Кембриджу повезло, что у них будет такая студентка, как ты, Энни.
Можно, пожалуйста, не грузить меня этим дурацким Кембриджем? с неожиданной злостью говорит она.
Я оборачиваюсь, озадаченно нахмурившись. Это еще что за новости?
Я, может, еще не пройду. Она закусывает нижнюю губу и отводит взгляд. Я, может, вообще не захочу туда поступать.
Я готова воскликнуть: «Как это не захочешь?!» (Я уже начала фантазировать о ее будущей блестящей карьере с социальными выплатами и стабильностью в комплекте, о том, что ей не придется то пировать, то голодать, как всем фрилансерам, и о том, как она встретит в Кембридже симпатичного студента и в итоге выйдет за него замуж.) Но, почувствовав, что стою на тонком льду, я успеваю вовремя прикусить язык.
Чайник щелкает, но выражение лица Энни подсказывает мне, что день вдруг резко стал неподходящим для чаепитий. И что-то еще изменилось, только я не понимаю, что именно. Между нами какой-то фильтр, нечто смутное, движущееся и хрупкое, как туман, ползущий над каналом ранним утром. Я открываю холодильник.
Давай пообедаем пораньше. Мы же вроде покупали эти шикарные полосатые помидоры на фермерском рынке?
Энни подходит ближе, наклоняется над разделочным столом и заглядывает в террариум.
Мам
А хумус? Я отодвигаю в сторону липкую горчичницу. Где он? Прячется где-то.
Не прячется. Энни проводит пальцем по стеклу террариума, не глядя на меня. Я его съела.
Тогда салями.
Тоже съела.
Я молча тянусь за разделочной доской.
Черт. Хлеб закончился. С канала доносится резкий звук мотора. Кто-то снимается с якоря. Вдруг это тот самый красавчик? Я сбегаю в гастроном. Минутку. Я хватаю сумочку. Может, успею пройтись мимо него, пока он не уплыл.
Мам
Я чувствую присутствие чего-то осязаемого на кухне. Что-то нарастает. Даже террариум странно поблескивает, как будто внутри застряли светлячки.
Мне нужно с тобой поговорить.
О. У меня внутри все обрывается. Я боялась этого разговора и в глубине души ждала: сейчас Энни скажет, что хочет остаться жить у Стива. Надежда, которую я пыталась поддерживать в себе всю прошедшую неделю, начинает угасать. Мне ужасно не хватает мамы: она бы знала, что сказать Энни. Послушай, я знаю, тебе было трудно принять, что мы с папой Я не выдерживаю и срываюсь. И да, ты права, мне следовало с самого начала быть с тобой честнее
Я не об этом. Она прикрывает глаза ладонью. Мам, все намного серьезнее.
Розовые стены комнаты накреняются, словно опрокинутые кильватером проходящего мимо судна. Тишина накатывает волной, потом отступает. Я говорю:
Энни, милая, что случилось? и сама уже чувствую где-то в глубине души, что это будет один из тех самых разговоров, разделяющих жизнь на «до» и «после», и что ничего уже не будет как прежде.
11
Рита
ГЕРА И ТЕДДИ ВЛЕТАЮТ в дверь кухни, запыхавшиеся, взлохмаченные, с карминовым румянцем на щеках. Рита заметила, что детей в лесу охватывает дикое, пьянящее ликование. (Походы в Риджентс-парк никогда не производили на них такого впечатления.) Это ее тревожит, потому что она не может бегать за ними каждую секунду. Они появляются из дыр в заборе, как зайцы, и исчезают в них же. Когда Рита распахивает калитку и кричит «Обед готов!», то задерживает дыхание, и смутная тревога постепенно начинает перерастать в панику, пока дети не выскакивают из зарослей и ржавый крючок калитки не защелкивается у них за спиной.
Рита не может мысленно нанести их на карту, не знает, где они находились в эти минуты ожидания, по каким замшелым оврагам петляли, цепляясь за ветки одеждой и ногтями, какими тропками бежали обратно к дому. Она не может даже оценить, насколько на самом деле опасен лес и стоит ли так беспокоиться. Рита прекращает размазывать зеленовато-желтые пиккалилли по сэндвичам.
Надеюсь, вы не лазали на поленницу? Опасно нагроможденные бревна стоят у нее перед глазами, готовые покатиться, словно огромные смертоносные кегли.
Не волнуйся, Большая Рита, я успела спасти его от верной смерти. Мы не отходили далеко от дома, как велено. Она насмешливо изображает скаутское приветствие, бросает рюкзак на пол и начинает рыскать по кухне в поисках чего-нибудь вкусного. Хотя эти грибы странного цвета были вкусные, правда, Тедди?
Что? У Риты внутри все переворачивается.
Тедди и Гера заливаются фыркающим смехом, довольные тем, что удалось ее поддразнить.
Нельзя так шутить, резко произносит Рита, несмотря на охватившее ее облегчение.
Но она рада видеть, что дети держатся дружно, как и положено брату и сестре, которые вынуждены вместе справляться со скукой и тревогой за мать, лежащую в мутном безмолвном сумраке на втором этаже. Может, оно и к лучшему, что большую часть времени дети здесь сами находят себе развлечения. А времени более чем достаточно. Дни в Фокскоте от рассветного птичьего хора до закатного переполоха летучих мышей тянутся вяло и мешковато, поскольку Рите не нравится надолго бросать Джинни без присмотра.
Если бы они остались на лето в Лондоне, все было бы иначе. Даже если бы Джинни впала в меланхолию, она бы, по крайней мере, свободно передвигалась по дому со всеми его удобствами и находила утешение в привычном окружении. А Рита могла бы как следует выполнять свою работу, выбираться в город, чтобы подарить детям лето, которое они заслуживают, с походами в Британский музей, в волшебную пальмовую оранжерею в садах Кью, а после обеда за добычей на липкий берег Темзы. Все те занятия, которые Джинни только рада была доверить няне, а Рита любила всей душой. Ей с трудом верилось, что она еще и получает за это деньги. И сейчас, вспомнив все это теплый, сладкий запах какао-дерева в садах Кью, испачканный илом черепок викторианской вазы на ладони, она особенно тоскует по Лондону.
И зря ты так боишься леса, говорит Гера, вырывая Риту из размышлений.
Я не боюсь! врет она, стараясь придать голосу насмешливую интонацию.
Если бы я был такой высокий, как ты, я бы вообще ничего не боялся. Тедди тяжело вздыхает, сдувая кудряшки со лба. Я хочу побыстрее вырасти.
Терпение. Однажды ты будешь выше меня. Рита улыбается, хотя ей почти больно представлять, что Тедди станет взрослым, а его детство затеряется во времени, как бутылка с письмом, брошенная в огромный бурный океан. Она выпутывает колючку из его кудрей. Потом встревоженно принюхивается. Откуда запах горелого?
Мы просто развели маленький костерок, весело объявляет Тедди.
Гера бросает на брата многозначительный взгляд, заставляя его замолчать, и сует в рот ломтик сыра.
Все в порядке, Большая Рита. Мы его уже потушили.
У Риты внутри холодеет. Она вспоминает лондонский дом, каким он предстал перед ней в последний раз: резко выделяющийся в полукруге из красивых домов, как гнилой зуб среди здоровых. Штукатурка почернела, глицинии завяли.
Нельзя разводить костры, глупенькие! накидывается на детей Рита. Так, ладно, спички. У кого они? Она раскрывает ладонь и переводит взгляд с Геры на Тедди, у которого более виноватое лицо.
Но в итоге именно Гера нехотя вытаскивает коробок из плотно набитого кармана шорт и отдает его, обиженно хмыкнув.
Рита ругает себя за то, что не заметила пропажу спичек. Но Фокскот, как и лес, для нее все еще неизученная территория, место, где на каждом углу под личиной самых обычных вещей может скрываться грядущая катастрофа. Пол в подвале усыпан ржавыми челюстями капканов. Топорами. Ножами. Целая коллекция ружей хранится в незапертом шкафу (подходящего ключа она не нашла). Рита даже обнаружила маленький пистолет в жестяной коробке из-под печенья. Когда она обратилась с вопросами к Мардж, та просто пожала плечами и пробормотала что-то о том, что у нее самой тоже есть ружье, как будто хранить огнестрельное оружие среди сладостей это обычное дело.
Рита прячет коробок на верхнюю полку серванта, к щербатой посуде туда, где до спичек точно не дотянуться. Она проверяет савойскую капусту, заготовленную на ужин, отмокающую в холодной соленой воде в кухонной раковине, с одобрением замечает всплывающих слизней и берет в руки кувшин лимонада.
Держи, Тедди. Поиграй в маму, не подумав, добавляет она.
Тедди относит кувшин на деревянный кухонный стол, оставляя след из липких капель на полу, покрытом керамической плиткой.
Сядь, Гера, велит Рита, не понимая, почему та продолжает смущенно стоять посреди кухни. В чем дело?
Я тут нарвала. Для мамы. Гера наклоняется, достает из рюкзака небольшой букетик нежно-голубых цветов и аккуратно расправляет их на столе. Потом поднимает на Риту взгляд, полный сомнения. Как думаешь, ей понравится?
Эта неуверенность, эта жажда в глазах Геры поднимают вихрь чувств в душе Риты. Она вдруг вспоминает, как сама терзалась сомнениями и одиночеством в таком возрасте, странное время, когда ты уже выросла из игр в куклы, но не доросла до того, чтобы самой контролировать свою жизнь. Ты одновременно и боишься, и ждешь приближения взрослой жизни. И все еще отчаянно нуждаешься в материнской заботе.
О, Гера. Конечно, понравится, как же иначе? Давай-ка я поставлю их в воду. Она расправляет букет в банке из-под джема.
А я маме цветов не нарвал, выдает вдруг Тедди, который сидит на табуретке и тяжело дышит. Его мягкие темные волосы кудрявятся на фоне выцветшей желтой футболки. Нечестно, что Гера подарит маме цветы, а я нет, говорит он.
Рита кладет ему на тарелку сэндвич и, наклонившись, срезает корочки.
Это не соревнование, Тедди, мягко говорит она, но невольно задумывается о том, что, хотя в своих уличных приключениях дети держатся вместе, дома они больше похожи на лесные растения, которые соревнуются за мамино тепло и свет.
Я первая придумала, заявляет свои права Гера.
Нет, ты втихую их собрала, предательница. Тедди тянется пнуть ее под столом, но промахивается нога слишком короткая. Он вытаскивает ломтик сыра из сэндвича и начинает слизывать пиккалилли. Проходит несколько секунд. Рита пытается придумать, как поднять ему настроение, и уже готова пойти за его металлическим конструктором, когда Тедди добавляет: Мамочке нужны цветы, потому что она опять болеет?
Она Врать Тедди намного сложнее, чем обманывать Мардж. Просто неважно себя чувствует. Рита успокаивающе сжимает его плечо.
Это такой шифр, Тедди, говорит Гера, даже не пытаясь ей помочь, и тянется за его корочками. Ты знаешь, что это значит. Набив рот хлебом, она бросает взгляд на Риту и возражает: Я ему врать не обязана!
Тедди надувает губы и краснеет, стараясь не разреветься перед сестрой, как маленький.
Но я хочу, чтобы мамочка поправилась.
Со временем она обязательно поправится, Тедди.
Тот смотрит на нее пустым взглядом. Рита вспоминает, что в детстве понятие времени тоже ничего для нее не значило. Все хорошее пролетало мгновенно, как вспышка. Скучное тянулось до бесконечности. А время ничего не решало, как обещали взрослые. Со временем ты просто становился старше.
Ну-ну, иди сюда. Рита усаживает Тедди к себе на колени и крепко обнимает. Он пахнет соленьями, землей и мокрой шерстью.
Я люблю этих детей, думает она, и сила этой любви поражает ее, словно резкий удар под дых. Она тут же останавливает себя. Через год-другой Тедди отправится на учебу в школу-интернат, как когда-то его отец (Уолтер однажды сообщил ей сухим тоном, что ненавидел каждую секунду, проведенную в школе), а Рита будет забыта. Останется смутной высокой фигурой на краю семейной фотографии. Она знает, что таков удел все нянечек любить чужих детей, а потом горевать втайне, когда работа подходит к концу. Но все же никто из ее воспитанников еще не был и вполовину так дорог ей, как Тедди и Гера. И Рита никогда не забудет эту приятную тяжесть на коленях и как Тедди прижимался к ней, всем телом обтекая ее контуры. И как в день, когда Джинни отправили в «Лонс», Тедди повернулся к Рите и сказал: «Теперь ты будешь моей мамочкой?», а ей ужасно хотелось сказать «да».
Она не хочет нас видеть, да, Большая Рита? В его голосе все еще слышатся мужественно сдерживаемые слезы. Она слишком сильно болеет.
Рита знает, что он думает о лечебнице, о том, что мама может снова исчезнуть. Это невыносимо.
Идемте со мной. Вы оба. Наверх.
Рита не стучит, опасаясь, что Джинни сразу велит им уходить. Гера и Тедди втискиваются в комнату следом за ней, но держатся позади, не зная, как их примут. И какую маму они сегодня увидят.
Рита ставит поднос на кровать молоко, сэндвичи и холодный кекс к чаю, а потом распахивает шторы, поднимая вихрь из пылинок в середине комнаты, огромный, как цирковой шатер. Она начинает тихо говорить, заполняя застоявшуюся тишину. Под стрехой живут сипухи, а в саду очень шумный дятел, а Тедди заметил в поленнице медяниц. Рита продолжает болтать через плечо, открывая неподатливую оконную раму, чтобы впустить в комнату сладкий запах листьев и земли. Вдалеке через лес идут овцы, похожие на облака. Она отодвигает плющ, и пчелы взволнованно поднимаются в воздух. Рита отгоняет их рукой.
Джинни приподнимается над гнездом из одеял. Она почти все время спит, но все равно выглядит измученной. Глаза мутные и сонные, кожа под ними иссушенная и синеватая. Рита замечает мешочек с вещами мертвой малышки, торчащий из-под подушки, и у нее внутри все обрывается.
Мамочка! Тедди запрыгивает на кровать. Пальцы Джинни вплетаются в его кудри, и она наклоняется к нему со слабой, снисходительной улыбкой.
Ну, привет, мой солдатик.
Рита манит в комнату Геру, застывшую в дверях. Держа в руках банку из-под джема с цветами, которые уже начали вянуть, та осторожно присаживается на краешек кровати, не решаясь забраться в середину. Рита ободряюще улыбается ей. Цветы все еще остаются незамеченными, но это только пока.
Джинни зевает, прикрывая рот рукой.
Рита, новых звонков не поступало?
Рита качает головой. Джинни мрачнеет. Заметь цветы, думает Рита. Заметь Геру.
Я я тебе кое-что принесла, мама. Гера ставит банку на поднос и настороженно, искоса наблюдает за матерью из-под неровной челки.
Гера сегодня утром сходила в лес и нарвала цветов. Рита мысленно умоляет Джинни похвалить цветы. Специально для вас.
Какие красивые, говорит Джинни с каким-то надрывом в голосе, как будто ей больно от этой красоты. Рита с улыбкой смотрит, как она протягивает руку и касается цветка. Но тот мгновенно осыпается на кровать ворохом лепестков, похожих на пастилки «Парма Вайолетс». Ох, выдыхает Джинни. Ох.
Рита морщится. Она смотрит в ошеломленном молчании на облысевший цветок, потом на крупные слезы, беззвучно стекающие по щекам Джинни и капающие на белоснежную простыню.
Каждый раз что-нибудь идет не так, когда я пытаюсь тебя порадовать, говорит Гера.
12
Сильви
Я СНОВА ВСТРЯХИВАЮ ТЕСТ на беременность. Нет, как и два предыдущих, он и не думает менять показания. Полоска отчетливая и ярко-голубая. Я сижу за кухонным столом, с недоверием и шоком уставившись на тест, и чувствую, что все мое тело наполнено странной электрической энергией, как будто подтвердившийся результат резко, грубо замкнул во мне какую-то цепь.
Черт, тихо бормочу я сквозь ладонь, прикрывающую рот, и бросаю взгляд на балкон, где Энни расхаживает взад-вперед, прижимая к уху беспроводной домашний телефон. Ее лицо опухло от слез. Я слышу обрывки слов:
Я не знаю Эллиот. Должно быть, она разговаривает с ним. И, что бы он там ни говорил, мне это не нравится. Нет. Не могу обещать Мне жаль, отвечает Энни.
Меня накрывает жаркая волна гнева. Я вскакиваю, выхожу на балкон и протягиваю руку, требуя телефон. К моему облегчению, Энни отдает его без возражений и скрывается в глубине квартиры. Через пару секунд я слышу, как захлопывается дверь ее спальни.