Ее внимание вдруг привлек высокий светловолосый молодой человек он шагал впереди, обнимая за плечи стройную девушку. У Анны заполошно забилось сердце. Она высунулась в окно с криком:
Марсель!
Молодой человек обернулся, нахмурившись, она увидела бородку, орлиный нос и поняла, что обозналась. Это был не Марсель. Анна со вздохом откинулась на спинку сиденья.
Знакомого увидела? спросил Коррадо.
Ох Мне показалось, что со спины тот парень похож на В общем, я подумала на секунду, что это мой брат, который сейчас неизвестно где. Он написал мне только, что уезжает. Она облокотилась на нижний край окна, снова устремив взгляд на толпы пешеходов. И еще просил его не искать.
Что ж, если твой брат решил уехать из города, это правильно. Он поступил разумно, сказал Коррадо.
Анна не сдержала смех:
Кто, Марсель? И покачала головой. Он за всю жизнь не сделал ничего разумного. Всегда был неуправляемым. Я с детства гоняюсь за ним, а теперь вот Голос Анны утонул в рокоте моторов грузовиков, и она замолчала.
Ты, наверное, всегда заботилась о нем, понял Коррадо.
Можно и так сказать. Он всего на два года младше меня, но, видимо, даже война не сможет заставить его повзрослеть. Анна вздохнула. Марсель должен был ехать с нами. Мать думает, он куда-то отправился со своей новой девушкой, но ни о каких девушках брат мне не рассказывал. Когда я увидела на тротуаре ту молодую пару Голос Анны смолк, и она сгорбилась на сиденье, охваченная знакомым чувством тревоги и поражения, которое часто посещало ее из-за Марселя.
Парни часто ведут себя глупо, хмыкнул Коррадо.
И не поспоришь! Мне всегда приходилось приглядывать за Марселем. Она не отводила взгляда от гнетущей картины толпа беженцев все прибывала, а солнце, поднявшееся уже довольно высоко, все ярче освещало их согбенные фигуры.
И теперь тебе обидно, сказал Коррадо.
Анна снова откинулась на спинку сиденья. Прав ли ее попутчик? Она совсем не знала этого итальянского водителя грузовика, и тем не менее он ухитрился попасть пальцем в ранку, уже саднившую где-то глубоко у нее внутри. В кабине воцарилось молчание Анна задыхалась от гнева и чувства потери. Как мог Марсель с ней так поступить? Почему бросил ее? Она бы его никогда не бросила, никогда Но ведь сейчас происходило именно это она уезжала одна, без брата. Сердце защемило от боли, вызванной чувством вины и словами Коррадо про ее обиду Анна все еще не могла ответить себе, прав он или не прав.
Некоторое время оба ехали в молчании. Центр города остался позади, появились первые дорожные указатели с надписью «Орлеан». Веки у Анны будто налились свинцом она уже не помнила, когда в последний раз не спала ночь напролет, как сегодня. Сон накатывал волнами, она засыпала, но рев мотора и тряска то и дело ее будили.
В какой-то момент Анна проснулась и увидела, что они едут между ровных, аккуратно размеченных, возделанных полей по обеим сторонам дороги чередуются зеленые и золотистые квадраты, пшеница и ячмень плавно колышутся на ветру. Она потерла глаза, покосилась на Коррадо и заметила, как он поспешно отвел взгляд. Неужели смотрел на нее, пока она спала?
Может, расскажешь подробнее, что за сокровища нам доверили? деликатно подождав, пока Анна выпрямится и поудобнее устроится на сиденье, спросил Коррадо и махнул большим пальцем назад, в сторону кузова.
Анна, обернувшись, попыталась припомнить, что она видела во время погрузки.
Вообще-то упаковали для эвакуации почти все экспонаты, сказала она. Но я перепечатывала часть описей, поэтому в основном знаю, что где. Трудно представить себе, что большинство экспонатов Лувра уместились в несколько десятков грузовиков, хотя до этого они хранились в огромном здании. Уму непостижимо!
Наверно, теперь, когда галереи опустели, музей выглядит странно, сказал Коррадо.
Не то слово. Очень странно, кивнула Анна. Лувр теперь похож на кладбище. Боюсь даже думать о том, что будет со всеми этими бесценными произведениями искусства, сложенными в кузовы, если вдруг произойдет авария или дорога окажется в рытвинах. От тряски экспонаты могут пострадать. Там королевские драгоценности, египетские древности, чей возраст составляет тысячи лет и еще столько чудесных картин и скульптур
Я видел, как одну скульптуру заносили в грузовик побольше, сказал Коррадо. Она была чудна2я без рук, без головы, только тело с крыльями. Огромная статуя наверно, в два человеческих роста.
Крылатая Ника Самофракийская! догадалась Анна. В Лувре она провела несколько десятилетий, а ее возраст больше двух тысяч лет. Статуя настолько старая, что голова и руки не сохранились. Ее высекли из мрамора в Древней Греции. Я видела, как Нику спускали по лестнице в Лувре с помощью специально проложенных деревянных мостков. Казалось, она сама летела вниз на крыльях.
Больше двух тысяч лет, повторил Коррадо, качая головой. Наверно, на ее создание ушли годы.
А уничтожить ее может за секунду одна-единственная бомба. Или рытвина на дороге.
Не волнуйся, мы довезем ее в целости и сохранности и проследим, чтобы она благополучно приземлилась.
Коррадо улыбнулся, но Анне вдруг стало совсем грустно.
Как это неправильно, несправедливо, что нам приходится прятать такие драгоценные шедевры, как «Мона Лиза», в деревянные ящики и куда-то везти на грузовиках, словно мешки с мукой. Она обхватила себя руками за плечи. Столичный шум остался позади, теперь вокруг простирались первые поля и рощи. Поток беженцев обмелел, но на обочинах то и дело попадались небольшие группы людей, шагающих вдоль колышущегося моря пшеницы. Все, что происходит сейчас, неправильно, повторила Анна. Как ты думаешь, немцы правда придут?
Без сомнений, отозвался Коррадо. Ты читаешь газеты? Это всего лишь вопрос времени. И все, что от нас требуется, втянуть голову в плечи и держаться подальше от неприятностей.
Это я могу, вздохнула Анна, глядя в окно и снова чувствуя, как сердце леденеет от страха за мать и брата. Я не такая уж смелая.
Коррадо, оторвав взгляд от дороги, внимательно рассматривал девушку пару секунд, затем сказал:
И тем не менее ты согласилась поехать.
БЕЛЛИНА
Флоренция, Италия1495 год
Беллина была не такая уж смелая, но почему-то согласилась прийти.
Встретимся у красильного склада, шепнула ей тем утром возле колодца для стирки подруга по имени Дольче. Мои братья тоже придут. Буду тебя ждать.
Беллина не впервые отлучалась из хозяйского дома без разрешения. За последние месяцы на такие отлучки она отваживалась все чаще. Убегала с замызганной улочки в квартале Ольтрарно к реке, придумывая по дороге, что бы такое сказать Лизе или ее отцу, если спросят, где она пропадала.
Во-первых, можно было не сомневаться синьор Герардини будет недоволен, если узнает, что она околачивается на берегу у старых складов, принадлежащих красильщикам. А во-вторых, он точно не обрадуется, если выяснит, что там собираются фратески[19], последователи фра Джироламо Савонаролы. Уже несколько месяцев Дольче, ее родные братья и Беллина ходили к церкви Сан-Марко слушать в прираставшей с каждым разом толпе пламенные проповеди горбоносого священника в рясе с капюшоном. А местные активисты, вдохновленные речами Савонаролы, начали втайне собирать на сходки друзей и собратьев по гильдиям в собственных домах, в мастерских ремесленников да в тавернах.
Плеск текущей воды Беллина услышала задолго до того, как свернула из узкого переулка на широкую набережную вдоль Арно. Она подставила лицо солнцу, которое сейчас, на излете зимы, уже обещало весенние деньки, прищурилась и грязные фасады выстроившихся у реки мыловарен и мастерских чесальщиков шерсти вдруг зазолотились, засверкали яркими цветами, как свежепокрашенные ткани. Мир словно пробудился, хотя уже вечерело на Понте-Веккьо, Старом мосту, мясники закрывали лавки, сбрасывали накопившиеся за день обрезки в воду и вешали на крюки запятнанные кровью фартуки.
Чем дольше Беллина слушала брата Савонаролу, метавшего громы и молнии с церковной кафедры, тем больше ей казалось, что перед глазами рассеивается пелена, застившая взор. Впервые она, оглядываясь вокруг, видела повсюду греховные излишества и моральное разложение церковников, обвиняемых в распутстве и сребролюбии. Впервые начинала понимать, что флорентийская знать безудержно предается чревоугодию, пристрастна к чтению, окружает себя картинами и бронзовыми скульптурами, обвешивается медальонами с собственными портретами.
И впервые Беллина незамутненным взором смотрела на неправедность жизни в доме родителей Лизы на все эти побрякушки, передающиеся из поколения в поколение, на живописные полотна, столовое серебро Сколько лет она мечтала обладать хотя бы частицей этой роскоши, а теперь вдруг поняла, что зависть воистину смертный грех и что стремление семейства Герардини к земным благам обрекает их на геенну огненную.
Однако шагая к сверкающим на солнце водам реки, Беллина не могла не признаться себе честно, что на тайное собрание ее влекут не только увещевания странного проповедника, но прежде всего обещание Дольче привести туда братьев, а именно Стефано. Ради него Беллина и спешила на берег Арно. Не с одной лишь надеждой, что Стефано воспылает к ней страстью, но с робким упованием, что он хотя бы заметит ее наконец.
Беллина давно была знакома с Дольче и ее братьями. В детстве они вместе гоняли кожаный, набитый соломой мяч, пока матушка Дольче, прислуживавшая в соседнем доме, не заявила, что ее дочь и Беллина уже слишком взрослые, чтобы играть с мальчиками. Каждые пару недель Дольче и Беллина встречались у колодца, где городские женщины стирали белье, и могли пошептаться тайком обменяться сплетнями о том, что происходит в хозяйских семьях, поделиться, кому что приглянулось из платьев и побрякушек хозяек. Порой они вместе мечтали найти мужей или любовников, сильных и неотразимых мужчин, которые освободят их от необходимости до конца беспросветной жизни прислуживать господам.
А однажды Дольче рассказала подруге, что ее братья примкнули к обретавшему поддержку в народе движению, которое ставило целью освободить Флоренцию от власти семейства Медичи и от их греховного образа жизни. Теперь, сказала Дольче, ее братья стараются вовлечь в ряды последователей Савонаролы как можно больше людей. Беллине, мол, тоже не помешает прийти и послушать их.
По старой деревянной лесенке Беллина спустилась к выстроившимся на илистом берегу приземистым сараям, где держали свой товар красильных и сыромятных дел мастера. Отсюда, с этого опасного, часто затопляемого берега, торговцы тканями и одеждой отправляли грузы в Пизу, а из Пизы дальше по морю. Труд красильщиков был тяжел, от постоянной возни с пигментами пальцы, носы, уши у них обретали темно-синий цвет. Беллина задержала дыхание тряпки, использованные в красильном процессе и выброшенные, воняли так омерзительно, что ими брезговали даже старьевщики, и возблагодарила небо за спасительное время года, ибо на летней жаре зловоние у берега было бы совсем нестерпимым.
Беллина! напряженным шепотом окликнула ее Дольче и помахала рукой из-под свисающих ветвей ивы.
Стефано стоял рядом с сестрой, согнув ногу в колене и упираясь ступней в ствол дерева; он читал что-то написанное на обрывке пергамента с таким видом, будто окружающий мир для него не существует.
Беллина подсчитала, что они со Стефано ровесники. Увы, сама она в свои двадцать девять лет достигла немногого домашняя прислуга, серая мышь, невидимка. Ей давно открылась жестокая ирония собственного имени: «Беллина» означало «Маленькая красавица». Злая насмешка. Мужчины в ее сторону никогда и не смотрели. Беллина понимала, что в ее годы замужество так же недостижимо для нее, как кружевные воротнички и манжеты, аккуратно сложенные в ящичках шкафов у матери Лизы.
А Стефано за тот же отрезок времени превратился из непослушного соседского мальчишки в сухопарого задумчивого мастера красильных дел, за внешним спокойствием которого, казалось, всегда бушует внутреннее пламя, бурлит неизрасходованная жизненная сила. Беллина думала об этом, глядя, как он стоит, прислонившись к дереву, и внимательно изучает слова на куске пергамента, расправляя его тонкими, синими от краски пальцами. Ворот рубахи у него был завязан свободно, и Беллина видела, как на шее бьется жилка.
Что читаешь? спросила Беллина.
Только теперь Стефано заметил ее присутствие и вскинул взгляд. Глаза у него были цвета полупрозрачного янтаря, как в украшениях, что хранились в шкатулке у Лизы. Странные янтарные глаза. Завораживающие. Беллина почувствовала, как у нее запылали щеки.
Список сторонников Медичи в нашем городе, ответил Стефано. Целые семьи в каждом квартале. Он оттолкнулся ногой от ствола дерева и неспешно зашагал к ней.
Беллина гадала, померещилось ей или он правда внимательно ее разглядывал. Она прикусила ноготь на большом пальце.
Попомни мои слова, добавил Стефано, скоро наши судьбы переменятся.
Вдруг раздался отрывистый свист. Они обернулись и увидели Бардо старшего брата Дольче и Стефано. Тот стоял на пороге красильного склада и подзывал их рукой. В отличие от сухощавого, изящного Стефано Бардо был крепок и коренаст, а в кожаном фартуке и деревянных башмаках он и вовсе казался бочонком на подпорках.
Дольче потянула Беллину за рукав. Они вошли в сырой полумрак красильного склада, который уже полнился приглушенным гомоном собравшихся, а люди все прибывали. Стефано мгновенно исчез в столпотворении. Беллина пыталась идти вперед, но буксовала в этой разношерстной массе, всматривалась в лица знакомые и незнакомые. Там были мужчины и женщины, молодые и старые, кузнецы и шорники, владельцы постоялых дворов и лавочники, служанки, такие как Беллина, красильщики, ткачи, чесальщики шерсти и прочие мастера с подмастерьями из богатых Шелковой и Шерстодельной гильдий города. Одни стояли, другие расселись на колченогих деревянных стульях, третьи устроились прямо на грязном полу. Спертый воздух был пропитан скверным духом красильных чанов для шерстяной ткани некоторые были так велики, что в них поместилась бы карета. Прогорклая вонь исходила из ближайшей бочки, наполненной какой-то жижей цвета прибрежной грязи, и Беллина заткнула нос.
Неожиданно на груде ящиков, поставленных один на другой в углу склада, возник Стефано его голову и торс теперь было видно поверх толпы из самых дальних рядов.
Мы одни из многих! выкрикнул он, безо всяких предисловий обратившись к слушателям. Фратески собираются на красильных складах, но не только они приходят в ремесленные мастерские и в частные жилища, в вертограды у стен городских!
В толпе одобрительно зашептались. Дольче поднесла ко рту два пальца и пронзительно свистнула в поддержку брата.
Вам ведомо, что многие бедняки уже посвятили себя служению нашему делу, продолжал Стефано. Из-под берета у него на голове выбивались пряди тонких, редких, нечесаных волос, мятая одежда из шерсти была в пятнах и заплатах, но для Беллины вознесшийся над толпой Стефано был как ослепительная звезда, воссиявшая там, где раньше клубилась тьма.
Теперь же среди нас есть и состоятельные люди, их куда больше, чем когда-либо, говорил он, и Беллина отметила для себя, что на складе сделалось тихо разношерстная толпа внимала пылким речам Стефано, затаив дыхание. Да-да, это правда. Богатые и влиятельные господа примкнули к нам. Но, друзья мои, коли мы хотим отвратить сильных града сего от пороков, в коих они погрязли, и сделать так, чтобы перестали они выжимать последние соки из бедняков, мы не должны и сами поддаваться стремлению к наживе, к обладанию мирскими благами, дабы не замутило оно наши взоры, не заслонило цели. Мы должны быть стойкими. И если на то пошло, продолжал он, сейчас самое время выбросить излишества, к коим вы сами прикипели, в выгребную яму.