Дальше всю дорогу я учусь управлять собакой. Против меня настроено всё голый лед под ногами, сдувающий с ног ветер и скользящие подошвы красивых сапог, которые я надела, чтобы произвести на собаку хорошее впечатление.
Эля хрипит и тяжело дышит, но не сдается. «Меня ведут на собачью смерть, транслирует она каждой стоящей дыбом шерстинкой. Но я буду бежать! Я не дамся им живой!» Сын держит меня, чтобы я не скатывалась с тротуара на мостовую, а Марина взволнованно бегает вокруг и переживает за каждого.
Таким безумным коллективом мы медленно, но верно приближаемся к нашему дому.
Давайте-ка я зайду вместе с вами, с беспокойством говорит Марина, глядя на мое изможденное прогулкой лицо.
Мы поднимаемся на лифте (собака чуть не падает в обморок, оказавшись замурованной в шипящем железном ящике) и готовимся войти в квартиру. Но, едва я открываю дверь, Эля делает мощный рывок назад и скребет лапами обратно, по направлению к ужасному лифту. Я сразу же понимаю в чем дело ее шокировал запах. Незаметный для человеческого носа, но для собаки этот за многие годы пропитавший всю квартиру запах кота оказался сродни электрическому удару. Мне становится жалко до слез эту зашуганную малышку, кочующую между квартирами и людьми, больную, растерянную, испуганную, не знающую, что приготовила ей сегодня судьба. Ей отчаянно хочется обратно к Марине в уже известное, во вроде бы безопасное. А если и не к Марине, то ей хочется куда угодно, но только не сюда, не в это чужое, враждебное, с отвратительным запахом.
Но отступать уже поздно, и мы входим.
* * *
Ночь прошла на удивление спокойно. Кот, возмущения которого я боялась больше всего, словно испарился. Я заглядывала на шкафы, под шкафы и внутрь шкафов, перевернула все постели, но его не было нигде, даже его постоянного покашливания не было слышно. Я всерьез испугалась, что он как-то незаметно выскочил из квартиры, но тут наступила босой ногой в свеженькую, еще теплую лужицу у порога. «Дома, хороняка», подумала я и впервые с благодарностью затерла его метку.
Собака, умученная вечерним нервным потрясением, без сопротивления позволила уложить себя на старое одеяло и обреченно уснула.
Никто не скулил, никто не шипел, никто даже не шевелился.
А в пять утра в мою спящую ладонь робко ткнулся холодный нос. Я открыла глаза, увидела цифры на часах и поняла, что новая жизнь весело стучится в мои двери, чтобы привнести в нее возможное счастье и непременное самопожертвование.
Пошли, собака, сказала я, спуская ноги и натягивая заранее приготовленные вчера рейтузы.
Это сейчас я ловлю кайф, выползая на темную улицу, набираю полную грудь ее заспанной свежести и улыбаюсь. А в тот день утренняя улица показалась мне самым отвратительным местом во вселенной. Ежась от холода, спотыкаясь, я заскользила за энергично тянущей вперед собакой. Очень скоро я поняла, куда мы спешим, Эля тянула по обратному маршруту, к Марининому дому.
Э нет, сказала я, хватаясь рукой за ближайшее дерево и натягивая поводок.
Эля оглянулась.
«Да!» светилось в ее целеустремленном взгляде.
Не-ет, повторила я твердо и громко, чтобы придать себе уверенности. Так дело не пойдет. Давай делай собачьи дела и пойдем обратно.
Мы уныло походили по улице, обреченно играя в «перетягивание поводка», и ни с чем возвратились домой. В лифт собака отказалась заходить категорически, и я поняла, что новая жизнь озаботилась еще и тем, чтобы подкачать мою мускулатуру.
Войдя в квартиру, Эля быстро прошла на свое одеяло, легла и замерла в позе сфинкса. Я присела рядом на корточки, разглядывая ее. Сейчас, когда она немного успокоилась, я опять заметила, как же она хороша! Подростковость исказила пропорции, но все равно было заметно, что она как-то не по-собачьи, а по-оленьи грациозна. На небольшой аккуратной голове торчали большие остроконечные уши. И острая мордочка с темными влажными, словно бы подведенными глазами казалась произведением искусства, а не собачьей головой. Воистину принцесса. Такой собаке жить бы во дворце, лежать на шелковых подушках, есть специально приготовленную для нее пищу, подаваемую лакеями. А она попала к нам, непутевым хозяевам, у которых не то что лакеев нет, но даже силы и время в огромном дефиците. Что я могу ей дать? Зачем я ее взяла? Может быть, еще день-два и нашелся бы человек нам не чета. А я поспешила, украла у собаки надежду на счастливую жизнь. Мне стало так отчаянно тошно от ощущения своего бессилия, что я всхлипнула.
Как нам быть-то с тобой, чудушко? спросила я, протягивая руку.
И собака, которой было, скорее всего, гораздо тошнее, чем мне, обратила на меня взгляд своих влажных глаз, дотронулась до руки носом и вильнула хвостом. Она, неприкаянная и несчастная, утешала меня!
* * *
Есть специально приготовленную для нее пищу, поданную мной, собака отказалась. Вернее, она вежливо отъела немного каши, не поднимаясь с одеяла, но совсем немного, не больше двух глотков.
Зато неожиданно нашелся кот. Он обнаружился прямо посреди кухни, где спокойно и с достоинством ждал свою пайку.
Ты где был, разбойник? спросила я его.
«Мя», презрительно ответил кот, что в переводе со звериного означало: «Тебе не постичь».
Кот аппетита нисколько не потерял и сожрал не только свой вискас, но и остатки собачьей каши.
Это ты брось, сказала я, повернувшись и заметив опустевшую миску. Теперь ты не один здесь хозяин, понял? Это не твоя миска, это миска Эли. Пойдем, будем знакомиться.
Я подхватила кота под пушистое брюхо и понесла в комнату.
«Муууау», угрожающе прорычал кот, поставленный перед носом собаки.
Эля вежливо отводила взгляд и нервно сглатывала. Она явно не была готова к серьезному разговору с хозяином дома.
«Муууау», повторил кот, хлестнув себя хвостом по боку.
По всей видимости, он требовал ответа на вопрос: «какого черта тебя сюда принесло?».
Эля не выдержала психологического давления и встала, чтобы покинуть незаконно занятую жилплощадь. Свалить всю вину на людей, которые силой приволокли ее сюда, она не смогла, ей не позволила врожденная вежливость.
Я погрозила коту пальцем:
Но-но, нашелся тут диктатор. Чтобы не обижал Элю, понятно! А то у меня тряпка есть, ты помнишь? И брызгалка!
Я показала коту тряпку и распылитель с водой. Они всегда находились под рукой, потому что только это средство помогало усмирить в коте его львиную натуру. Раз по пять в день кот воображал себя охотником и нападал на пробегающую дичь, то есть на ноги. Нападал он всерьез и дрался без пощады, до появления первой крови жертвы. Он бы, может, и дальше продолжал борьбу до полного ее, жертвы, издыхания, но, как правило, после появления первой крови его настигал холодный водяной душ из распылителя или хлопок тряпкой по заднице. Кот нехотя оставлял поле битвы и удалялся в укрытие кашлять и зализывать моральный урон.
Кот взглянул на распылитель, содрогнулся вздыбленной шерстью и боком удрал на батарею. А я принялась успокаивающе поглаживать собаку и думать.
Мне пора было идти на работу. Как их оставить вместе? Похоже, что Эля не ест кошек, но вот насчет кота меня терзали сомнения.
Я взяла одной рукой Элю за ошейник, другой подхватила с пола одеяло, и мы пошли стучаться в комнату сына.
В седьмом часу утра ребенок был неприветлив и дезориентирован. Он никак не мог понять, какую собаку, где и почему он должен охранять от кота до моего прихода, и поэтому говорил громко и рассерженно. Эля, только что пережившая разговор с котом, окончательно потеряла присутствие духа, подобралась, поджала хвост под живот и опять стала похожа на паука с четырьмя лапами. Я решительно положила возле стены одеяло и посадила на него собаку.
Если с ней что-нибудь случится, я сама поеду в приют, закроюсь в вольере и помру от воспаления почек, пригрозила я и, закрыв за собой дверь, отправилась на работу.
* * *
Честно говоря, я не помню, как работала в тот день. Помню только, что перед моим мысленным взором одна за другой возникали картины жуткого смертоубийства, произошедшего по причине рассеянности сына, который пошел на кухню и забыл закрыть дверь в свою комнату. То мне представлялся удушенный кот, то расцарапанная на мелкие лоскутки собака. Кое-как дождавшись окончания смены, я побежала домой.
Квартира встретила меня абсолютной тишиной. Я настороженно осмотрелась и недоверчиво заглянула в комнату. Ни одного трупа и никакой крови: ни свежей, ни замытой.
Эй! позвала я. А где все?
Я здесь, откликнулся из комнаты сын.
А Эля? спросила я, успокаивая дыхание и переставая держаться за сердце.
Не знаю, беззаботно ответил сын.
Я снова схватилась за сердце:
Она что, не с тобой? Почему ты ее выпустил?
Сын выглянул из комнаты и увидел мое испуганное лицо:
Она не хотела у меня сидеть! Скулила и просилась наружу. Что, я ее силой должен держать? Да не переживай ты, она небось под диваном сидит.
Мы заглянули под диван. У самой стены скрючилась собака, из темноты посверкивая на нас глазами.
Ты ее не выгуливал днем? спросила я.
Почему это я должен ее выгуливать, это же твоя собака.
Почему это моя? Это общая собака!
Нет уж, решительно сказал сын, поднимаясь на ноги, ты ее взяла, значит, ты и хозяйка. А у меня уроки.
Возразить было нечего.
Как же ты вытерпела без дневной прогулки? сочувственно спросила я собаку. Пойдем, я тебя накормлю и на улочку!
Но, войдя на кухню, я сразу поняла, как она вытерпела. Посреди кухни раскинулось большое озеро. Лужей это было не назвать, лужа это что-то маленькое, что-то, что иногда оставляет по углам кот, а это было озеро. Я вздохнула и пошла за ведром и тряпкой.
* * *
Наш подъезд выходил на оживленную улицу. Сразу за дверью начиналась шумная городская суета спешащие по делам люди, грохочущий по мостовой транспорт. Если утром мы погуляли сравнительно спокойно, то днем Эля мгновенно впала в такую же панику, какую мы наблюдали накануне. Она начала метаться на поводке, пытаясь убежать одновременно во все стороны. Пришлось подтянуть ее максимально близко, иначе мы мешали прохожим.
С большим трудом мы добрались до перекрестка и свернули в более тихий проулок чуть дальше, через два дома, находится парк. Было по-прежнему скользко, и, чтобы удержаться на ногах, мне приходилось останавливаться и ждать, пока Эля перестанет метаться. Она переставала. Но, как только я делала несколько шагов вперед, она принималась то неистово тянуть, то бросаться мне в ноги.
Рядом с нами остановилась старушка.
Молодая собачка, прокомментировала она приветливо, бегать ей надо. Что ж ты ее на поводке-то? Смотри, вон как шею-то вытянула, того и гляди удавится. Отпусти, дай ей побегать.
Она еще не привыкла к улице, объяснила я. Деревенская, боится.
Старушка ушла. Но вскоре к нам подошел дядечка.
Что же вы собаку-то мучаете? упрекнул он гневно. Отпустите поводок длиннее, дайте ей свободы!
Я не могу отпустить, уже сквозь зубы объяснила я. Она меня уронит. Она боится, понимаете? Потому и рвется.
И-эх, сказал дядечка, не могут с собакой справиться. Поназаводят, а потом выбрасывают!
Метров через пять женщина вежливо спросила, не задохнется ли мой пес, а потом хотел подойти парень, но я взглянула на него так, что он мгновенно изменил маршрут, для верности перейдя на другую сторону улочки.
Остальные прохожие оставляли свое мнение при себе, но смотрели на нас все без исключения: на собаку сочувственно, а на меня осуждающе.
Когда мы вернулась с прогулки, я взглянула на себя в зеркало. Я выглядела как лохматая краснокожая дикарка, а чувствовала себя так, будто только что разгрузила пяток вагонов, причем незаконно и на виду у осуждающей меня толпы.
Эля подождала, пока я отстегну поводок, и сразу же забилась обратно под диван.
Вечер прошел за приготовлением корма для всей семьи и вытиранием еще двух луж разного размера. После чего я в изнеможении упала на диван, чтобы слегка отдохнуть перед вечерней прогулкой. Но тут позвонила Марина:
Как вы там? Как Эля? Справляетесь?
Не очень, пожаловалась я. Эля ужасно тянет на прогулке, прямо как безумная. Я не могу ею управлять. И она ничего не ест. Забилась под диван и не выходит. Похоже, что ей у нас очень не нравится.
Да? огорчилась Марина. Понимаю. Эля очень боится машин. И людей тоже боится. Марина жалостливо вздохнула. Нужно терпение. Ну, не отчаивайтесь! Ведь это первый день. Завтра все будет совсем по-другому. Я вам говорила, что у Эли уже была идеальная хозяйка? Как жаль, что аллергия не позволила им быть вместе.
Упоминание об идеальной хозяйке Эли ножом вонзилось мне под ребро. Я сглотнула и ответила:
Конечно. Мы не отчаиваемся. Спасибо за поддержку.
Я вам завтра еще позвоню, сказала Марина.
И отключилась.
А мы пошли на прогулку играть в «перетяни поводок».
* * *
Вопреки уверениям Марины, следующий день отличался от предыдущего разве что в худшую сторону. Эля сидела под диваном и ничего не ела. Кот бродил где-то в параллельных мирах, появляясь только для того, чтобы пометить территорию и покушать за себя и за собаку. А потом случилось страшное. Сын вышел за какой-то надобностью на кухню, и вдруг из-под дивана раздалось глухое угрожающее рычание.
Это что еще за новость? удивилась я.
А она сегодня весь день на меня рычит, наябедничал сын.
Я озадаченно заглянула под диван. Эля вежливо пошевелила хвостом и облизнулась.
Ну-ка, выйди еще раз, попросила я сына.
Сын вошел к себе и вышел снова. Эля зарычала, глядя мне в глаза.
Да забей, сказал сын. Она же не бросается, просто рычит.
Не хватало еще, чтобы бросалась! ужаснулась я.
Я заползла под диван и вытащила Элю наружу. Сын ушел к себе и снова вышел, Эля зарычала, на сей раз смущенно отводя взгляд в сторону.
Я решила, что такую проблему нужно душить в зародыше. Эля была прицеплена на поводок у входной двери, а сын уговорен на череду спонтанных выходов из комнаты.
Эксперимент показывал стабильные результаты. Сын выходил собака рычала.
Лёня хороший, Лёня друг! стала вопить я и кидаться на ребенка с крепкими родительскими объятиями.
Фу, мама, что за телячьи нежности, кривился и отбрыкивался ребенок.
Терпи, это нужно для положительного примера. Давай-ка еще разок.
Эля с недоумением взирала на повторяющуюся раз за разом церемонию встречи. Рычать она перестала, как мне кажется, чисто от удивления. В конце концов сын поставил точку в наших тренингах, зарычав не хуже собаки и гневно хлопнув дверью перед моим носом.
Я так и не поняла, решила я проблему или только осложнила их отношения, поэтому временно оставила попытки и повела собаку в зоомагазин за шлейкой.
Шлейка это такая штука, которая надевается не на шею, а на плечи собаке. Я подумала, что шлейка может помочь, потому что уже просто не было сил смотреть, как она задыхается в петле ошейника. Поскольку в шлейках на тот момент я ничего не понимала, то взяла с собой Элю, чтобы решить этот вопрос на месте.
Лучше не рассказывать, как мы дошли до магазина, это будет очень долгий и грустный рассказ. Скажу только, что в магазин я заносила собаку на руках. Не знаю, почему магазин показался ей ошеломительно страшным местом. Она тряслась от страха, упиралась всеми четырьмя лапами и даже хвостом.
Ой, какая милая собачка! пролепетала продавщица, глядя, как я заношу в двери брыкающегося обезумевшего монстра.
Нам шлейку по размеру, прохрипела я. Пожалуйста, быстрее.
Как ни странно, оказавшись в шлейке, Эля почувствовала себя спокойнее. Мы даже почти нормально дошли обратно домой. Именно это заставило меня совершить ошибку.