Хепри крылья расправил, вверх взмыл да скрылся. Мимо, близко. Око левое мне задел. След затлел на пороге измерения иного. Я подвис:
Что же в брате моем такого, что каждый раз душа радуется?
Поспешал я настигнуть двоих идущих, вернее, ползущего и крутящего колесо.
Спустя несколько снов, настиг на очередном испытании.
Стоят, замерли, не двигаются. Перед ними извилистая тропа? Нет, кольца! Кольца, точно! Спящего Ужа.
Разместился он в ширину на весь проход. Притворяется, может. Посмотрим.
Послушай, хомяк на ухо шепчет коту, Я с колесом не пройду, ты свободнее изворотливого. Обогни его тихо, неспешно, беги. Спаси себя.
Кот план тот не принял, разбудил махину.
Уж поднял голову, зевая, пасть разинул. С заднего ряда зубов истекает на землю яд.
Что тебе надо, ретивый?
Ряды колец бесконечных разворачиваются мне до плеч. Не стучит сердце рептилии, а шипит.
Пропусти кота, Хепри то разрешил, хомяк осмелился.
Жук ему разрешил? Ну, и где он? На выходе, как видишь, я один. И ужжжасно голоден.
Сверкнули кинжалы зрачков, Уж смеется безжалостно.
Что тебе нужно? осмелевший вконец вопрошает Кот, вспоминая крота.
Жертва! Вот она-то мне и нужна! расправляется Уж кольца во всю длину.
Свод Дуата собой подпирает траурная чешуя. Но не вмешиваюсь я.
Переглянулись двое, все поняли. Обоим не выйти живыми. Так пусть же решит Судьба!
Грызун запищал. Колесо крутанул на тридцать четыре раза. От паров ядовитого газа превратились искры в пламя да подожгли змею.
Ну, прощай, счастливый! Джею юному передавай привет!
Питомец НеВещего разбежался, издал визг последний да забил собою пасть чудища.
Бросился Небелоснежный, но теперь уже Пепельный сквозь огонь да кольца удушающие во тьму Тут-то и вспомнил я всё, о чем говорил мне брат Хепри.
Вслед хвосту опаленному убегающему кричу последнее слово.
Ба!
Солнце. Лето. Жара.
Я лежу на границе и вижу сон.
Идет Пепельный в подземелье подросший. Видит то ли змеи, то ли роща. Подходит ближе дурманящий аромат. Корни яблони манят к себе в объятья уставшего призрака Дуата.
Где ты был, милый? нежно спрашивает сквозь сон голос возлюбленный.
Искал выход.
Она выдыхает:
Нашел?
В ответ сыплет Кот пыль золотую на корни изъеденные, уязвленные ложью и ненавистью.
Всё, довольно.
Тяжелеют веки. Секунды вьют из минут парсеки. Исцеляется дерево. Кот укладывается у корней в клубок и ждет.
Тридцать четыре унции пыли.
Разверзается в куполе Подземелья отверстие. Свет жемчужный в конце тоннеля. К пепельному протягивается рука сильная.
Джей гласит:
Ну, привет, СимБа!
Я просыпаюсь, потягиваюсь. Пора ловить мышей. Их что-то в доме нашествие. Хотя это всё так, суета.
Смотри, Солнцеликий! Барс Нежный кричит, подпрыгивает несется.
Джей выносит Пепельного. Тот вот-вот очнется и вспомнит значение своего имени.
Я улыбаюсь. И отныне приветствую тебя, СимБа.
Ибо то означает:
«Бога Душа».
НеСказ 4. «Жало за Жало»
Шепчу я во сне:
Где ты сейчас, Одиссей?
Минуло тридцать четыре месяца с тех пор, как выпустил его в странствия. Разошлись мы в стороны разные. Он на Север. Я на́ море. В заводи к местному Богу Ямы13 Яме14.
Тихо здесь. Мертвое чрево Червонного озера, словно склеп для душ мирового потопа. Консервация времени. Хранилище для сокровищ дракона. Но какого?
Чурчхелла, пиво, пахлава, на жаре в тридцать четыре и два (34,2) захира15 местная призывает к сошествию в сахарную Вальгаллу16.
Солнечный удар. Виде́ние:
Орнитогалум «Звезда Вифлеемская»17 взывает ко мне из мест не столь дальних. Полуостров Тамани, запад. Темрук «сын железа»18. Из-под небес бьют в тамтамы19 ловцы древних птиц за жабры. Слева кто-то жалобно то ли поет, то ли стонет, причитая «помер».
И вдруг с истошным воплем «Жива!» славянский знахарь врезает под дых мне. Воздух морской проникает в прорези век. Вот и привет, новый клиент.
Так и ходил к нему лечиться. После куницы, волчицы, ослицы от звонка до звонка. Тот одним вправлял лапы, другим ставил мозги на место. Так, говорят, одна и стала его невестой. А как бы не стать? Статен, будто сам Аполлон, как Черномор хитер. Да меж ног конь двухколесный немецкий. Дивлюсь красоте его. Но Звезда Вифлеемская от Тамани взывает, манит.
Живи, Джей! так, смеясь, приветствовал знахарь меня после удара.
Я в ответ улыбался. Но словно падал в безвестную пустоту потери
Мы все атомы, Джей, пойми. Плывем в Океане темной материи. Теряем частицы, конечности, время. А нет ничего ведь, кроме любви.
На раз, два, три выдох. Дергает знахарь за правую ногу. Я ору. Орлу Духа, летящего надо мной, вручаю весточку: «Привет, Единый мой Одиссей».
Знахарь чешет рыжую репу в надежде понять сию невидаль.
Дабы не слыть невеждой прищуривается, достает телефон:
Вот тебе номер шамана. Он раны душевные исцеляет. Методы, конечно, странные, но, говорят, помогает. Мой привет передай, пусть зачтет. Ну все, бывай!
С тех пор о знахаре ни слуху, ни вести. А невеста, говорят, спохватилась всех сбережений. А чего ожидать, когда в КриптоСтолице20 растишь фикусы, фиги и финики21.
Вернулся звон в ушах. Бьют тамтамы небесные. Как Тамерлан22 хромаю к шаману чудесному. Кругом голубиные трупы. Расширяются медные трубы, качают валюту. А отходы да плесень галлонами льют в Червонное. Невыносимо. Повсеместно афалины выбрасываются на берег. Кто-то кричит: «Помогите». Прохожу мимо.
В отеле «Четыре звезды» на закате у моря в номере ждет меня шаман. Стучусь.
Проходите, скрипит то ли дверь, то ли голос.
Хромая, снимаю предохранители с ног. Волочусь к кудеснику. Ожидаю увидеть чудо заморское с бубном да в ожерелье с костями. Глядь! А то простой русский парень, меньше меня на два фунта.
Вот так круто знахарь развел меня.
Вы шаман по ногам и душам?
Парень кивает. Резкий запах спирта. Ладонями растирает колено раздутое и мычит: «ОмммНамах». Сердце стучит нитевидно, будто я покойный монах.
Кто же вам, батенька, в ногу и душу кол-то вонзил? Да к тому же осиновый.
Парень в корень зрит.
Это на что Вы сейчас намекаете? Кровососом обзываетесь?
Не серчайте. Такое случается от проклятья неразделенной влюбленности ведьмы. Встречались ли вам они? Вы им отказывали?
Тут смотрю силуэт шамана рябит. А над теменем восходит нимб, как свет прожектора. Превращается лик его в морду Моего ушедшего Пса. Трясу щеками развеять мираж. Шаман приникает ко лбу.
Уу, да у вас агония. Ну, тогда в добрый путь! Готовы?
Чувствую плохо мне. Бледно кивнул да лег на платформу.
Шаман приносит склянку округлой формы. В ней пчела жужжит, паникует. Будто чувствует недолго жить.
Шаман говорит о каком-то заговоре. О надежде. Привороте не первой свежести на кости́. Не материи уже, а черной магии.
Чтоб соблюсти все формальности по-канону, ответьте, батенька: готовы ли вы проститься?
В пылу лавины жара, всеохватывающего изнутри, киваю жадно. Заслон склянки рука отворяет. Жало впивается в ногу. Пчела дергается. Падает оземь. Раз два три, последний выдох.
Шаман глаза закрыл и с почтением молчит. От испуга я отключился.
Море шумит. Вуалью пенистой волна, как вдова, омывает место почившего афалина. Слышу в грудине эхо тонкого далекого пения. Открываю глаза, грудь пронзает кручина.
С почином и возвращением назад!
Шаман протирает ладони спиртом. Берет оплату. В колбе пустой молчит тельце воина полосатого.
Спустя тридцать четыре часа я ногою легкой ступаю на берег морской. Народ еще спит. Со стихией наедине мы.
Вдалеке афалинов стая резвится, решаюсь плыть к ним. Гребу, запыхаюсь. Все-таки отражаются на здоровье жара, чурчхелла и пахлава.
Вдруг впереди, смотрю барахтается детина За воздух хватается, жужжит. Поглощают волны-то чертовские полосатую спину пчелы! Разверзается гром под куполом. Афалин уже мчит, но я быстрей. Из-под толщи воды подставляю правую руку. Сажаю пассажира на палубу да разворачиваю корабль к берегу.
Ветер тучи нагнал. Поднял волны, что выше темени. Гребу, не помня себя, контролирую руку. Ладья тела едва уже тонет с одним плавником на ходу. Еще волна и ко дну. Чую вкус водорослей во рту. Кричу: «помогите». Мимо плывет афалин. Незримая сила толкает на берег. Меня подбрасывает.
Рука разжимается. На ладонь льется жемчужный свет. Пчела отряхивается, распростирает крылья и возвращается в небесный улей.
Выплюнув водоросли, не в силах больше двигаться оглядываюсь на горизонт. Хвосты резвящихся дельфинов ударяют о волны. В память врезается вдруг момент из пути, когда отпустил Одиссея.
Волга. Правый берег. Я жил на левом в деревне. И вот в самый центр приезжает танцовщица с Севера. Увидел её, да екнуло сердце. Виду не по́дал, подписал протекцию перед другой. Снились тогда мне вещие сны. Так в одном из них две ведьмы сильные делят трон. Я то ли на нем, то ли над ним, уже не важно. Просыпаюсь танцовщица страждет встречи, приглашает в обитель на чай. Я соглашаюсь, отчаявшись семью завести с прежней.
В пылу разговора вечернего гибкая дева приглашает свершить обряд.
Дает в чаше зелье. Кладет на пол Слова сладкие, словно яд, проникают в душу. Отражаются в черепе, усмиряют подозрения:
Пей, Джей. Расслабляйся. Считай на раз-два-три и смотри.
Вдруг вижу:
внутри комнаты на ковре в изголовье сидит надо мною обличие Змеи. Червонное золото в чешуе черной блестит. Заливают лучи свечей купол пещеры. Горгона шипит:
Спи, Джей.
Клыки, что жала, нависают над шеей. Кишащий клубок опускается вниз.
И вдруг, откуда ни возьмись из-под половиц вздымается хвост кита. Два плавника упираются в стены, кроша́т кирпичи. Визг змеиный стоит, Горгона жало хватает вонзает в грудину.
Кит выныривает и трубой боевою гудит. Под собой меня поднимает. Рассекает ведьме усами лицо и бросается со мной в окно. Летит до Волги. Струей орошает шрам посредине груди. Звук мелодии. На границе аномальной зоны эхо далекой песни. Я пробуждаюсь с ним:
Живи, Джей!
НеСказ 5. «Небесные птицы в клозете (closet23)»
Помнится, случилось то, когда Джей с О́дином Одиссеем разъехались по разные стороны света. Кто на юг, кто на север. Делают круг.
СимБа, покрытый пеплом, совсем подрос. Стал ходить с Солнцеликим в плоскость ловли мышей. Иногда до ушей его долетает голос Хепри. Пепельный бежит во двор. Сперва кажет нос, чтоб не было чаек, затем уж хвост. Отражается эхо Голоса в куполе Поднебесной, опосля уже в синих очах. Так и играют друг с другом в прятки на облаках.
И вот однажды от скуки наблюдает Рыжий за салками брата и Ба. В доме стоит тишина, нет никого. Вдруг на границе Дуата и компостного филиала зоны Бога Ямы из земли выползает Змея? Нет! Хомяк!
Главный враз достигает норы, разверзает клыки, грызун простирается:
Не казни, Солнцеликий! Донесение есть!
Что за трюк! Я же видел, как Уж тебя поглотил.
Субстанция пожимает плечами. Вот так сенсация! Пушистая реинкарнация.
Из Дуата лапа протягивает папирус. Информация из Тибета, с того света. Отпускает служивого, читает символы. Строка про Джея.
Вмиг достигает дома Рыжий и в нужник. Жили там издавна, со времен его розовой матери, две небесные птицы. Волнистые. Зеленый, да Loiseau bleu24. Двое в клетке у канализации, для поющих не лучшая участь. Но разлученными быть еще хуже.
Обращается Ра к мужу.
Что же, друже пернатый, про́бил твой час. Готов ли сейчас послужить на благо родине малой?
Взглянул подневольный Ба Птаха на диву свою. Грудь распрямил да молвил:
Готов, Солнцеликий. Хоть на смерть, хоть на опыты. Позаботься только о моей любви.
Перья дрогнули, клюв обернулся к ней:
Сквозь миры и столетия я вернусь к тебе.
Затвор отворился. Во двор вырвался малый Птах истребителем, и до границы на всех порах.
Найди Его! кричит Игорь тому воспослед.
Изумрудный кивнул, взмыл под свинцовый купол и скрылся.
Гром прокатился по всей Долине Снов. Хорса25 диск опускается за горизонт. В дурака режется Домовой с пограничными. Полнолуние. На берегу реки вдруг завыли То ли медведь, то ли волк. СимБа в пятках у Рыжего. От страха застыли все.
Что-то не так, Солнцеликий пускается прытью к Дуату.
Кричит Хомяка.
Три четыре часа испаряются в ожидании вестей. Вырывается из подземелья лапа с папирусом.
Один только символ.
Зрачки расширяются. Игорь бежит к Loiseau bleu.
Ну что еще тебе, Рыжий?
Времени нет, лети!
Ты что, с ума сошел? Я буду ждать Птаха!
Нет больше Птаха! И нас с тобой тоже не будет, коль не полетишь!
Тут с крыши кубарем вывалился Домовой, возвестил:
Пограничные испарились. Оболочки хлопнули, раз и исчезло всё. Что случилось?
Кот торопится. Распаляет огниво. Око левое плавит спицы калитки птичьей.
Не поспеешь сгинут все! И Никто не проснется!
Птица небесная хочет спеть песню, но выдыхает:
Освободи.
И вмиг булатом блеснули когти. Замок распарывается на груди. Приказ звучит:
СимБа, сопроводи!
Провожает Ба Пепельный почти невесомую Loiseau bleu на границу миров.
По ту сторону синяя сеть глубоких озер отражает дымку перьев.
Loiseau bleu парит над Волгой. Крылом задевает плавник кита. Он в ответ запевает песню древнюю, о том Как остовы предков его стенают в песках времени близ Ока Ришат. Домой призывают последнего отщепенца стаи.
Синей стали касается клюв едва зримой посланницы. Тяжелеют веки кита. Истекают мгновения гиганта в устье слияния Волги и Камы. По канону Дхармы превращается кит в созвездие. И возвращается уж Оди́н. В изначальный Единый Океан.
Loiseau bleu превращается в бабочку краснокнижную с ликом черепа крыльев меж. Символ бессмертия-то служит пропуском на границах всех миров. Долго ли коротко ли. Всё летит, оглядывает поля да земли Бражник Мертвая голова. И забывает все послания и все слова.
И вдруг! Над истоком реки Ока встречает она
Орла! Размах крыльев три целых четыре десятых метра. Плывет против ветра. С интересом над посланницей аномальною нависает, вещает:
Что тебе снится, Птица? Ищешь ли тут кого?
Никому непокорный Дух свободный пронзает ясностью разум Loiseau bleu. Та вспоминает, сколько уже парит, и что путь её есть Восхождение.
Не видел ли Джея ты тут одного?
Заискрился Орел. Пронзила его стрела электричества из-под небес. Глаза воспалились синим. Сам Бог Инея первозданный в воина да спустился, молвит:
Видал. Под покровом сизым но́чи далече от этих мест. Курс держи на земли черкесов. Там брат мой спит Фишт. Ему сперва вручай поклон мой, а затем уж внимай ответу. Да совет: ключ доступа к мудрости древней прозвище.
Орел Синий пришел в себя. Поклонился. Да ретировался на землю завидел серую дичь.
Чуть было не заблудилась, Loiseau bleu выдохнула.
Бабочка Бражник летит стрелою отважной мимо полей кукуруз и стрелиции. Видит обломки спиц с колес велосипеда в ржавчине. Распаляет жар в груди, переданный Солнцеликим Оком. Кричит имя мужа в сердце, ускоряется.
Спустя семь на три четверти дней долетает Бабочка Птица до Адыгеи. На высоте трех тысяч метров почти, по морю в двадцать три унции, ждет ответ её.
На крыльях совсем испарившихся истонченных спускается Loiseau bleu на лик Фишт.
Брат просыпается и ворчит.
Кто тут сидит на моем лице?
Это я, Синяя Птица. Хоть и не видно меня почти, всё же, Высший, тебя приветствую и смею спросить.
Старик смеется:
К мудрости моей нужен доступ!
Loiseau bleu взмывает в воздух, взглядом охватывает холм вокруг креста и кричит:
Белая голова!
Содрогается короста инея. Жемчужный свет прорывает плеву щелей. Сила древняя раскрывает пред Птицей гробницу.
Глянь, а в ней! Сокровищница из кристаллов, ценных металлов, кораллов, солей. В камень запечатлевшихся звезд морских да ежей.
Ну, хватай же быстрей! Этого ты хотела?
Едва не срывается Loiseau bleu вниз, но вспоминает Мужа. Солнцеликого. Кита. Кукурузу. Орла. Спицы раздвигают границы Сна. Ветер приносит ей Имя.