Вокруг тебя как будто туча, из которой льёт дождь.
Что, и вот сейчас, в эту минуту тоже?
Что?
Ну сейчас же на меня ничего не капает, нет?
Нет. Она улыбалась, она сияла, будто солнце. А ты что, правда служить пойдёшь?
Ну а то. В армию или в морскую пехоту. Кажется, ты не против, если я тебя сейчас поцелую, не?
Она засмеялась:
А ты забавный.
Он надолго приник к ней губами, а потом она сказала:
Вот что мне в тебе нравится. Ты такой забавный, когда радуешься. А ещё симпатичный это тоже кое-что. И они ещё немного поцеловались, пока по радио не началась реклама и он не завозился с ручкой настройки.
Хммм, протянула она.
Что такое, Стиви?
Пытаюсь понять: целуется этот мужчина как военный или как морской пехотинец? Хммм, промычала она, целуя его. Наконец отстранилась. Может быть, как лётчик?
Он поцеловал её и нежно-нежно коснулся её рук, её щёк, её шеи. Он знал, что не стоит сразу лезть руками туда, куда так хотелось.
У меня ещё одно тёплое пиво осталось, предложил он.
Пей. Я не хочу.
Джеймс сел напротив водительской двери, а она напротив своей. Он был рад, что солнце садится, не надо было париться о том, как он выглядит. Иногда он не был уверен, что у него на лице есть хоть какое-то осмысленное выражение.
Теперь ему приспичило рыгнуть. Джеймс просто взял и без всякого стеснения дал волю отрыжке, после чего воскликнул:
Привет от желудка!
Стиви полюбопытствовала:
А твой папа в тюрьме, правда?
Это с чего ты это взяла?
А что, нет?
Не, это скорее про моего отчима, сказал Джеймс. Вообще он просто чувак какой-то левый. В том, что он в нашей жизни вообще появился, мамка моя виновата, не я.
А твой настоящий папа служит в армии, да?
Джеймс облокотился руками на руль и опёрся на них подбородком, глядя наружу Так, теперь ей вдруг взбрело в голову, что они должны выложить друг другу самые грязные тайны.
Он вышел, завернул за кустик и отлил. Солнце закатилось за гору Верблюжий Горб на юго-западе. Небо над головой ещё было чисто-голубым, а затем у горизонта окрасилось немного другим оттенком, таким розовато-жёлтым, который исчезал, если внимательно приглядеться.
Сидя вновь в грузовике рядом с ней, он объявил:
Ну что ж, я только что принял решение: запишусь в сухопутные войска.
Реально? В сухопутные войска, да?
Ну а то.
А что потом? Получишь какую-то специализацию?
Собираюсь ехать во Вьетнам.
А там что?
А там замочу дохуя людишек.
Боже, воскликнула она. Ты сейчас не с парнями, знаешь ли. Я вообще-то девушка.
Виноват, мэм!
Стиви положила ладонь ему на шею и ласково погладила пальцами по волосам. Он выпрямил спину, чтобы она прекратила.
Какие ужасные вещи ты говоришь, Джеймс.
Что?
То, что ты сказал.
Да вырвалось просто. Я не хотел то есть не имел в виду ничего такого.
Тогда не говори так.
Ну блин Ты правда думаешь, что я такой злой?
У каждого есть тёмная сторона. Просто не надо её подпитывать, пока не разрослась.
Они снова поцеловались.
Ладно, проехали, сказал он, чего тебе сейчас хочется?
Чего Не знаю. У нас есть бензин?
Ну а то.
Его взволновало то, что она сказала «у нас».
Давай покружим по району и посмотрим, что вообще происходит.
Давай тогда выберем дорогу подлиннее.
Это значило, что он сможет серьёзно к ней подкатить.
Ладно.
Это значило, что она не возражает.
Уже в темноте Джеймс остановился перед домом, и тогда же с работы вернулась мать на «шевике» Тома Муни с откидным верхом она смотрела в окно с пассажирского сидения: рот у матери был рассеянно приоткрыт, лицо скрывалось под потрёпанной соломенной шляпой, а шею защищала бандана. Муни помахал Джеймсу, и Джеймс уронил окурок на землю, притоптал каблуком и помахал в ответ. К этому времени «шевик» уже уехал.
Мать так и вошла домой, не сказав сыну ни слова это молчание было необычно, но очень его обрадовало.
Длилось оно, пока он не последовал за ней на кухню.
Если думаешь, будто я не умоталась на этой ферме, так подойди потрогай, как вот тут на руке мышца дёргается. Достанет у меня сил разогреть банку супа, так ты лучше поешь. Не заставляй меня суетиться, сядь себе да о чём-нибудь помечтай. Она включила на кухне свет и встала под лампой, маленькая и выдохшаяся. У меня палка колбасы есть и помидорчиков тоже вот немного. Бутерброд хочешь? Садись, приготовлю нам супа и бутербродов. А где Беррис?
Кто?
Сейчас объявится. Он же у нас вечно голодный. Я пока донашивала его до срока, вес потеряла. В начале весила сто девятнадцать фунтов, а на девятом месяце похудела до ста одиннадцати[43]. Кормился он на мне изнутри-то. Утирая лицо, она вымазала его грязью с ладони.
Мам, ты руки-то хоть мой перед готовкой.
О, господи, вздохнула она. Вот дела-то, настолько умоталась, что аж себя не помню. Так, открой мне банку, сыночка.
Они сели есть арахисовую пасту, варенье и суп «Кэмпбелл» прямо из банки.
Давай-ка я помидорчик разрежу.
Я только что поел. Мне уже не хочется.
Овощи надо кушать, овощи они полезные.
Так вон в супе овощи есть. Он ведь и называется «Суп овощной».
Ты не убегай. Я поговорить с тобой хочу. Когда у тебя летние каникулы начинаются?
Сегодня был последний день уроков.
Так приходи тогда работать на ферме.
Ну не знаю.
Не знает он, ты смотри! Как денюжки тратить, так всё он знает, а как заработать хоть чего-нибудь, так не знает он, ишь какой!
Я подумывал про военную службу. Может, в армию пойду.
Когда? Сейчас?
Мне уже семнадцать.
Семнадцать лет ума нет.
Биллу-младшему тоже семнадцать было. Ты за него подписалась.
Полагаю, это ему не во вред пошло.
Он, кстати, звонил сегодня.
Звонил? Что рассказывал?
Ничего особенного. Он в Гонолулу.
Ни разу от него ни гроша не видела. Правда, не то чтобы я хоть раз об этом просила.
Если попаду в армию, буду присылать тебе понемногу.
Ну, разок-другой он отправлял кое-какие денюжки. Не регулярно. Но в последнее время нет. А попросить я у него не могу гордыня душит.
Каждый расчётный день буду присылать понемногу. Клянусь, пообещал Джеймс.
Это ты уж сам решай.
Так, значит, ты за меня подпишешься?
Она не ответила. Джеймс взял вилку и отправил в рот дольку помидора.
Ты мне отправляй конверт каждый месяц, а я буду в нём деньги назад посылать.
А с вербовщиками-то ты уже говорил?
Поговорю.
Когда?
Поговорю.
Когда поговоришь-то?
В понедельник.
Если в понедельник к вечеру у тебя будут документы и ты сможешь указать мне веские причины для службы, то я, может, и подпишусь. Но если ты только мечтаешь, тогда во вторник лучше просыпайся да езжай вместе со мной на ферму. Телефон у нас снова на линии, а за квартиру дай-то бог, чтобы было чем заплатить. Где же Беррис?
Придёт, как проголодается.
Он у нас вечно голодный, вздохнула мать и принялась по второму разу твердить всё то же самое, потому что не говорить обо всём об этом она просто не могла.
Мать не умела молчать. Всё время читала Библию. Она была слишком старой, чтобы быть его матерью, слишком уставшей от жизни и слишком недалёкой.
* * *
Билл Хьюстон удовлетворённо смаковал пиво, но с определённого момента оно перестало лезть ему в горло. Эта забегаловка, по всей видимости, стояла фасадом к западу, потому что через открытую дверь помещение заливало светом жгучее солнце.
Кондиционер тут отсутствовал, но в заведениях, в которых он пил, это было делом привычным. Кабак как кабак, что уж тут.
Он вернулся из туалета, а Кинни всё допытывался у пляжного босяка:
Так что ты там натворил-то? Ну-ка признавайся как на духу!
Ничего. Да забей ты.
Билл Хьюстон сел и сказал:
Ничего против вас, парни, не имею. Только есть у меня младший братишка так вот он хочет пойти в морпехи.
Бывший морпех был уже пьян.
Ну это всё фигня. Вот я-то всякого навидался.
Говорит, дескать, сделал там чего-то с какой-то бабой, объяснил Кинни.
Где? не понял Хьюстон.
Да во Вьетнаме, чтоб его, сказал Кинни. Ты чем слушаешь-то?
Я-то всякого навидался, повторил парень. Там как оно всё было-то: они, значит, бабу эту держали, а этот чувак взял да пилотку-то ей и вырезал. И вот такая хуйня там всю дорогу творится.
Твою ж душу! Без балды?
Да я и сам такое делал.
Так это ты делал?
Ну я ж там был.
Хьюстон сказал:
То есть ты прям реально повторить за бывшим морпехом не поворачивался язык, реально это сделал?
Кинни сказал:
Ты пилотку у какой-то сучки вырезал?
Ну я прямо там был, когда всё случилось. Совсем рядом, прям вот в той же ну, это, почти в той же деревне.
Это были твои ребята? Твоё подразделение? Кто-то из твоего взвода?
Не, не наши. Это какие-то парни из Кореи, корейское подразделение какое-то. Эти засранцы ваще без тормозов.
Так, теперь заткнись нахер, велел Кинни, и выкладывай нам, что ты натворил.
Ну, там ваще много всякой нездоровой хуйни происходит, ответил парень.
Да ты балабол. В морской пехоте США никогда такого не допустили бы. Ё-моё, какой же ты балабол.
Парень вскинул руки, как арестант:
Эй, ну ты чё, чувак, заради чего такой кипиш?
Просто скажи мне, что ты резал живую бабу, тогда признаю, что ты не балабол.
Бармен крикнул:
Эй ты! Я с тобой уже говорил! На проблемы нарываешься? По морде захотелось?
Это был крупный толстый гаваец без рубашки.
Вот это как раз и есть моук, пояснил их собутыльник, когда бармен швырнул на пол тряпку и подошёл к ним.
Я ж тебе сказал отсюда выметаться.
Так то вчера.
Я говорил тебе выметаться отсюда с этим твоим гнилым базаром. Это значит, что я не хочу тебя здесь видеть ни вчера, ни сегодня, ни завтра.
Э, я ж тут с пивом сижу.
Забирай с собой, мне насрать.
Кинни встал:
Давайте-ка съебём по-хорошему из этого сраного шалмана. Он сунул руку за пазуху и потянулся к ремню.
Так, если ты там за волыной полез, так ты у меня сядешь, если я тебя сразу не прикончу.
Меня в жаркий день выбесить легче лёгкого.
Катитесь отсюда, вы трое.
Ты нарываешься или как?
Молодой босяк разразился безумным смехом и отскочил к двери, покачивая руками, будто обезьяна.
Хьюстон тоже поспешил к выходу, бормоча: «Давай, давай, давай!» Он ничуть не сомневался, что и впрямь заметил у Кинни за поясом рукоять пистолета.
Видите вот это и есть моук, сказал босяк. Они всегда такие все из себя чёткие да дерзкие. А как возьмешь над ними верх, так сразу нюни распустят, как младенцы.
Они взяли по бутылке вина «Мэд-Дог 20/20» на брата у бакалейщика, который, правда, потребовал у них купить на закуску три буханки белого хлеба «Вандербред», но сделка всё равно получилась выгодная. Немного хлеба съели, а остаток швырнули паре собак. Вскоре они вышли, пьяные, окружённые стаей голодных дворняг, к ослепительно-белой полосе песка, о который разбивала синие пенистые волны чёрная морская вода.
Какой-то человек остановил рядом с ними автомобиль белый, официального вида «Форд Гэлакси» и опустил оконное стекло. Это был адмирал в форме.
Ну что, орлы, я гляжу, вы тут отрываетесь не по-детски?
Так точно, сэр! гаркнул Кинни и отсалютовал, приложив средний палец к брови.
От души надеюсь, что так и есть, сказал адмирал. Потому что тяжёлые времена наступают для мудачья вроде вас. Он захлопнул окно и укатил.
Остаток дня они провели, попивая вино на пляже. Кинни привалился спиной к пальмовому стволу. Босяк распластался на спине, а бутылка держалась в равновесии у него на груди.
Хьюстон снял туфли и носки, чтобы чувствовать, как песок образует холмики под выемками ступней. Ощутил, как сердце воспаряет ввысь. В этот миг он понял, что значит фраза про «тропический рай».
Он сказал товарищам:
Я вот что думаю, в смысле, насчёт этих моуков. По-моему, они в родстве с индейцами, которые живут вокруг моего родного города. И не только с индейцами, но ещё и с индийцами ну, которые из Индии, да и вообще со всеми другими людьми такого пошиба, которые приходят на ум, у которых в крови есть что-то восточное, и вот почему, по-моему, по факту все люди на этой земле чем-то да похожи. И вот поэтому-то я и против войны помахал он своим «Мэд-Догом». Вот поэтому-то я и пацифист.
Было чудесно стоять на пляже перед такой аудиторией, жестикулировать полугаллонной бутылкой вина и нести несусветную чушь.
Впрочем, Кинни вытворял нечто возмутительное. С осовелым выражением на лице он наклонил свою бутылку над блестящими чёрными туфлями и наблюдал, как вино капает на носки. Бросил несколько щепоток песка в направлении босяка, посыпал ему на грудь, на лицо, на рот. Тот смахнул песок и притворился, будто не понимает, откуда это на него вдруг посыпалось.
Кинни предложил завалиться всей компанией домой к какому-то своему приятелю.
Познакомить тебя хочу с этим парнем, сказал он босяку, а там уже и с балабольством твоим разберёмся.
Договорились, хуеплёт, ответил босяк.
Кинни сжал большой и указательный палец.
Вот в такие клещи тебя зажмём, не отвертишься, пригрозил он.
Они направились через пляж, чтобы найти дом приятеля Кинни. Хьюстон света белого не видел, ступая босиком по раскалённому песку, а потом и по чёрному асфальту.
Где штиблеты свои оставил, ты, долбодятел?
Свои белые носки Хьюстон нёс в карманах джинсов, а вот туфли куда-то исчезли.
Он остановился приобрести в магазине пару шлёпанцев за семнадцать центов. Там была скидка на мокасины «Тандерберд», но Кинни сказал, что его приятель должен ему денег, и пообещал сводить их в город как-нибудь потом.
Хьюстон любил эти туфли из оленьей кожи цвета слоновой кости. Чтобы они не теряли белизны, припудривал их тальком. А теперь что? Брошены на милость прилива.
Это какая-то военная база? спросил он. Они оказались в квартале, застроенном дешёвыми розово-голубыми домиками.
Это коттеджи, сказал босяк.
Эй, обратился Хьюстон к их попутчику. Как тебя звать-то, парень?
Ни за что не скажу, ответил босяк.
Да он просто мегабалабол, сказал Кинни.
Может быть, эти коттеджи и имели несколько обшарпанный вид, но они не шли ни в какое сравнение с теми трущобами, какие Хьюстон повидал в Юго-Восточной Азии. Асфальтированные тротуары покрывал тонкий слой белого песка, и пока все трое шагали между кокосовых пальм, он слышал, как в отдалении шумит прибой. Он уже не раз проходил через Гонолулу, и город ему очень нравился. Он бурлил и вонял, так же как и любой другой тропический город, но он был частью Соединённых Штатов Америки и находился в довольно-таки хорошем состоянии.
Кинни проверил номера над входом.
Вот здесь мой кореш живёт. Давайте сзади обойдём.
Хьюстон сказал:
А почему нам просто в дверь не позвонить?
Не хочу я в дверь звонить. Хочешь, сам позвони.
Ну нет, чувак. Это же не мой приятель.
Следом за Кинни они обогнули здание.
У одного из окон задней стены, в котором горел свет, Кинни привстал на цыпочки и заглянул внутрь, потом прижался к стволу пальмы, растущей у стены, и сказал пляжному босяку:
Ну-ка сделай милость, постучи по сетке.
А чё я?
Да вот собираюсь удивить пацанчика.
На кой?
Ну ты просто постучи и всё, ага? Этот парень мне денег должен, вот мне и охота его удивить.
Босяк поскрёб ногтями по оконной сетке. Свет внутри погас. В окне возникло чьё-то лицо, едва различимое за марлей:
В чём дело, уважаемый?
Кинни сказал:
Грэг!
Кто там?
Это я.
О, Кинни, здорово, чувак!
Ага, в точку, я самый. Чё там, будет у тебя два шестьдесят?
Чувак, я тебя не вижу.
Будут у тебя мои два шестьдесят?
Ты как, только вернулся на остров? Где ты был?
Гони мои два шестьдесят.
Блин, чувак. У меня же телефон есть. Чего не позвонил?
Я тебе написал, что мы прибудем в первую неделю июня. А что у нас сейчас, как ты думаешь? Сейчас первая неделя июня. И я хочу видеть свои денежки.
Блин, чувак. Я ща не смогу всё вернуть.
Сколько у тебя есть, Грэг?
Блин, чувак. Наверно, смогу достать немного.
Кинни процедил:
Ну ты и говнюк, настоящий кусок лживого дерьма.
Из-за пояса он вытянул синий автоматический пистолет сорок пятого калибра и прицелился в человека, а человек вдруг упал, точно марионетка с перерезанными нитями, и исчез из виду. В это же время Хьюстон услышал звук взрыва. Попытался понять, откуда он раздался, найти ему какое-то иное объяснение, нежели то, что Кинни только что выстрелил этому человеку прямо в грудь.