А теперь подними руки, раздалось свистящее шипение у меня над ухом, и я почувствовал, как под подбородком кольнуло острие ножа.
Спокойно-спокойно, проговорил я на имперском, послушно выполняя приказ.
Думал превратить охотника в добычу? она продолжила зло шептать, обыскивая меня легкими хлопками по всему телу.
Я так и не видел ее, только чувствовал, как она быстро перемещает руки по моему телу, избавляя от личных вещей. Острие ее ножа следовало четко за хлопками. Укол в шею, в область сердца, пах и в спину, прямо там, где располагались легкие. Конечно, преследовать ее, захлебываясь кровью, будет проблематично. Умная девушка. Я только сейчас понял, что для безумной она вела себя слишком осторожно и ловко, и односельчане оставили ее в живых не из жалости, а из-за ее талантов. Но кто пустил слух о безумии? Она сама, науськанная сущностью?
Теперь говори.
Когда на мне осталась только одежда, девушка переместилась из-за моей спины молниеносно, и мы оказались лицом к лицу. Но я не успел рассмотреть ее она отпрыгнула назад стремительно, меняя нож на лук с такой быстротой, которая мне и не снилась. Реакция охотницы. Я успел лишь сделать вздох, а в меня уже целился наконечник стрелы.
Я оказался здесь случайно даже для меня самого такое заявление звучало неубедительно.
Как же презрительно скривилась мать. Я знаю тебя. И знаю, зачем ты здесь.
Знаешь знаешь меня? я так удивился, что бросил потуги что-то изображать.
Я видела. Она показала мне на секунду охотница сбилась, но тут же оборвала себя и рявкнула: Случай на лодке, когда вы убили ее вдвоем.
Все было совсем не так
Заткнись, грубо оборвала меня мать. Убивать самому или помогать с убийством разница небольшая.
О нет, разница есть, дорогая моя. Еще как есть. Я с сожалением понял, что мать отравлена сущностью. Сожаление Такое старое и забытое чувство. Мне сложно было сказать, почему именно сегодня во мне пробудилось что-то. Виной тому моя трезвость, этот мир, ситуация, в которой я оказался, или именно эта мать. Что такого необычного в охотнице? Я видел их сотню раз, видел тех, кто был глух к сущности, а также тех, кого сущность порабощала сразу. Но, наверное, впервые я встретил женщину, которая слышала сущность, но осталась собой. Я готовился увидеть сумасшедшую, обезумевшую от видений юродивую, а встретил ясный, словно наконечник стрелы, взгляд человека, который прекрасно понимает, что именно сейчас происходит.
И мне придется убить ее. Я видел, что она знает это.
Послушай снова попытался я, стараясь вернуться в блаженное состояние бесчувственности.
Это ты послушай, оборвала меня мать, и в ее голосе было много презрения. Я кину тебе веревку, ты свяжешь ею свои ноги. Крепко и хорошо. Я знаю, что Путешественники это умеют. Не пытайся меня обмануть.
Куда мне до тебя по части обмана, пробормотал я, намекая на то, как она сумела создать образ сумасшедшей среди соседей и покупателей.
Мать нахмурилась, очевидно, не разгадав мой намек. Прочная веревка крепилась на ее странном поясе вокруг выпуклого живота. Я ждал, что именно она полетит в меня секундой позже, но охотница медлила. Следовало воспользоваться заминкой, отчего бы она ни случилась, и обезоружить мать. Но взгляд против воли пополз вниз, туда, где между ног напряженной охотницы быстро расползалось мокрое пятно. В следующий миг она выронила лук и уперлась ладонями в колени, протяжно и утробно вскрикнув. Но тут же попыталась распрямиться. Безуспешно.
Я просто стоял и смотрел на нее. Лук валялся на расстоянии одного прыжка, но я не знал, что делать.
«Сейчас она беззащитна как никогда, прогремел голос Верховного в моей голове. Напади, напади и убей их разом».
Но я просто не мог. Я упустил свой шанс, показал свою слабость, червоточину, которая была во мне всегда. Дал сомнениям склонить меня на свою сторону. Подскочив к охотнице, я осторожно подхватил ее и уложил прямо на мягкую землю.
Не трогай не прикасайся ко мне, выдавила она между судорогами, которые скручивали ее тело.
Я помогу тебе, прошептал я, и мои дрожащие руки сделали наконец то, чего желали, утешающе погладили длинную косичку, которая манила меня до этого.
Мать распахнула глаза. Там больше не было презрения, ненависти или ярости одна беспомощность и страх.
Еще слишком слишком рано простонала она. Что-то не так
Подожди, нужно лечь поудобнее, я отдернул пальцы от ее волос, ругая себя. Сейчас нужно совсем другое.
Я расположил ее поудобнее и метнулся к нашим заплечным мешкам.
Только не уходи не уходи провыла она, потеряв меня из виду.
Я здесь, ответил я твердо. Только все подготовлю. У тебя есть что-то с собой?
Что-то да, есть, выдавила мать. Но сначала сними сними эпидесмос сама не могу.
До меня не сразу дошел смысл ее слов. Это что же, она наложила утягивающую повязку себе на живот? Чтобы легче было носить? Еще ни разу я не видел, чтобы бандаж использовали так замысловато.
Я поспешил к охотнице и, пытаясь причинить как можно меньше боли, нащупал конец эластичной ткани, после чего размотал. Мать обхватила живот руками и начала гладить круговыми движениями, откинувшись на меня. Совершенно не думая, я обхватил ее и успокаивающе погладил по плечам.
Так лучше пробормотала она, прерывисто дыша. Гораздо-гораздо лучше.
Пришлось выпустить ее из объятий, хотя мне этого и не хотелось. Нужно было подготовить подстилку и добыть воды это минимум, который я знал. Но мать быстро взяла себя в руки и принялась раздавать указания. Она больше не была насторожена и не боялась меня, а я не помышлял о своей миссии. Возможно, нами двигала интуиция. Может быть, где-то глубоко внутри нас хранились эти знания, которые иногда помогают выжить в самых непростых случаях. Мы готовились привести в этот мир жизнь, остальное отошло на второй план. Лук валялся забытым в двух шагах, а нож я тщательно омыл и прокалил, чтобы перерезать пуповину, когда придет нужный момент.
Схватки у матери были болезненными, но недолгими. Между ними она ритмично дышала и расспрашивала меня о какой-то ерунде. Какое мясо я больше всего люблю? А как я его готовлю? Не умею готовить сам? Что же это за мужчины в других мирах
Мы так и не обменялись именами, обращаясь друг к другу общими фразами. В какой-то момент стемнело настолько, что мне пришлось повторно разжечь костер, который я сложил днем, чтобы согреть воду. Нужен был свет, потому что приближался самый важный момент.
Мать выгнулась на покрывале, широко разведя колени. Мне стало неловко, и я хотел бы не смотреть, но здесь не было никого, кроме меня, чтобы помочь ей. Я видел много женщин за свою долгую жизнь. Но не так.
Зрелище не было ужасным. Но и красоты в нем не было. Здесь присутствовало нечто другое. Что-то за гранью человеческого понимания. Я знал, что магия существует. Но это было волшебство совсем другого толка. Видеть, как в мир приходит новая жизнь. В боли, криках, крови и грязи. В слезах и страхе, которые тесно переплетаются со смехом и счастьем, стоит лишь скользкому маленькому телу приземлиться в твои раскрытые ладони.
Мать рассказала мне, как очистить дыхательные пути ребенка, а после перевернуть на живот и легонько шлепнуть. Младенец был так мал, что я держал его одной ладонью. После шлепка девочка разразилась криком во всю мощь небольшого тела.
Дай мне ее умоляюще прошептала мать, но я помедлил.
Перевернув ребенка еще раз, я разглядывал сущность несколько мгновений. И тут она распахнула глаза. Удивительно, но они были глубокими и чистыми, и в них отражались отблески костра. Я поднес ладонь к ее маленькому лицу, чтобы коснуться щеки, но сущность вскинула руку и со всей силы вцепилась в мой палец.
Моя грудь наливалась странным, пугающим, лишающим сил чувством. Никогда прежде я не ощущал себя так. Я передал сущность в руки матери, и мы совместно перерезали пуповину.
Как ты назовешь ее? спросил я почему-то шепотом.
Учитывая, что последние несколько часов мать кричала на весь лес, понижать голос не было смысла, но казалось очень важным.
Персефона, точно так же, шепотом, ответила мать.
И я понял, что пропал. Ни за что на свете, никогда я не смогу убить их. Сущность поработила и меня. Сторона добра потеряла еще одну душу. Но в тот момент мне было совершенно плевать, потому что на меня смотрели две самые прекрасные пары глаз во всех мирах. И я знал, что буду защищать их, чего бы мне это ни стоило.
7
837857 годы эпохи Каменных драккаров
Клио так звали мать Персефоны умерла через неделю после родов. Не помогли ни лучший знахарь, ни шаман региона. Испуская дух, все, о чем она просила меня, это защищать ребенка. Я пребывал в смятении. Только я встретил женщину, с которой разделил самый яркий момент в своей жизни, и уже через неделю предал ее тело земле. Впервые мне было так больно, и боль эта не имела ничего общего с той, какую приходилось испытывать раньше. За свою долгую жизнь я ломал конечности, в Империи мне проводили операцию по иссечению аппендикса, я рвал связки и ранил плоть. Все это было неприятно. Впервые за долгие годы я был цел, но внутри все болело.
На руках у меня остался небольшой сверток с младенцем. С сущностью. Сущность смотрела на меня ясными серыми глазами Клио, и я понимал, что сделаю что угодно, лишь бы она выжила, увидела жизнь и могла смеяться.
Я решил спрятать Персефону прямо под носом у Верховного. Так мне казалось надежнее всего. Я долго искал и нашел в регионе Посейдона семью, которая на днях потеряла младенца. Они с радостью взяли девочку на воспитание. А мои щедрые ежемесячные вложения сделали меня близким другом Доминики и Альберто. Не знаю, что они думали обо мне. Возможно, что Персефона мой ребенок и я скрываю ее от клана. Я притворялся немым рядом с ними и открывал рот, только когда оставался с ребенком наедине.
Мне часто удавалось брать Персефону на рыбалку. Скоро она освоила промысел с удивительной сноровкой. Я практически был уверен, что знаю, чем она займется, повзрослев. Но мне не хотелось думать о том, что будет, когда она станет старше. Наши отношения были простыми и понятными. Я не вводил ее в заблуждение и сразу объяснил, что не знал ее отца. И рассказал Персефоне все, что помнил о ее матери, а это были весьма скудные сведения. Боль от потери Клио стихла и почти не беспокоила. Тем более Персефона росла ее точной копией. Тонкая, выносливая, юркая. И только лишь светлый лен волос отличал ее от матери.
Конечно, я не мог наблюдать за взрослением девочки постоянно. Мне нужно было играть в верного сподвижника Верховного. Я был готов на всё. Сообщал ему ложные сведения о родившихся детях, говорил, что выслеживаю их, и приносил ему слезы сущности, когда докладывал об очередном убийстве, которого не было. Теперь я думал, что провидение толкнуло меня собирать кристаллы прежде. Каждый раз, когда я врал о том, что устранил еще одну ипостась сущности, кристаллы служили хорошим доказательством.
Я не хотел думать, что́ буду делать, когда слезы закончатся. А они обязательно закончатся: мне приходилось видеть не так много смертей в прошлом. Верховный всегда старался все сделать сам. Удивительно, как он до сих пор не вызвался сопровождать меня ни разу с тех пор, как родилась Персефона. Но мне казалось, что он был занят чем-то другим. Чем-то более важным для него. Потому что мои объяснения повелитель слушал невнимательно, постоянно размышляя о чем-то. Почти все свое время Верховный проводил в мире Яви.
Вникать в причину моей удачливости не хотелось. Тем более у меня и без того было много забот. А потому встречи с Верховным превратились в быстрые скомканные разговоры, повелитель забирал у меня кристаллы и почти сразу же прощался. Мне это было на руку.
Иногда я беспокоился о том, что стал небрежным, но были вопросы поважнее, поэтому все дела с Верховным я делал наспех, желая поскорее вернуться в Империю. На шестнадцатом году жизни Персефона начала вести себя странно.
Мы давно стали добрыми друзьями, и я мог сказать, что она любила меня. Мы могли говорить обо всем на свете. Я научил ее всему, что знаю и умею, а она крепко хранила мою тайну о том, что я мог говорить, хоть и был взрослым Путешественником. Мы общались всегда наедине, а при людях она жестикулировала с особенно хитрым видом, как бы говоря: «Видишь, я соблюдаю правила этой игры». Я обожал ее, баловал и носил на руках.
Иногда Персефона бывала замкнутой и хмурой, ворчала и капризничала. После ее пятнадцатилетия такое случалось все чаще. Но я старался в такие моменты быть деликатным и понимающим. В конце концов, я старше, и терпения во мне больше. К тому же она всегда сменяла гнев на милость. Особенно в этом помогали щекотка или совместные забавы. Еще настроение ее значительно повышалось, если устроить соревнование и проиграть. Я проделывал это с завидной регулярностью в ее плохие дни и ни разу не попался. Рыбалка на скорость, бег наперегонки, заплыв с лодки до берега я везде был проигравшим, а Персефона снова смеялась. Малая цена.
Годы пролетели незаметно, но не так, как те, которые я провел в пьяном угаре. Сейчас было время, наполненное теплом, уютом Время, когда я был не один. У меня была семья.
Все оборвалось не то чтобы внезапно, но стало настоящим сюрпризом для меня. Следующие пять сезонов, что равнялось пяти годам в мире Империи, Персефона стала уделять мне все меньше своего времени. Это случилось не резко, постепенно. Теперь, навещая Альберто и Доминику, я часто не заставал Персефону дома. Прежде, когда она была младше, то всегда ждала меня и когда удавалось предупредить о своем визите, и когда я появлялся внезапно. Сейчас же ее почти всегда не было.
Как и сегодня. Я покосился на стол, где лежало мое послание для Альберто. Там говорилось, что я приду якобы за жемчужинами от моего постоянного поставщика (так мы все эти годы договаривались о встречах). Письмо лежало на видном месте, но Персефона снова ушла.
Знаешь, Маттеус, внезапно проскрипел прокуренным голосом Альберто. Она у соседей. К ней зачастил этот мальчишка как бишь его Агапит. Чуют мои старые кости, скоро будем справлять свадьбу.
И Альберто хрипло засмеялся. Я вздрогнул от этого искреннего смеха старика и почувствовал, что внутри все перевернулось. Это было необычное ощущение, похожее на то, как скручивает нутро перед рвотой от перепитой браги. Только вот меня не тошнило и я капли в рот не брал. Жестами я дал понять Альберто, что отправлюсь в море один, без Персефоны, и засобирался к лодке.
Когда все было готово, за спиной прозвучал ее обвиняющий голос:
Я видела тебя во сне.
Как всегда, Персефона подобралась неслышно в этом она походила на Клио, но вздрогнул я не от испуга, а от ее слов.
И что это был за сон? я старался, чтобы голос звучал ровно и как ни в чем не бывало. Мысли о ее возможном замужестве были забыты.
Много снов. Сначала в них не было никакого смысла. Ты за кем-то следил с бородатым стариком! выпалила Персефона, а мне пришлось приложить все усилия, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. Но несколько месяцев назад сон изменился. В нем ты убил девочку, похожую на меня.
Значит, это был ложный сон, ответил я, медленно поворачиваясь к ней. Я никогда никого не убивал.
Но ты был там ее голос звучал беспомощно. И сон был похож на реальность. И было так больно
Я вздрогнул, не желая верить.