Наезжать? удивилась Валентина.
Божий человек, а ему всё мало и мало! Говорит, тачки твоих клиентов на дороге паркуются, машина мимо едет, поцарапает, ставь ко мне во двор, и с каждой тачки деньги на пожертвования. Одно дело стрелки, разборки их отмолить можно. А тачки в церковном дворике на могилках беспредел. Он доверчиво посмотрел на Валю.
Тачки на могилах отмолить без мазы! влезла Вика.
С Богом не шути! Говорят, один баклан сделал у ювелира Христу на кресте глазки из брюликов, чтоб Христос видел, как баклан поднялся, подмигнул шкаф. Так его через неделю отпели! А почём будет портрет меня с вами в ресторане повесить?
Рядом с портретом попа-рэкетира? строго спросила Валя.
Нет базара! Подставлять Горяева за копейки не будем, дело житейское, закивал он. А малипусенькую встречку с ним никак нельзя?
Звоните в приёмную, посоветовала Валя.
Телефончик напишете? осклабился он.
В Госдуме есть справочная служба.
Не прогнул, покачал он головой. Думал, договоримся, не в накладе останетесь.
После чего встал и, не прощаясь, двинулся к своему столику.
А с виду простой, как три рубля, заметила Вика и вдруг завопила: Ой, смотри-смотри! Как они их сидеть заставили?!
Четыре официанта под восхищённые крики гостей ввозили свадебный торт величиной со стол, по углам которого сидели четыре замерших лебедя.
Успокоительным накололи!!! вопила Вика. Где защитники прав животных?
Гости неистовствовали на тему лебедей, жених сиял, невеста провожала их усталым токсикозным взором. Но по мере приближения торта возбуждение ослабевало. Лебеди оказались ювелирно сделанными из безе в натуральную величину.
Как придумано, как придумано? зашипел над Валиным ухом счастливый Спицын. Про безе забудут, в памяти останутся живые лебеди на торте! НЛП!
Что? переспросила Валя.
Нейролингвистическое программирование! расшифровал он.
Это новая ветвь разводилова, шепнула Вика. Как двадцать пятый кадр! Зачем ему НЛП, и так без мыла везде влезет.
Пока ехали домой, говорили о новой квартире.
Про биде я серьезно, настаивала Вика. Без биде теперь только нищеброды.
Мать в нём будет Шарику лапы мыть после прогулки.
А в большой комнате под пальму рояль! Вечера замутим, селебрити нагоним Жизнь даётся человеку один раз, и надо прожить её с биде и роялем!
И снова всё это выглядело словно метро взорвали в далёком чужом городе.
До Сони Валя не дозвонилась. Не отвечал ни один телефон. Ночью в суматохе укладывали вещи. Мать втюхивала «торбочку почаёвничать» пакет с чаем, пряниками, баночкой мёда.
Бабуль, нас переводчик сразу в кабак потащит! Это ж Швеция! уняла её Вика.
Можешь хоть в Швецию съездить без дурацких очков? попросила Валя.
Выходя из дома, Вика по-прежнему напяливала для важности очки с простыми стёклами.
Не базар, там понтоваться не перед кем. Нафоткаю всё горяичевским фотиком, смонтирую для курса слайдфильм, обрадовалась Вика новому амплуа.
Без очков да со стрижечкой загляденьице! залюбовалась ею мать. Все шведские женихи твои!
Мне не останется? пошутила Валя.
У тебя уж волос седой скоро полезет, а Викуська цветочек нецелованный, расставила акценты мать.
Водитель с визами и паспортами опоздал, неслись в аэропорт как угорелые. Пригодилась народная любовь везде пустили без очереди, иначе бы не улетели. Валя была в аэропорту впервые, Вика хорохорилась, но тоже плохо ориентировалась.
Сердобольные работницы «Шемереметьево-2» запихнули их в самолёт, он задрожал и двинулся по лётному полю, и Валя даже не успела испугаться. А когда набирал высоту и кирпичные особняки новых русских стали уменьшаться, вспомнились слова Горяева:
Едешь по Подмосковью, из трёх домов два достроены. Кого застрелили, кто сел, кто в бегах, кто разорился.
Летели компанией «SAS», восходящее солнце било в глаза. Самолёт шумел, как ткацкий цех, облака лились из-под кромки оконного стекла, как ажурная ткань из материного ткацкого станка, на которую маленькая Валя зачарованно глазела часами.
В третьем классе в Крым с дедом летала. Прикинь, самолёт типа ушастого «запорожца». Болтало, как в центрифуге, из меня весь хавчик обратно вывалился, поделилась Вика. Ты хоть догнала, что мы по халяве прём в Швецию?
Нет, призналась Валя, поражённая ощущением устойчивости самолёта в воздухе. Сперва казалось, всё это розыгрыш, а теперь что сон.
Принесли завтрак в коробках: в пластмассовых мисочках лежало полусырое мясо, булочки, салат, пирожное. Валя от волнения не могла ни есть, ни пить. Вика боялась, что стошнит, как в детском перелёте в Крым.
В аэропорту Арланда встречал не говорящий по-русски заспанный мужчина с табличкой «Валантин Лебед». Он молча довёз их зелёными лесами и роскошными старинными улицами до отеля, оформил на ресепшен и по-английски пообещал, что переводчик им позвонит.
Не менее заспанная администраторша лаконично показала пальцем, в какую сторону лифт в номер, в какую ресторан с завтраком, до которого было несколько часов.
Номер сиял бело-голубым дизайном стен и вазами с искусственными бело-голубыми цветами. На столике высилась горка шоколадок и коробочек. Валя потянулась к ним, но Вика одёрнула:
Не лапай, сказали, здесь в таузенд раз дороже магазинных. Пожрём на завтраке, а сейчас послипаем.
И они упали на полчасика в уютные бело-голубые кровати, под пышные бело-голубые одеяла, взбитые, как облака за окном самолёта.
Разбудил звонок переводчицы, говорившей почти без акцента:
Здравствуйте, я Эльза Сегель, буду работать с вами. Сегодня вы имеете свободный день. Завтра встретимся в холле отеля, когда вы позавтракаете. В программе интервью на телевидении и ужин с представителями телеканала. Запишите мой телефон, если будут проблемы, звоните по карточке.
Сегодня мы никому не нужны. И что значит «звоните по карточке»? спросила Валя, положив трубку.
Фиг его знает. Звони с сотовика, зарплаты Горяича хватит. Халявный завтрак продолбали, халявный обед накрылся Дура я, не стырила самолётный хавчик.
Вик, у нас куча долларов. С голоду не помрём.
Они умылись, развесили вещи на плечики.
Куда прячешь баксы? спросила Вика.
В рюкзак.
Дели на четыре кучки, пакуем в бабкины платки, прячем в четыре сиськи. Вика достала из чемодана четыре вышитых матерью носовых платочка из тонкой бязи.
Это Швеция, здесь не воруют, возразила Валя, но послушалась.
С нами кент кумарил. Как ты болезнь своей экстрасенсорикой видишь, так видел, где у пипла лопатники. В тюряге этому учился. Говорил, по походке вижу, есть ли бабло и в каком месте сумки. И сумку надо резать сзади нежно, будто бабочка присела
Спустились к администраторше, Вика получила у неё код, по которому из Стокгольма звонят в Хельсинки. А возле старого почтамта поменяли доллары на кроны.
По карте из номера добрались до главной торговой улицы Дроттнинггатан, переводящейся как улица Королевы. Она оказалась тесной, с нависающими над головой домами и толпой народу.
По сравнению с Невским проспектом ваще фуфло, резюмировала Вика.
Но Валя не была в Санкт-Петербурге и восхищалась смелости оформления здешних витрин и наслаждалась воздухом, пахнущим морем. Казалось, всё это, даже воздух, имеет к ней какое-то особенное отношение.
Шведы и шведки выглядели более свободными, породистыми и жизнерадостными, чем финны, но казались более однообразно вылепленными. Словно были родственниками, по чистой случайности незнакомыми между собой. И одевались иначе, чем финны. Элегантно и продуманно.
Валю удивили и заоблачные ценники в витринах, и уличные артисты. На одном углу улицы Королевы на гитаре играл седой цыган, а девочка лет десяти в пёстрой юбке дёргала прохожих за одежду, чтоб дали монетку. На другом углу худющий молодой африканец, закрыв глаза, лупил по барабану.
Колотит на дозу, заметила Вика.
Неподалёку женщина в сарафане и кокошнике, раздвигая руками баян, пела: «Под сосною, под зелёною, спать положите вы меня» А у её ног пестрела хохломская миска с мелкими монетами.
Позвонила мать:
Летите или к земле пристали?
Пристали.
А я, доча, солянки с колбасой нажарила, пюре набила воздушное, да есть одной тоска. В одеялку заверну, старикам снесу. С ними и поем.
Она не бросала опеку над беспомощными супругами из соседнего дома. Вале с Викой материна солянка и пюре были бы сейчас кстати, но по дороге не попалось ни одного магазина с едой.
Не фига понтоваться, валим в «Макдоналдс», предложила Вика. В кабаке меню на шведском, а мы как два пенька. Завтра с переводчицей нагоним.
«Макдоналдс» на набережной оказался грязным, с высокими ценами и напоминал советскую пельменную худшего образца. Сотрудники без формы разухабисто обслуживали клиентов, и Валя вспомнила Сонины слова, что у них «Макдоналдс» посещают только бомжи и школьники.
Валя впервые посетила «Макдоналдс», из всего меню понравился только молочный коктейль в картонном стакане. В гастрономе возле медучилища за десять копеек наливали полный гранёный стакан этого пенного чуда, по стеклу гранёного стакана было приятно стучать зубами, и он отзывался словно набитый ватой.
Отстой, поморщилась Вика. Наш «Макдоналдс» Большой театр по сравненью с этим.
Потом брели вдоль набережной, оккупированной яхтами со спущенными парусами. И голых мачт было столько, что море и небо за ними казались ровно заштрихованными чёрным карандашом.
Вика щелкала затвором фотоаппарата, а Валя раз двадцать набирала Сонины телефоны, но та не брала трубку. В супермаркете растерялись. Поди пойми, что внутри упаковок. И цены конские. Решились на шмат нарезанного хлеба, кусок нарезанного сыра и пакет сока.
Но всё это казалось мелочами на фоне Валиной свободы от назойливых приветствий и любопытных взглядов. А Вика без очков с простыми стёклами и со стрижкой пикси, как у Деми Мур, впала в подростковое буйство.
Уходились так, что упали спать замертво. А утром разбудил солнечный зайчик, который запускала надраенная металлическая деталь на здании Старого почтамта.
Вставай, а то всё сожрут! затормошила Валю Вика. Готовь пакет, тырить бутерброды.
В ресторане был накрыт щедрый шведский стол.
Как думаешь, всё можно брать? Или что-то одно? шёпотом спросила Валя.
Хлеб чётко порезан, сосредоточенно ответила Вика. Берём хлеб, ветчину, колбасу, масло в упаковке и пироженки. Гомогенное жрём здесь.
Гомогенное это что?
Что не пихается в пакет. Фигасе, смотри, сколько у них разных селёдок!
Валя думала, умрёт со стыда, когда Вика будет запасаться бутербродами, но это никого не волновало. Публика в основном ела хлопья с молоком и йогуртами, и только громко болтавшие американцы за соседним столиком наворачивали фрикадельки.
Переводчица Эльза Сегел оказалась примерно Валиного возраста и блестяще говорила по-русски учила его в институте. На ней были жёлтые кеды, платье-балахон болотного цвета и рюкзак того же болотного цвета.
Ни грамма косметики, волосы мочалкой. И было неясно, то ли это тщательно продумано, то ли случайно выглядит стильно, как всё у шведов.
Эльза посадила их в старенький автомобиль и повезла на экскурсию по многоуровневому Стокгольму. Сложносочинённые дорожные развязки подчёркивали его ярусы, а у огромного королевского дворца ловили рыбу и раков.
Экологическая полиция разрешает их есть, кивнула Эльза.
На ужин наловим, в электрочайнике сварим, прикинула Вика. Где тут достать сачок?
Ловить раков закон разрешает только гражданам Швеции, охладила её пыл Эльза. Можно попасть втюрьму.
Фигасе, ваш швед нашу рыбу запросто ловит, а меня за раков в тюрьму? рассердилась Вика.
Но тут, что называется в тему, появились две суровые полицейские красавицы на лошадях. Одна соломенная блондинка, вторая жгучая азиатка.
Эти Мальвины у вас типа преступников ловят? фыркнула Вика.
В Швеции профессии не делят на мужские и женские. Девушки имеют высокий уровень подготовки в борьбе и владении оружием, разъяснила Эльза, и Вика стала вертеть шеей, чтоб получше рассмотреть девиц.
После экскурсии обед в культурном центре, потом встреча с тремя журналистами на телевидении, добавила Эльза.
В чем цель моей поездки? осторожно спросила Валя.
Переводчикам это не сообщают, только дают программу, развела руками Эльза.
Машина выехала на очередную набережную, и перед глазами выросли многоэтажные круизные лайнеры.
Вот они! Вот они! Нам надо на паром в Хельсинки! Скажи Эльзе, как я крушение парома «Эстония» с бубном наюзала? завопила Вика.
Не кричи, попросила Валя. Соня не берёт трубку, без неё в Хельсинки заблудимся.
Стокгольм Хельсинки яркий круиз, в мире нет ничего красивей наших шхер! вмешалась Эльза. В программе визита можно сократить экскурсии, выехать завтра, чтобы вернуться к самой важной встрече. Я помогу купить билеты на «Викинг» и посажу вас на паром.
В Хельсинки наша френдесса, объяснила Вика. Обидка будет, если не заскочим.
Паром стоит в Хельсинки недолго, но вы успеете пообедать и погулять с ней, сказала Эльза.
Обедали в здании Культурного центра, выходящего стеклянными стенами на площадь Сергельстронг. Посреди площади на солнце сияла колонна из нагромождённых стеклянных кубов, а вокруг били струи фонтана.
Чё за хрень? скорчила рожу Вика.
Скульптура Эдвина Эстрема «Кристалл». Недавно наверх залезли два пьяных студента и не могли слезть вниз, улыбнулась Эльза. Весь город волновался, пока их не сняли, всё время шла информация в новостях.
И чё тут скульптурного? Вика неохотно сфотографировала «Кристалл».
А Валя с грустью подумала, что весь город Москва почти не заметил взорванного вагона метро. Потому что к взрывам привыкли.
Это образ света и свободы. Шведы любят простые прямые линии, растолковала Эльза.
Этаж Культурного центра, где проходил обед, напоминал образцовую столовку с большим выбором понятных блюд. Но помимо этого имел сцену. И Эльза предупредила, что здесь намечена Валина встреча со стокгольмцами.
Охрана унылого здания телевидения, тоже состоящего из «простых прямых линий», придирчиво изучила их паспорта. В большом кабинете, где стояли столы с компьютерами, ожидали журналист с фотографом.
Совершенно одинаковые среднеарифметические шведы. Поменяйся они местами, Валя бы их перепутала. Журналист сказал, что его интересует эксклюзив, и задавал через Эльзу банальные вопросы про телевидение, российские женские судьбы, Ельцина.
А под конец оживился и стал с нажимом расспрашивать про русскую проституцию, подчёркивая, что это большая проблема для Швеции. Валя в ответ отшутилась.
Фотограф попросил выйти на улицу попозировать. Эльза сказала, это очень модный фотограф. И Валя покорно пошла за ним через охрану. На улице шёл дождь, фотографа это не смутило.
Он объяснил знаками, каким образом надо позировать, прижимаясь к стене здания. Валя мгновенно вымокла до нитки, боялась, что потекут накрашенные ресницы, а фотограф всё щёлкал и щёлкал затвором, словно и сам был непромокаемым.
Когда вернулись, с Валиных волос буквально текло, и Эльза принесла из туалета пачку бумажных полотенец. Тут появились следующий журналист с фотографом. Более пожилые и более интеллигентные.
К изумлению Вали, журналист тоже заявил про эксклюзив, но задал те же вопросы, что и предшественник, и ровно в том же месте переключился на тему проституции. Эльза переводила как автомат. Но когда фотограф предложил выйти под дождь для съёмки, Валя категорически помотала мокрой головой.