Степь горела.
Столбы черного дыма поднимались к самому небу, растворялись в реденьких облаках, что так редко приносили летом в этот знойный край долгожданные дожди. Порою, даже случались грозы, когда в буйстве стихии грязевые реки устремлялись к Итарру, а единственного удара молнии хватало, чтобы сухая трава вспыхнула, и смертоносное пламя охватило бы всю равнину до горизонта. Потом, обновлённая, степь расцветала следующей весной, избавленная от многолетних накоплений давно мёртвых растений, не дававших хода новым росткам.
Была в том своя жуткая, потусторонняя красота как всеобщая погибель оборачивалась буйством жизни, замыкая её великий круговорот
Но то воля Богов и самой природы, явление и суть жизни, лишённые вмешательства смертных, и не подходившее под рамки морали разумных народов. Естество, суть мира были выше этой морали, были вне её, и мерить такими категориями подобные события было откровенно глупо.
Но в нынешней катастрофе не было ничего созидательного
Пепел летал в воздухе, кружась, подобно хлопьям снега зимой, и, возможно, было в этом тоже что-то по-своему красивое.
Чем был раньше этот пепел?
Простой травой, неизменным кормом гордых лошадей?
Прекрасными цветами, разливавшими свой аромат по округе, привлекавшими тружениц-пчел?
Одеждой усталого путника, не успевшего спастись от шедшей единой стеной погибели?
Самим тем путником?
Какая теперь разница?
Теперь, во смерти, всё едино.
Их учили плоть вторична, плоть мясо, костюм, отражение, хрупкая оболочка бессмертной и бесценной души. Смерть же не более чем разрешение этой оболочки, и, раз духовное выше материального, то и душа найдёт себе новое воплощение без лишних вопросов. А печалиться об этом эгоизм. А печалиться об этом недостойно.
Горевать надо лишь по уничтоженным душам.
Горячий ветер разносил пепел на многие дни пешего пути. Зарево великого пожара отражалось в небесах, но свет Шесс'Вод'е почти не достигал земли, и в этом полумраке потоки пламени казались ослепительно яркими.
От запаха гари свербело в носу, щипало в глазах, дышать было тяжело казалось, выжгло уже весь воздух.
Драконий рёв был громче ветра, громче отчаянных предсмертных криков тех несчастных, что не могли найти спасенья и исчезали в бескрайнем море пламени.
Крылатая погибель проносилась под облаками, неся на себе своих Всадников.
Именно они управляли огнем, именно они, под предводительством Его Императорского Высочества карали дикарей, посмевших покуситься на жизни мирных южан. Посмевших эти жизни отнять и принести на земли шесс'ен страшную болезнь.
Именно они разрешающим и очищающим, благословенным драконьим пламенем очищали от заразы Степь.
И лучше не думать о том, что драконий огонь сжигал именно души, что сейчас они нарушали свой самый главный, самый священный постулат о неприкосновенности духовного.