В столовую ввалилась ватага пьяной молодёжи парни дурачились и пинками опрокидывали столики и стулья. При свечах видны были только пугающие, стремительные силуэты. Тельма хлопала в ладоши и смеялась, будто это были её родные сыновья. Вот они ушли, и она принялась расставлять мебель как надо. Патрульный Седоса зашевелился, вынул фонарик и посветил им вслед в дождевую мглу. Потом внутрь зашла побираться какая-то юродивая. Тельма обнялась с ней как с родственницей вполне вероятно, так оно и было.
Патрульный Седоса, хотя и продолжая держать подбородок и плечи прямо, нырнул к огоньку свечи. Внимательно вгляделся в лицо американца за соседним столиком и не отводил взгляда, пока тот не был вынужден как-то отреагировать.
Будьте любезны, назовите ваше имя.
Меня зовут Уильям Сэндс.
Ясно. Уильям Сэндс. Лицо у Седосы было как будто из какого-то фильма мертвецки пьяные глазки в складках жирных, маслянистых щёк. Нос у него был острый, арабский. Седоса смотрел не моргая. Ни в коем случае не пытаюсь как-то задеть вашу личность, но не могли бы вы показать мне какие-нибудь бумаги, разрешающие вам передвигаться в пределах нашей провинции?
Не имею при себе никакого удостоверения, признался американец, у меня только один карман. Он был одет в белую футболку и нечто, напоминающее купальные шорты.
Ясно. Седоса по-прежнему изучал внешность американца, словно та за секунду успевала изгладиться у него из памяти.
Я в приятельских отношениях с мэром Луисом, сказал Сэндс. Он официально одобрил мой приезд.
Вы часом не на армию США работаете?
Я сотрудник корпорации «Дель-Монте».
Ясно. Тогда хорошо. Всего лишь навожу справку.
Понимаю.
Если понадобится моя помощь, просто спросите Боя Седосу, отрекомендовался патрульный.
Ладно. И, пожалуйста, зовите меня «Шкип».
Скип! воскликнул Седоса.
Роми из геодезического отряда тоже повторил:
А! Скип!
Тельма со своей табуретки за склянками с кушаньями и та захлопала в ладоши и крикнула:
Здравствуй, Скип!
Так выпьем же за Шкипа! объявила Кэти.
Неужели он понял? Он назвал свою кличку. В этом городке его больше никогда не коснутся неприятности.
Американец поднял стакан за них за всех.
Вижу, вы таскаете с собой камеру даже под дождём, сказала она.
Я сегодня вечером не очень соображаю, признал он.
Вы держите её при себе прямо каждую минуту?
Да нет. Я стараюсь не привязываться к фотообъективу. Если не поберечься, он ведь может насовсем превратиться в ваш глаз, в единственную мечту, через которую вы смотрите на мир.
Вы сказали «мечту»?
Прошу прощения?
Ну вы ведь сказали, что он превратится в единственную мечту, через которую вы смотрите на мир?
Разве? Я имел в виду «глаз». Ваша камера превратится в ваш глаз.
Странная оговорка, сэр. Вы случайно не мечтали в юности сделаться фотографом?
Нет, не мечтал, мэм. А вы случайно не мечтали сделаться Зигмундом Фрейдом?
А у вас какой-то зуб на Зигмунда Фрейда?
Фрейд на одну половину виноват в том, что не так с нынешним столетием.
Правда? Кто же виноват на другую половину?
Карл Маркс.
Этот ответ рассмешил Кэти, хоть она и не могла с ним согласиться.
Наверно, это первый раз, когда кого-либо из этих двоих припомнили в нашем городке, заметила она.
Роми, геодезист, потянулся через разделявшее их с американцем расстояние и пожал ему руку:
Окажете ли вы честь составить нам компанию? Он тянулся, пока американец не пододвинул стул и не подсел к их столику. Не желаете ли насладиться вместе с нами чашечкой горячего кофе? Или чего-нибудь ещё более горячительного?
Непременно. Угостить кого-нибудь сигаретой? Они, правда, чуть-чуть промокли.
Ну это ничего, сказал патрульный Седоса, принял одну из рук американца и подержал её над пламенем свечи, чтобы немного подсушить. А! «Бенсон и Хеджес»! Хороший табачок!
Сейчас, снова видя американца, в этот раз даже ближе, она не ощущала в себе никакого шевеления. Тогда как ей желалось бы ощутить хоть что-нибудь. Город утопал в грязи, пропах нечистотами и всевозможной заразой. Теперь, увидев, каково в этом месте без Тимоти, ей было тошно здесь находиться хоть с ним, хоть без него.
Мужчины обсуждали каких-то филиппинских боксёров легчайшей весовой категории, о которых она ни разу не слышала. Над столешницей вился рой крохотных мотыльков насекомых привлекала свеча, вертикально воткнутая в галлоновую банку из-под бананового кетчупа «Тамис Ангханг»[29]. Мужчины спорили о политиках, которые её не интересовали. Дискутировали о баскетболе это была в некотором роде национальная страсть. Когда Кэти устала от разговоров, она пошла домой сквозь лёгкую морось, в непроглядной темноте, вызванной отключением света, ступая по лужам, чудом не сбившись с дороги и совсем уж удивительным образом добравшись, куда хотела.
Поставила туфли у дверей, направилась в спальню. Нашарила фонарик на прикроватной тумбочке и разделась при его тусклом освещении. На тумбочке лежала также книга Тимоти её она нашла среди его вещей, а был это сборник леденящих душу сочинений Жана Кальвина, излагающих его учение о предопределении: книга сулила ад, доверху набитый душами, намеренно сотворёнными для вечных мук; она не знала, что делать с книгой, положила её рядом и никак не могла удержаться от возвращения к её духовной порнографии, как собака возвращается к собственной рвоте. Нашла спичку, зажгла завиток инсектицидной спирали на блюдце, заползла под антимоскитную сетку, натянула простыню по самый подбородок Некоторые люди положительно и безусловно избраны для спасения, а другие столь же безусловно обречены на гибель Так и лежала, вдыхая смрад своей жизни, с волосами, до сих пор влажными из-за дождя. К книге она так и не прикоснулась.
Когда Кэти проснулась, комнату озарял ослепительный свет: горела лампа под потолком. Видимо, электросеть уже починили. На улице по-прежнему стояла темень, однако дождь прекратился. Она взяла сандалии на кухню, швырнула их в раковину, чтобы разогнать тараканов, щёлкнула выключателем, налила стакан прохладной воды из холодильника (он работал на газу), села за стол и стала рассматривать фотографии. Проявление плёнки было призвано чем-то её занять, пока она ждала, чтобы кто-то привёз ей кольцо металлический перстенёк то ли из золота, то ли нет, но снятый с пальца у трупа, который выбросило на берег реки Пуланги. Люди с берегов реки не прислали кольцо. Чем попусту тревожить кости или это одинокое украшение, они предпочли поискать кого-нибудь с Запада, кто бы заявил о своём отношении к этим останкам. В течение нескольких недель обдумав решение между собой, они отдали перстень за совершенно пустяковое вознаграждение, каких-то пятьдесят песо.
Она глядела глазами Тимоти на эту свадебную церемонию.
Их предупредили о том, что будут снимать, и они подготовились. Маленьких девочек нарядили как куколок, напудрили и напомадили; их чёрные волосики блестели от бриолина.
Его глаза видели, его ум обрабатывал именно этот самый момент на разбитых ступенях розовой церкви. Справа на заднем плане вывеска «ШИРЕМОНТАЖ / раздвигаем горизонты в мире восстановления протекторов», а над праздничной толпой парят изображения архангела Михаила, и лезвие его меча обёрнуто оловянной фольгой. Как раз был Михайлов день. Мусульмане, католики все танцевали во славу небесного воителя. Пока Тимоти священнодействовал с осветительной приставкой, родня жениха начинала постепенно издавать восклицания и смешки, а когда щёлкнула вспышка, они успели сбросить оковы всех ограничений, свойственных человеку, завизжали и попытались спрятаться один за другим в стыдливом смятении.
Кэти взяла из их ящика в холодильнике одну из филиппинских сигар, которые курил Тимоти, села с ней в руке, поднесла к губам, зажгла спичку в блюдце на столе, несколько раз коротко затянулась, потом затушила её в раковине и снова села за стол, окружённая облаком родного зловония, хотя голова у неё закружилась. Сигары, фотографии, предметы, к которым он прикасался, замечания, которые плавно возвращались из тумана забвения, она машинально собирала их, как своего рода улики.
Вернулась в постель, не выключая лампы над головой. Сразу же раскрыла труды Кальвина, книгу, которую Тимоти как нашёл, так и читал без перерыва. Её поражало, что кто-то уже сформулировал все эти грязные мысли, все эти идеи, которые, как она сама полагала, посещали лишь её одну, её личные греховные сомнения, ни разу не высказанные вслух, и Тимоти, очевидно, чувствовал то же самое, потому что никогда не заговаривал с ней ни о них, ни об этой книге. На полях он оставил карандашные пометки возле отдельных отрывков. Она закрыла глаза и читала их кончиками пальцев
«Хотя, таким образом, те вещи, которые являются злом, в той мере, в которой они являются злом, не являются благом, всё же само существование зла есть несомненное благо».
«И если Господь знал наперёд, что они будут злом, то злом они и станут, сколь бы сейчас ни сияли они добродетелью».
«Разве мы дети? Станем ли мы прятаться от истины, что Господь в силу вечной Своей благодати избрал тех, к кому Он благоволит, для спасения, отвергнув всех прочих?»
Это трепещущее сердце, эта дрожь перед лицом бездны, эта неизбежная истинность моего предначертанного проклятия
Она уснула при включённом свете, прижимая к груди эти ужасающие суждения.
Наступило утро солнечное и почти прохладное, в небе плыли пушистые облака, всё так разительно отличалось от минувшей ночи, разверзнувшей небесные хляби. Вошёл Кори, принёс хлеб и три мелких яичка с рынка, приготовил завтрак, после которого Кэти встретилась с восемью санитарками их она обучала врачебному делу, и сейчас они заведовали медпунктами в отдалённых барангаях; в данный момент медпунктов было только четыре, в прошлом квартале шесть, а в следующем кто знает, один или шесть, а то и все десять, средства на это как приходили, так и уходили.
На встрече присутствовала также женщина из Фонда роста и развития, госпожа Эдит Вильянуэва, которая в чрезмерном количестве записывала что-то в блокнот. Восемь подшефных Кэти санитарок все молодые, все замужние, все уже многократно ставшие матерями и привязанные к своим барангаям устроили по случаю встречи пирушку. Ели рис, жаренный с сахаром в кокосовом масле и обёрнутый в банановые листья, рис, завёрнутый в кокосовые листья, и просто рис. «У нас один рис», несколько сконфуженно оправдывалась госпожа Вильянуэва.
Дамы очень любили её мужа, знали все новости о его пропаже и говорили о нём с обходительностью, таким образом, чтобы не объявлять его открыто ни живым, ни мёртвым. Они называли его «Тимми».
А затем, когда обед завершился, настало время идти на поклон к мэру Эметерио Луису, который занимал центральное и возвышенное положение благодаря тому, что знал всё обо всех в Дамулоге, он был бы мэром даже в том случае, если бы официально такой должности в городке не имелось. Кэти преподнесла ему оставшиеся лакомства, разложенные на подносе из красного дерева и укрытые шёлковым платком. Хотя для почтового отделения и мэрии в Дамулоге и возвели у рынка специальное трёхкомнатное строение из шлакоблоков, градоначальник туда обычно даже не заглядывал, предпочитая уютную гостиную своего дома, где была тень и лёгкий ветерок. Он усадил Кэти на плетёный стул у своего письменного стола, громким окриком потребовал принести воды со льдом и спросил её о мерах по иммунизации против полиомиелита. Они были знакомы уже два года. И всё же он затратил несколько минут на то, чтобы по всем правилам к ней обратиться, словно к эмиссару, только что сошедшему с самолёта.
Можем ли мы доставить вакцину от полиомиелита на отдалённые медпункты? В сельской местности с этим проблемы. Не каждый может осилить пешим ходом весь путь до Дамулога с такой кучей детей. Это ведь бедные из беднейших. А иногда на дороге можно и на грабителей наткнуться. Мы же не хотим стать жертвой криминальных элементов. Это бедные из беднейших.
Кэти в последнее время уже несколько раз слышала от мэра эту фразу. При этом он всякий раз произносил её шиворот-навыворот. Таков уж он был Эметерио Д. Луис, причём буква Д, согласно гравировке на его гранитном пресс-папье, значила «Деус».
Выборы были ещё нескоро, но, как он ей рассказал, соперник по гонке за мэрское кресло уже успел его оклеветать, назвал трусом и мужчиной «с белыми яйцами»[30]. В его глазах, где-то за муками служебного положения, огоньком поблёскивала неизменная жизнерадостность. В патио пела через звукоусилитель родоплеменные песни его сестра, которая училась в Южном университете Минданао, и он удовлетворённо слушал это пение, сложив руки у вазы с поролоновыми цветами, стоявшей на самом видном месте письменного стола.
Мэр заговорил с ней про американца, про Шкипа Сэндса, точно так же, как, должно быть, говорил со Шкипом Сэндсом про неё. И, конечно же, он был в курсе, что Кэти уже сталкивалась с американцем в столовой «Солнечный луч».
Я спросил у Скипа Сэндса, знаком ли он с тем полковником из Америки, и действительно они связаны весьма интересным образом Вы, наверно, спросите, что между ними за связь?
Мне не хотелось бы сплетничать.
Сплетничать это не по-христиански! согласился он. Если только не с мэром.
Кэти сняла платок с угощения, и Эметерио Луис изучил поднос, будто шахматную доску, не решаясь протянуть руку:
Как много посетителей!
Кэти сказала:
По-моему, это вы их и приворожили.
Я их приворожил! Ну да! Я приворожил и этого американского полковника, и майора филиппинской армии, и того, другого, тоже приворожил, думаю, он был швейцарец, а вы как считаете?
Я с ним не встречалась. С филиппинцем тоже. Только с полковником.
Ещё я наколдовал бригаду инженеров-геодезистов. Миссис Луис, спросил он свою дородную супругу, когда та выплыла из кухни, скользя по линолеуму соломенными подошвами дзори, а вы как думаете? По-вашему, я способен вызывать духов?
По-моему, у вас очень громкий голос!
Кэти вот считает, что я умею привораживать всякие сущности, окликнул он жену, пока та следовала к задней части дома. Кэти, продолжал он, я хочу, чтобы геодезическая бригада сделала для меня кое-какую работёнку. По-моему, вы сможете помочь мне их уговорить.
Так у меня ведь нет над ними власти, Эметерио.
Ну ведь я же их вызвал! Теперь они должны на меня работать!
Что ж, похоже, придётся вам самим их уговаривать.
Послушайте, Кэти. Этот американец по прозвищу Скип знаете, что он мне рассказал? Полковник-то приходится ему родственником. Дядей, если уж быть точным.
Ничего себе! ответила Кэти. Полковник произвёл на неё весьма сильное общее впечатление, но она никак не могла вспомнить вызвать в памяти лицо полковника, чтобы как-то сравнить их двоих.
Я спросил у Скипа про этого филиппинского офицера и про того, другого, так он притворился, будто их не знает.
Да откуда бы ему их знать?
Эти люди, Кэти, все друг друга знают. У них какое-то засекреченное правительственное задание.
Что ж, все работают под прикрытием.
Сама Кэти явилась сюда под эгидой Международного фонда помощи детям, организации, не принадлежащей ни к одной из религии, тогда как на деле она приехала в качестве жены своего мужа труженика в виноградниках Христовых.
Мэр метнул сандалию в собаку, которая случайно забрела в комнату, идеальный бросок, точное попадание в кормовую часть; животное по-птичьи пискнуло и выскочило за дверь.