Невропатолог ставит мне ретроградную амнезию. Это даже неплохо в моём нынешнем положении. Вопросы о прошлом Егора Брагина я старательно обхожу, но врач попадается въедливый и быстро выводит меня на чистую воду. В принципе, теперь есть железная отмазка, почему я не помню одноклассников и закон Ома.
Мне ставят капельницы и дают таблетки. Анальгин, диуретики, ноотропные типа пирацетама, седативные, витамины Короче целый букет. «Букет Абхазии», говорит Платоныч. Он, как выяснилось, здесь не только из-за руки. У него что-то с позвоночником. Сам он об этом особо не распространяется, ну я и не пристаю.
Сплю от лекарств целыми днями. Не бунтую, употребляю, всё что дают. Восстанавливаюсь, короче. За два дня до выписки просыпаюсь ночью, чтобы идти в туалет, из-за мочегонных это уже норма. Ходить мне больше не запрещают, повязки на обритой под ноль голове уже нет, но швы ещё не сняли.
Выхожу в коридор и иду себе налево по коридору. Делаю дело и возвращаюсь. Сегодня ночью дежурит Таня. Она сидит на посту за своим столом в другом конце коридора. Лампа на столе включена, а сама она, похоже, спит. Голова лежит на руках.
Я решаю подойти и вдруг вижу, что плечи её дрожат. Она что, плачет?
Танюша, зову я её тихонько.
Она быстро поднимает голову и, бросив на меня короткий взгляд, отворачивается.
Брагин, говорит она, ты чего здесь шатаешься?
Танечка, ты чего? Что случилось у тебя?
Иди отсюда, бросает она и жалобно всхлипывает. Ходите-ходите Одного только и надо. Кобели
И она вдруг начинает горько плакать, снова уронив голову на руки.
Танюша, ну что ты Ну, не надо
Я в таких случаях теряюсь всегда, совершенно не представляя, что тут можно сказать. Повторяю только «Танюша» да «Танюша» и глажу по спине. А потом наклоняюсь, приобнимаю и целую в макушку, зарывшись в её душистые золотые кудри.
Тань, да он ногтя на твоём мизинце не стоит, а ты плачешь из-за этого ничтожества.
Она поднимает заплаканное лицо и внимательно смотрит на меня.
Откуда ты знаешь? жалобно спрашивает она.
Да такая как ты раз в тысячу лет рождается. Он тебя на руках носить должен, пылинки сдувать, а не бегать за чужими юбками.
Она вдруг быстро притягивает меня к себе и крепко целует. Ого! Ничего себе!
Пойдём! восклицает она, резко вставая из-за стола.
Хватает меня за руку и тянет за собой. Она затаскивает меня в рентген-кабинет и запирает дверь.
Иди Иди сюда, произносит она хриплым шёпотом, расстёгивая пуговицы на халате.
Ох, Таня, да ты огонь просто
Действительно огонь. Дикая и необузданная. Кровь с молоком! А как я всё ощущаю! Такой яркости, такого пожара я уж лет тридцать не испытывал. Я чувствую себя как Джек Николсон в том фильме, где он в волка превращается. У него все чувства обостряются, как у дикого животного.
Вот так и я сейчас будто зверь, неистовый и неутомимый. Где мои семнадцать лет? Кто там спрашивал? Вот они! Бери и живи! Живи заново, Брагин! Да хоть горшком назови, только дай ещё раз почувствовать энергию молодости! Просто восторг!
Может, ну её на хрен мою старую жизнь со всеми её неудачами и факапами? Всю ту безысходность, мерзкий коньяк и шаурму? Мне бы только Боба моего сюда Вот, по кому я скучаю Как ты там, Бобик, с этими глупыми овечками?
Мы выходим из рентген-кабинета под утро. Таня больше не плачет. Она выглядит, как пионервожатая, правда взгляд у неё немного виноватый.
Егор, говорит она негромко. Ты это, забудь, понял? Не было ничего. Приснилось тебе.
Что ты! жарко шепчу я. Да это же лучшее, что было в моей жизни! Такое я точно никогда не забуду. Танюш, я чего только не видал за свой век. Баб, как на духу скажу, каких только не было у меня. Но таких, как ты я не встречал. Да и не встречу никогда. Это ж ясно.
Дурачок ты, смеётся она, легко толкая кулачком меня в лоб. Иди давай, дамский угодник
Я повинуюсь, но сделав несколько шагов, поворачиваюсь и, соединив указательные и большие пальцы в виде сердца, прикладываю их к груди.
Я сегодня снова в ночь буду, хитро улыбается Таня.
Я киваю и иду к себе, но она меня окликает:
Ой, Брагин, я забыла, тебе письмо тут.
Письмо? удивляюсь я.
Ага, конверт. Тебе велели передать.
Надо же, а кто?
Не знаю, мужик какой-то, серьёзный такой, объясняет она. Вечером приходил.
А чего же не отдала? Вдруг это с биржи срочные новости?
Да иди ты, биржа. Скажи спасибо, что сейчас отдаю.
Спасибо.
Я беру письмо и иду в палату.
Ты где пропадал? спрашивает Платоныч с лёгкой тревогой.
Да, машу я рукой.
Чего «да»? Где был, спрашиваю?
Блин. С сестричкой болтал.
Неужели? А на посту-то её не было.
Ну мы там уклончиво мычу я.
Ох, и жучара ты, Егорка. Неужели ты правда десятиклассник? «Блин» ещё какой-то придумал. Чего принёс-то?
Я открываю конверт, подписанный карандашом: «Брагину». Достаю из него новогоднюю открытку и нахожу вложенные в неё пять красненьких десяток. Ого!
Смотри-ка, известие о перемирии, восклицает Платоныч.
Думаете, это не мир, а только перемирие?
Ну а ты бы на его месте успокоился?
Да у меня психология другая. Я в такой ситуации просто не смог бы оказаться. Я же не шпана, а нормальный советский школьник. Комсомолец, наверное. Только я не помню, у меня посттравматическая амнезия.
Нормальный советский школьник про совок и слыхом не слыхивал.
Не знаю, о чём это вы, криво усмехаюсь я.
Знаешь или нет, но ухо востро держи. Каховский на тебя зуб теперь имеет. Не сомневайся. При любом удобном случае попытается отомстить.
Ну, не грохнет же, беспечно отвечаю я, хотя и сам знаю, что всё сказанное Платонычем чистая правда.
Надеюсь, чуть дёргает он головой.
Слушайте, Юрий Платонович, примите от меня, как знак внимания и дань уважения вот эту десятирублёвую бумажку с дедушкой Лениным.
А ты, я гляжу, матёрый мафиози. Но, чтобы успеха достичь не жадничай, назидательно говорит он.
Блин, ну ладно, берите две. Вы же не на шухере стояли, а арбитром были. Это, наверное, дороже стоит.
Оставь себе и вот тебе мой совет. Про то, как ты с Каховским обошёлся никому не говори. И сам забудь. Про то, что я там был тоже забудь. Понял?
Да я уж и не помню, о чём это вы, демонстрируя покладистость, соглашаюсь я.
Ну и молодец. Вот тебе, кстати, мой адресок и телефончик. Как выздоровеешь, загляни ко мне.
Он протягивает мне листок бумаги в клеточку.
Загляну, обещаю я.
Через два дня меня выписывают. И хоть я чувствую себя вполне сносно, за мной приходит мама. Довольно молодая ещё женщина, по крайней мере, моложе меня, и довольно привлекательная. Ну что же, мама так мама. Хорошо, что пришла, адрес-то я свой домашний не знаю. Амнезия как-никак.
Нам, конечно, не далеко, но я у начальника выпросила машину, чтобы прямо к дому подъехать. И сегодня на работу уже не пойду. Пятница, к тому же
Мы садимся в двадцать первую «Волгу». Ничего себе, разве такие ещё есть на предприятиях в восьмидесятом-то году? В детстве мне нравилась двадцать первая. Голубой прозрачный щиток спидометра, кремовый костяной руль, такие же прозрачно-голубые, яркие жизнерадостные солнцезащитные щитки. Ну, и олень на капоте. Мамина машина, правда, без оленя.
Привет герой, обращается ко мне чернявый водитель в годах.
Здравствуйте, скромно отвечаю я.
Ну что, можно ехать?
Да, Амир Каримович, мы готовы, отвечает мама.
Мы трогаемся и я с интересом смотрю в окно.
Эх, Егорка, говорит она. Повезло, что дежурная была вторая городская. Хорошая больница, вон тебя как быстро на ноги поставили.
Наверное. Повезло. Мы доезжаем за пять минут. Дом оказывается на этой же улице, на пятьдесят лет Октября. Мы выходим из подъезда и поднимаемся на третий этаж. Ну что же, как говорится, дом, милый дом. Что меня там ждёт, интересно?
Мама поворачивает ключ в замке и я слышу жизнерадостный лай. Бобик?
4. Дом, милый дом
Ко мне бросается пёс. И это явно не мой Боб. А что это такое, я даже сразу и понять не могу.
Ах, ты ж мой говорю я, присаживаясь на корточки, красавчик
Как зовут-то тебя, чудо природы? Напирать на амнезию при «матери» мне не хочется, чтобы лишний раз её не ранить и не вгонять в депрессию, поэтому я выжидаю, когда она первой назовёт его имя. Собака явно непородистая, похожа я не знаю, как если бы бульдога скрестили с овчаркой.
Высота в холке мне до колена примерно, шерсть короткая. Тёмно-пёстрый, как у гиены, окрас, с коричневыми подпалинами на груди, хвост прямой, недлинный, полностью чёрный. Башка у него крупная, напоминает чем-то моего Бобика. Не такая длинная, как у овчарки и не такая сплюснутая, как у бульдога, чёрная, как хвост, с серебристыми бровями. Один глаз голубой, как у хаски, а второй медово-янтарный. Кто ж тебя так? Как будто нейросеть постаралась
Пёс повизгивает от счастья, топчется точно так же, как и мой стаффи, фыркает, пытается что-то сказать, выговаривает за долгое отсутствие.
Раджа, ну-ка отойди от Егорки.
Вот значит ты кто. Это тебя в честь индийского кино так назвали, типа «Любимый Раджа»? Ну-ну, Радж, ты мне уже нравишься, чувствую, мы подружимся. Пёс встаёт на задние лапы, тянется ко мне, пытаясь лизнуть и вдруг отшатывается, отскакивает в сторону и, взвизгнув, поджимает хвост.
От тебя ещё больницей пахнет, вот он и не поймёт, вроде ты, а вроде и не ты.
Боюсь, он чего-то другого понять не может, да я и сам многого пока не понимаю. Пока Хотя, может, и не пойму уже никогда.
Ну давай, не стой, заходи скорее, торопит меня мама.
Из узкой и тесной прихожей ведут две двери. Одна, открытая в комнату, вторая в ванную.
Я сейчас, в туалет только заскочу, говорю я.
Санузел совмещённый, ванна, умывальник, унитаз, с бачком под потолком Стены покрашены голубой масляной краской, бетонный пол такой же масляной, только тёмно-коричневой. Почти всё свободное место занимает стиральная машинка «Белка» с отжимными валиками.
Мне в детстве нравилось пропускать через эти резиновые валики мокрое бельё Кажется, можно снова заняться любимым делом. Мда Достаток так и прёт из всех щелей Глянув на себя в тусклое зеркало выхожу из ванной.
С кухни уже доносится шипение и звон посуды.
Егорка, проходи сразу на кухню. Я котлетки подогреваю.
Ага, рассеянно бросаю я, иду
Иду-иду Я вхожу в комнату. Ёлка с разноцветными лампочками, стол, сервант с посудой, как у моей бабушки, и книжный шкаф. У стены стоит диван. У меня такой же был, раздвижной. Нужно было тянуть за низ, за деревянную раму. Она выдвигалась вперёд и на неё укладывались подушки, служившие до этого диванной спинкой.
Хороший диван, мне всегда нравился. У моего подушки были зелёные, а у этого тёмно-кирпичные, с чёрными крапинками. Судя по всему, здесь я и сплю. Я приоткрываю горизонтальную дверцу тумбочки и вижу там одеяло и подушку. Всё это мне знакомо
В углу, около балкона стоит здоровенный телевизор на тоненьких ножках. «Каскад». Да Я телек уже тысячу лет не смотрю, но, в отсутствие ютубчика даже не знаю, наверное снова приучусь
Как говорится, пока ждал, когда подключат интернет, перебивался суррогатами развлечений читал, ходил в кино и гулял в парке
Я подхожу к книжному шкафу. Радж следует за мной, цокая когтями по крашенному дощатому полу. Держится он настороженно, переживая, судя по всему, когнитивный диссонанс. Ничего, собачка, ты привыкнешь к новому Егору, но привыкнет ли к себе он сам? Это вопрос.
На полочке, прислонённая к книгам, стоит фотография. Мама, я, то есть Егор Брагин и мужчина в военной форме со значками связиста на петлицах. Похож на меня, отец, наверное. И где он сейчас? Погиб при исполнении или ушёл к другой? На присутствие мужика в доме ничего не указывает. Мне на фотке лет десять Ладно, разберёмся.
Ну где ты там? доносится с кухни.
Иду!
Едой пахнет очень соблазнительно, и я иду на этот запах.
Садись, остывает же! по-доброму журит меня мама.
На столе стоит вазочка с квашеной капустой и две тарелки. Я, не заставляя себя упрашивать, падаю на табуретку и хватаю вилку.
Ты чего? удивляется моя родительница и даже плечами пожимает.
А чего? Что я сделал или наоборот не сделал?
Я руки вымыл, на всякий случай сообщаю я.
Что не так? Вряд ли она ждёт, что я прочту молитву перед едой или процитирую пару фраз из кодекса строителя коммунизма. Но если надо, я могу
Ты же всегда у окна сидел, с тревогой говорит она, боясь, что я от удара по голове всё позабыл, даже такие базовые вещи.
Я подумал, что это не честно, выворачиваюсь я. Тебе же тоже хочется у окошка посидеть, а то я занял лучшее место и не сдвинуть меня. Насладись и ты видом.
Она неуверенно качает головой, но садится на свободное место, а я всё внимание уделяю тому, что лежит на моей тарелке. А на ней я вижу две небольших котлеты и горку картофельного пюре. Посерёдке в ней сделана ямка и там золотится растаявшее сливочное масло. Только сейчас я понимаю, насколько голоден и с азартом набрасываюсь на еду.
Ммм Как же вкусно!
Ой, я же капусту не полила!
Мама вскакивает и достаёт из шкафа бутылку с подсолнечным маслом. Я даже есть прекращаю, залюбовавшись, густой золотисто-зелёной жидкостью, играющей на свету. Я и забыл, как выглядит настоящее масло. От масла идёт крепкий аромат семечек. Мой отец, мой настоящий отец, обожал это масло и никак не мог найти замены вот этому натуральному советскому. Эх папа, вот бы ты попал сюда вместо меня
Как же всё это вкусно. Просто восхитительно вкусно. И даже глаза не нужно закрывать, чтобы представить прошлое. Вот оно, доподлинное и натуральное.
Мама, как ты вкусно готовишь, обалдеть! произношу я с набитым ртом. Мишлен отдыхает!
Чего? недоверчиво улыбается она. Оголодал ты просто на больничных харчах. Чего тут вкусного, всё самое обычное. Мишеля какого-то придумал
Это тебе, милая барышня, обычное, а мне вот совершенно диковинное.
Чай, конечно, так себе, грузинский. Я ожидал увидеть индийский со слоником, но приходится довольствоваться тем, что есть. Зато халва просто тает во рту. Я тут, наверное, очень быстро отожрусь до размера совхозного хряка. Надо держать себя в руках. Но не сейчас, сначала всё перепробую, а уж потом и сяду на диету.
Хотя этому телу ещё очень долго не грозит жирок. И кстати, что касается тела. Надо срочно взяться за его улучшение. А то оно совершенно дохлое, вон ударить даже не мог как следует. Позорник ты, Егор Брагин. Ну ничего, я из тебя сделаю человека. Шварц, наверное, не получится, но силу мы с тобой наберём. Да же, Радж?
Я подмигиваю псу и кидаю ему маленький кусочек хлеба. Он с невозмутимым видом ловит его, хлопнув челюстями, как капканом и неотрывно следит за моими руками не прилетит ли ещё чего.
Послушай, Егор, говорит мама со смущением. Хочу спросить у тебя кое-что Но если ты не помнишь, то поговорим когда-нибудь потом.
Конечно, мам, спрашивай.
Ты знаешь, я кладу деньги на хозяйство в ту жестяную коробку
Так, хорошо, буду знать
У меня там лежало тридцать семь рублей А когда когда с тобой это случилось Ну, то есть В общем, я собралась на рынок, тебе чего-нибудь вкусненького купить, а там оказалось только двадцать семь Я подумала, если бы тебе понадобились деньги ты бы обязательно сказал И потом, в больнице ты тоже про это ничего не говорил Наверное, не помнишь
Радж не выдерживает моего безразличия к своему аппетиту и коротко гавкает. Я отламываю ещё крошечный кусочек хлеба и, макнув в остатки подливки, бросаю ему. Хлопают челюсти и, пёс мгновенно глотает подачку. При этом он продолжает неотрывно смотреть на меня. Что же ты, Егор, как бы говорит он, у родной матери деньги украл? Вот же ты сволочь я то есть
Мам, я помню, спокойно говорю я, поднимая на неё глаза. Я не хотел тебе говорить, думал, что успею всё сделать, до того, как ты заметишь.