Фактически Сэндс ушёл в самоволку. Он хоронил свою служебную оплошность под ворохом бессмысленных трудов и вырабатывал в себе присущую истинному солдату отрешённость от душевной горечи. А ещё проводил ночи с миссис Джонс.
1966
Увольнение Билла Хьюстона на берег в Гонолулу началось с утренней вахты, слишком рано для человека, у которого есть лишние деньги: в довершение всего, во флоте пожелали лишить его каких-либо ночных развлечений. Челночным автобусом от морского вокзала через голые поля базы ВВС и город добрался он до Вайкики-бич, поблуждал понуро среди больших отелей, сел прямо на песок в своих джинсах «Левис», расстёгнутой гавайской рубашке и невероятно чистых туфлях белых, из натуральной оленьей кожи с красными резиновыми подошвами, поел у киоска жареной свинины на деревянном шампуре, городским автобусом доехал до Ричардс-стрит, застолбил койку в отделении ИМКА[41] и с часа дня начал пьянствовать по прибрежным барам.
Вначале Билл испробовал заведение с кондиционером, которое облюбовали молодые офицеры, сидел там в одиночку за столиком, покуривал «Лаки Страйк» и попивал «Лаки Лагер». От этого он почувствовал себя везучим. Когда набралось достаточно мелочи, позвонил домой на материк и поболтал с братом Джеймсом.
Это лишь усугубило его подавленность. Брат Джеймс оказался дураком. Брат Джеймс собирался загреметь в армейку, как и он сам.
Билл укрылся в клубе «Большой бурун» и там обменялся бутылками с двумя ребятами слегка старше него самого; один из них, по имени Кинни, недавно присоединился к команде на корабле Хьюстона судне военно-морской транспортной службы США «Боннерс-Ферри», танкере класса Т-2; личный состав корабля комплектовался в основном гражданскими к ним этот Кинни и принадлежал. Правда, он не просто вальсировал себе на борту, совершая тропический круиз. Он уже довольно долго провёл во флоте, и всё это время перебирался с судна на судно и не имел настоящего жилища на суше. Кинни успел снюхаться с каким-то пляжным босяком (в буквальном смысле обуви на нём не было), который, похоже, был чем-то крепко обдолбан. Босяк заказал на их столик два кувшина пива подряд и через некоторое время сообщил, что до отправки домой по досрочному увольнению он, дескать, служил в Третьей дивизии морской пехоты США во Вьетнаме.
Да, детка, похвастался босяк. Я и справочку себе выкроил!
Это с чего бы?
С чего бы? Да с того, что я психически больной.
Да с тобой вроде всё в порядке.
А если пивка нам проставишь, то будет вообще полный порядок, сказал Кинни.
Не вопрос. Мне ж пенсия полагается по инвалидности. Два сорок два в год. Могу сколько хошь «Хэмса» выжрать, если только буду жить на пляже, как здешние моуки, и жрать то же самое, что они жрут.
А что они жрут? И что за моуки такие?
У нас тут есть моуки, а есть хаули. Мы вот хаули. А моуки это аборигены местные, мать их за ногу. Что жрут? А всё что хошь, лишь бы по дешману. Потом ещё есть хуева туча япошек всяких да китаёзов, их-то вы уже, поди, заметили. Эти по разряду гуков проходят. Знаете, почему у гуков жратва такая вонючая? Да потому что жарят они её прямо вместе с крысиным говном, тараканами и вообще со всем, что там в ихний рис попало. Им всё это побоку. Спросишь их, с хера ли у вас тут такая вонь стоит, так ведь они даже и в толк не возьмут, о чём речь-то вообще. Да, я-то всякого навидался, продолжал босяк. У себя там гуки носят эти свои ржачные шляпы соломенные, видали, поди, островерхие такие? Девка, скажем, на велике едет, так ты хватанёшь её за шляпу, когда мимо проходишь, ну и чуть ли не отрывается тогда у ней башка-то, потому как шляпа-то верёвочкой привязана! Сдёргиваешь её прямо с велика, чувак, тут она так и ёбнется прямо в грязь. Видал я как-то раз одну, так она вся покорёженная была, чуваки. Шею ей верёвкой-то перерезало. Дохлая она была, вот что.
Билл Хьюстон совсем запутался:
Что? Где?
Где? Да в Южном Вьетнаме, чувак, в Бьенхоа[42]. Практически в самом центре города.
Ну это вообще пиздец, чувак.
Да? Не, пиздец это когда какая-нибудь из этих тёлочек бросает тебе на колени гранату, потому как ты, чувак, позволил ей рядом с тобой на дороге встать. Они ведь правила-то знают. Знают, что дистанцию соблюдать нужно. Которые дистанцию не соблюдают, у тех, верно, и граната при себе имеется.
Хьюстон и Кинни хранили молчание. У них просто не было в запасе никаких сопоставимых тем. Парень допил своё пиво. В один миг они даже почти заснули. По-прежнему никто не продолжал разговор, но босяк всё-таки сказал, как бы отвечая кому-то на что-то:
Это всё херня. Вот я-то всякого навидался
Давайте-ка ещё по пивку, предложил Кинни. Не твоя ли очередь проставляться?
Босяк, кажется, не помнил, кто там что купил. К столику несли всё новые и новые кувшины.
* * *
Джеймс Хьюстон вернулся домой после последнего дня третьего года обучения в старшей школе. Выпрыгнул из автобуса, улюлюкая и показывая водителю средний палец.
Мать уехала на работу на попутке и оставила грузовик на въезде в гараж, как он и попросил. Младший брат Беррис стоял на дороге, ковырялся пальцем в ухе и вглядывался в дуло игрушечного пистолета с пистонами, раз за разом нажимая на спуск.
Глаза-то побереги, Беррис. Слыхал я, одному пацану искра в глаз попала, так его в больницу увезли.
А из чего пистоны делают?
Из пороха.
Чего-о-о? Из по-о-ороха?!
В доме зазвонил телефон.
Мне не велели отвечать, сказал Беррис.
Телефон-то что, опять включился?
Не знаю.
Ну так он же звонит, нет?
Да ладно!
Ну вот, теперь перестал, дурошлёп ты этакий.
Да я бы не смог ответить никак. Всё равно звук такой, как будто на том конце жуки какие-то в трубку говорят. Уж точно не люди.
Ох и угарный же ты кадр, сказал Джеймс и вошёл в дом, где было душно и чуть-чуть пованивало мусором. Мать отказывалась включать испарительный охладитель, если только температура не переваливала за тридцать семь.
Джеймс принёс с собой из школы множество бумаг, домашних заданий, табель успеваемости, ведомости об окончании учебного года. Их он запихнул в мусорное ведро под раковиной.
Снова зазвонил телефон: это был брат, Билл-младший.
Чё, небось жарко там у вас, в Финиксе?
Почти под тридцать семь, ага.
Здесь тоже жарко. Я бы сказал знойно.
Откуда звонишь-то?
Гонолулу, Гавайи. Час назад стоял на Вайкики-бич.
Гонолулу?
А то.
Видел уже гавайских танцовщиц?
Видел парочку шлюх, только и всего. Но готов поспорить, они и станцевать могут.
Да уж по-любому!
А ты будто много об этом знаешь!
Я-то? Ничего я не знаю, сказал Джеймс. Так, говорю просто, чтобы не молчать.
Чёрт возьми, хотел бы я уже вернуться в старую-добрую Аризону.
Ну так не я же из нас двоих на сверхсрочную записался!
На пустыню-то я в любом виде согласен. У вас-то там всё по-чесноку, уж раз жара, так жара, верно? Сухая и жгучая. А здесь всё такое влажное и кашеобразное, да уж какое есть. Вот представь, парень, случалось тебе поднимать крышку над котлом кипящих помоев? Вот так оно и ощущается, когда выходишь на улицу в тутошних краях.
Так чего, сказал Джеймс, что ещё там у тебя происходит?
Слушай, а тебе вообще лет-то сколько?
Да мне-то семнадцать уже совсем скоро.
Что делать-то думаешь?
Что делать думаю? Не знаю.
Школу-то закончил?
Не знаю.
В смысле не знаешь? Ты ведь выпустился?
Чтобы выпуститься, мне ещё год нужен.
И нечего больше делать, кроме как выпускаться, так ведь?
Ну, я-то других вариантов не вижу. Ну или я вот подумывал насчёт армии, может быть.
А чё не во флот?
Нет уж, прости, братан, во флоте гомосеков многовато.
Ты, братан, больно уж хитрожопый. Тогда тебе лучше в армейку. Потому что в том роде войск, где я сейчас служу, ты только и будешь, что каждый день люлей огребать.
Джеймс смолк в недоумении. Похоже было, будто на той стороне провода с ним говорит какой-то чужой человек. В беседу вмешался телефонный оператор, и Биллу пришлось вбросить ещё монет. Джеймс сказал:
Ты там в каком-то баре или что?
Ага, в баре. Я в баре в Гонолулу, на Гавайях.
Ладно, думаю, это
Он не знал, что это такое.
Да. Бывал я и на Филиппинах, и в Гонконге, и в Гонолулу ну-ка, где ещё, уже и не помню, и так скажу: тропики это ни фига не тропический рай. Тут полным-полно гнили насекомых, пота, вони, не знаю, чего ещё. А тропические фрукты, которые ты тут видишь, все в основном гнилые. Валяются раздавленные на улице.
Джеймс пробормотал:
Короче Здорово, что ты позвонил.
Ага. Лады, сказал Билл. Лады. Эй, ты мамке скажи, что я звонил, ладно? Скажи, что я приветы ей передавал.
Лады.
Лады Передай, что я её люблю.
Лады. Ну, до скорого.
Эй! Эй! Джеймс!
Да?
Ты ещё там?
Я ещё тут.
Иди-ка в морпехи, браток.
Да ну, морская пехота переоценённые войска.
Морпехам кортики выдают.
Морпехи это так-то флот, возразил Джеймс, в смысле, часть флота.
Ага ну
Ну
Ладно, вообще-то кортики только у офицеров, заметил Билл-младший.
Ага
Ладно, пойду, что ли, тёлочку себе сниму, сказал брат. Ты тоже сходи перепихнись! И повесил трубку.
Да что ты понимаешь! усмехнулся Джеймс.
Джеймс порылся в кухонных ящиках и откопал полпачки ментоловых сигарет «Сейлем», которые курила мать. Перед тем, как он вышел за дверь, телефон опять зазвонил на проводе вновь оказался Билл-младший.
Это снова ты?
Ну, с утра был я, да.
Чё там ещё?
Передавай от меня привет горе Саут-Маунтин.
Саут-Маунтин от нас больше не виден. Теперь у нас вид на Папаго-Баттс.
С востока?
Мы живём на Ист-Макдауэлл-роуд.
Ист-Макдауэлл-роуд?
Ну а чё, по-моему, зашибись!
Да это ж посреди пустыни!
Мать на коневодческой ферме работает.
Да ну нафиг!
Она в лошадях ещё с детства шарит.
Смотри, как бы тебя там ядозуб не цапнул.
Там от солнца негде укрыться, а так нормалёк. Мы там прямо рядом с резервацией Пима.
А ты сейчас, значит, в школе.
Какое-то время ходил в Пало-Верде, где-то наверно, с октября.
Пало-Верде?
Ага.
Пало-Верде?
Ну да.
Когда мы жили над Саут-Сентрал, наша школа, было дело, играла с Пало-Верде то ли в баскетбол, то ли в футбол, то ли ещё во что-то. Как наша школа тогда называлась-то?
Я в началку ходил. Начальная школа Карсона.
Да ну на фиг. Никак название своей собственной старшей школы не вспомню а ведь ходил в неё когда-то!
Да ладно, по-моему, всё зашибись!
Во Флоренсе бываешь хоть иногда?
Не-а.
А с батей хоть иногда видишься?
Не-а, сказал Джеймс. Да он так-то мне и не батя.
Ладно, ты там не нарывайся на неприятности. Учись на его примере.
Не следую я никакому его примеру. Я вообще на его пример не гляжу.
Лады, сказал Билл-младший, короче
Короче. Да. Ты прям правда на Вайкики-бич?
Ну вообще-то нет. Не прямо сейчас.
Мы вот прямо на перекрёстке Пятьдесят второй улицы и Ист-Макдауэлл-роуд. У них тут зоопарк рядом есть.
Что?
Ага, небольшой такой зоопарк.
Эй, передай там мамке кое-что когда она домой-то будет?
Позже. Через пару часов.
Может, я уже ей звякну. Хочу рассказать ей кое о чём. Тут у меня на корабле двое ребят с Оклахомы, так вот, короче, знаешь, что они оба сказали? Сказали я, мол, говорю, будто бы я родом из Оклахомы. Я и говорю: «А вот и нет, сэр, никогда там не был но родня у меня оттуда». Скажешь это мамке, лады?
Будет сделано.
Скажи ей, что она, видать, зачала меня в Оклахоме, а уж я появился на свет таким, будто я оттуда.
Окей.
«О-кей» это ведь сокращённо, а полностью «Оклахома»!
Да ну на фиг, не поверил Джеймс.
А то ж. По-моему, зашибись, не?
Окей.
Лады. До скорого.
Они повесили трубки.
Нализался в дрова, подумал Джеймс. Видимо, такой же алкаш, как его папаша.
Вошёл Беррис со своим пистолетом на пистонах в одной руке и фруктовым мороженым «Попсикл» на палочке в другой, в одних шортах, похожий на маленького патрульного полицейского:
По-моему, мне искра в глаз попала.
Джеймс сказал:
Мне идти надо.
Похоже, как будто мне искра в глаз попала?
Нет. Заткнись, мелкий, чего ты как невменько?
Можно, я в кузове грузовика поеду?
Если только не хочешь вывалиться и убиться.
Джеймс сходил в душ и переоделся, и ровно когда он уже выходил, телефон опять затрезвонил. Снова брат.
Алё Джеймс?
Да.
Алё Джеймс!
Да.
Эй! Эй! Эй
Джеймс повесил трубку и вышел из дома.
Подобрал Шарлотту, потом Ролло, а потом девчонку, которая нравилась Ролло и которую звали Стиви (а полностью Стефани) Дейл, и они выехали из города к горам Макдауэлл там, как они слышали, намечалась тусовка, какая-то необузданная вечеринка на свежем воздухе, где можно будет отдохнуть от родительского надзора, предположительно, в стороне от дороги и вообще от всего, прямо посреди пустыни; однако если такой междусобойчик действительно где-то происходил, он затерялся в путанице пересохших ручьёв, так что они вырулили обратно на шоссе, сели в кузове пикапа и стали пить пиво.
А похолоднее взять было нельзя? спросил Джеймс.
Я его из морозильника в сарае стыбзил, ответил Ролло.
Тусовку на свой выпускной и ту найти не можем, проворчал Джеймс.
Так это и не выпускной, сказала Шарлотта.
А что тогда?
Последний день школы. Я школу не заканчиваю. Ты, что ли, заканчиваешь?
У меня только пиво заканчивается, заметил Джеймс.
Я, по ходу, никогда школу не закончу, заявила Шарлотта. Да и пофигу.
Ролло сказал:
Ага, похуй-пляшем, руками машем. Все рассмеялись его похабной фразочке, а он добавил: Мы ж сельские ребята.
Да не, какое там, возразил Джеймс.
Твоя мать работает на лошадиной ферме. Мой батя занимается орошением. А за домом у меня, чтоб ты знал, братан, стоит огромный-преогромный сарай.
Здесь, за городом, куда приятнее, заговорила Стиви. Копов нету.
Это правда, согласился Джеймс, никто до тебя тут не докопается.
Только не забывай о змеях.
Особенно о той змее, что у меня в штанах, сказал Ролло, и девушки завизжали и засмеялись.
Джеймс был разочарован: когда обе девушки прыснули, пиво хлынуло через нос почему-то именно у Шарлотты. Стиви была младше, ещё только девятиклассница, но казалась проще и не такой взвинченной. Держала спину прямо и соблазнительно курила. И что он забыл с этой Шарлоттой? Вообще-то ему нравилась Стиви.
Он высадил Ролло, а потом довёз Шарлотту до дома. Получалось, что Стиви всё ещё вроде как остаётся в грузовике. Он позаботился о том, чтобы ссадить Шарлотту первой.
Поцеловал на прощание, пока они стояли у неё перед домом. Она обвила ему руками шею и прильнула к нему, вяло чмокнув влажными губами. Джеймс держал её без особых усилий, одной левой рукой, в то время как правая свободно висела. Вышел Шарлоттин старший брат (у него сегодня был выходной) и уставился на них из дверей. «Закрой дверь или выруби чёртов вентилятор, дурила!» крикнула изнутри её мать.
В грузовике Джеймс спросил у Стиви:
Тебе домой?
Да не то чтобы, ответила она, в принципе, нет.
Хочешь, прокатимся?
Конечно. Было бы прикольно.
Они остановились ровно там же, где были час назад с остальной компанией, сели, смотрели на невысокие горы и слушали радио.
Какие планы на лето? спросила Стиви.
Ожидаю знака свыше.
Значит, никаких, сказала она.
Чего никаких?
Планов.
Я вот не знаю, стоит ли поставить себе целью просто найти подработку на лето или отыскать что-нибудь существенное и постоянное только бы не возвращаться в школу.
Думаешь бросить учёбу?
Думал записаться на военную службу, как батя.
Она никак не отреагировала на эту мысль. Положила кончик пальца на приборную доску и стала возить им взад-вперёд.
Джеймс исчерпал запас красноречия. В шее ощущалось такое напряжение, что он сомневался, удастся ли повернуть голову. На ум не шло никаких тем для разговора.
Он всё хотел, чтобы она сказала что-нибудь про Шарлотту. Но девушка только спросила:
А ты чего это такой надутый?
Да блин
Ну чего?
По-моему, нам с Шарлоттой пора расстаться. Вот прям реально пора.
Ага Я бы сказала, она, наверно, чувствует, что так скоро и будет.
Реально? Чувствует?
Просто ты от неё не тащишься, Джеймс, вот ни чуточки.
А это прям видно, да?