Ночь тяжёлой чёрной ватой тумана навалилась на лагерь разбойников и запахи проступили чётче. Чем-то позвякивали дозорные у костра. Их было трое. Санька скинул с себя рубаху и завернул в неё лук с натянутой тетивой, стрелы и, оставшись нагишом, встал на четвереньки.
Он редко прибегал к такому способу перемещения. На ногах бегалось легко, но подкрадывался к добычи он ползком или, как паук, на четырёх точках, не касаясь земли животом. Как-то он сопровождал на охоте бывших спецназовцев, и один показал, как они ползают, когда на животе разгрузка с боекомплектом.
Санёк, когда ещё учился ползать, попробовал научиться ползать, как спецназ и научился. Времени у него было предостаточно, а еды хоть заешься.
Во сейчас он и полз по-паучьи, ловко перебирая конечностями. Санька представил себя со стороны и злорадно ухмыльнулся. «Я вам устрою последний день апокалипсиса», подумал он.
Он выскочил на освещённую костром поляну как раз тогда, когда один из охранников решил немного размяться и встал со скрученной в подушку овчины.
Санька, отталкиваясь и руками, и ногами, вспрыгнул казаку на грудь, левой рукой схватил за затылок, а когтем большого пальца правой руки вскрыл сонную артерию. Тут же оттолкнувшись от падающего навзничь тела вцепился, Санька упал на землю и оттолкнувшись от неё вспрыгнул на спину другого, сидящего у костра воина и рванул его шею обеими руками.
Третий казак, увидев, как у сидящего напротив него напарника вдруг из шеи забили фонтаны крови, онемел. Из его рта вместе с табачным дымом выходил не крик, а сип. Он не видел, кто напал на товарища. Видел только его округлившиеся от ужаса и боли глаза.
Санька по-паучьи скользнул вокруг костра и оказался за спиной третьего охранника, когда тот опомнился вскочил на ноги и заорав развернулся. Он смог увидеть лишь нечто маленькое, метнувшееся к нему с вытянутыми вперёд когтистыми руками и, потеряв сознание от страха, упал на спину. Это его и спасло от Санькиных когтей.
Санька пролетел мимо упавшего тела и понёсся дальше, не останавливаясь и теряясь в зарослях травы.
Лагерь проснулся.
Атаман, лежавший не далеко от пленников, встрепенулся и приподнялся с овчины. Часть казаков лежали в кругу костра ногами к огню, часть ближе к реке в чёлнах, некоторые рядом на песочке.
Мокша и Лёкса спали в своём чёлне и атаман, проверив наличие пленников, поспешил к кострищу.
Что такое?! Что за гам?! Грозно начал он, но увидев два тела, лежащие в лужах собственной крови, обвёл казаков взглядом. Кто?!
Он подошёл к каждому и осмотрел раны. Оба тела лежали на спинах. Кровь всё ещё пульсировала.
Когти, атаман, сказал кто-то. Это зверь.
Сам вижу! Буркнул атаман. А что с Лукашкой? Цел навроде Переверните.
Казаки тронули «тело» Лукашки, но тело вдруг застонало, широко открыло глаза, привстало и перекрестилось.
Свят, свят, свят, едва не в голос ревя, проговорил Лукашка. Святая матерь Божья спаси и сохрани от нечистого.
Что несёшь, казак? Что за ворог напал?!
Чёрт! Чёрт! Выкрикнул испуганный казак. Истинным богом клянусь! Чёрт! Мохнатый и с хвостом
Казак снова завыл. Атаман сгоряча перетянул того ногайкой и Лукашка заорал благим матом поминая всех святых.
Долго ничего путного и связного от вырвавшегося из когтей беса Лукашки добиться не удавалось, но в конце концов поняли и решили, что на казаков напала росомаха. То подтвердили и Мокша с Лёксой, тоже проснувшиеся и участвовавшие в опросе потерпевшего.
Есть здесь такие, подтвердил Мокша. По следам, бер, либо человек, но с когтями. Размером с пса, но злющи-и-ий. Людей сонными рвёт
Спали, что ли? Грозно спросил атаман.
Никак нети, атаман. Как можно? Знаем гнев твой! Сёмка поднялся и Начал он сызнова.
Хорэ ужо базлать9! Этих накрыть и всем глаз не смыкать. Ручники10 не замать! Сабли наголо держать! Почти пропел атаман команду.
А вы, сказал он Мокше, в чёлн ступайте.
Мокша и Лёкса забрались в свой чёлн и пристроившись под шкурами зашептались.
Не уж-то он? Спросила Лёкса с испугом.
Больше не кому. Росомахи тут не бродят. Посветлу по следам поймём
По светлому казаки долго рассматривали следы и даже прошлись по ним до леса где следы затерялись.
Атаман, дождавшись «охотников», скомандовал: «Лодьи на воду!».
Чёлны хлюпнули водой и закачались на слабом, почти стоячем, течении. Казаки подняли паруса и связав чёлны длинными верёвками, с попутным ветерком тронулись вниз по реке.
Санька не расстраивался, что остался один. Эту речку он знал хорошо. Там её называли Осередь, здесь Сарант. Её спокойное течение не меняло русло веками и он даже узнавал некоторые ручьи, впадающие в неё. Только леса было значительно больше, чем в «наше время», ну так на то оно и «наше».
Санька решил бежать по стороне реки, примыкающей к лесу, который для него был роднее, чем пойменные луга левобережья, переходящие в овражках в болотину. Любое движение Санька принимал, как тренировку для развивающегося тела, поэтому бежал с лёгкостью, радуясь новым ощущениям. Рубаху он надевать не стал, а скрутил её как шинель и перекинул через спину.
Лес то подступал к реке, то отступал, взбираясь на возвышенность, а Санька бежал и бежал, почти не упуская чёлны из поля зрения. Течение было никакое, и ветер такой слабый, что к полудню паруса убрали и казаки взялись за вёсла.
Сарант река не длинная, около девяноста километров, поэтому на вёслах пройти её получится дня за три, думал Санька. Так что в запасе у него имелось ещё две ночи. Хотя, почему только ночи? Можно было напасть и днём, если у казаков случится привал.
Уже при первом нападении Санька понял, что со взрослым мужиком в открытом бою ему точно не справиться. Не хватит ни силы, ни массы. В последнем чёлне сидело только два гребца и один рулевой. Двое других гребцов погибли ночью. Поэтому чёлны и сцепили верёвками.
Как только Саньке пришла в голову мысль о том, что можно напасть и днём, он думал не долго. Забежав подальше вперёд, срезав путь в удобном месте через лес, Санька устроился на бугорке. Он вынул из колчана стрелы, вынул и три трубки рогоза, в которые были вставлены длинные шипы, обильно смазанные соком, полученным из клубней аконита, растения знакомого некоторым под названием «Борец». Колючки Санька вставил, как наконечник, в специальные отверстия «тупых» стрел.
Дождавшись прохода каравана, он выпустил три стрелы: одну в затылок рулевому, две другие в шеи гребцам. Расстояние до середины реки было метров двадцать. Санька с такого расстояния не промахивался и в синичку. Почти одновременно все трое конвульсивно задёргались, схватились за грудь и попадали внутрь чёлна.
Яд аконита нейротоксин и обладает судорожно-паралитическим действием. При попадании в кровь вызывает паралич и остановку сердца.
Длинные шипы ядом были смазаны густо, и дозы вполне хватало для почти мгновенного поражения оленя. Этот яд, родственник «кураре», использовался местными охотниками повсеместно, а Санька узнал про него от Мокши, который показал ему опасные и ядовитые растения. И взял Санька яд из сумки Мокши, когда тот спал после беготни по лесу.
Добившись нужного эффекта от своих выстрелов, Санька оставил лук и стрелы на берегу и сплавал до двигавшегося на прицепе казацкого чёлна. Взобравшись в него, он забрал стрелы, смазал ранки соком крапивы, растерев ещё раньше сорванные листья, и вернулся на берег.
Казаки, на то, что на последнем чёлне не гребут, заметили скоро.
В чего там? Уснули? Крикнули казаки, но им не ответили.
Эй впереди! Чалься к берегу! Что-то снова у Архипа не влад!
Что там у него?! Крикнули с впереди двигавшейся лодки.
Да кто его знает! Уснули, чай!
Чалься! Чалься! Послышались крики дальше по реке.
Караван стал прижиматься к лесистому берегу. Последний чёлн подтянули и двое запрыгнули на борт.
Что там?! Спросил подошедший атаман. Спят?
Какой спят?! Воскликнули с лодки. Сразу трое? Не дышат.
Казаков вытащили на берег.
Глаза какие страшные, сказал кто-то. Чёрные, как плошки.
То зырки раскрылись. Как во тьме.
Так день же?
О то ж
Атаман сам осмотрел каждого. Потом огляделся.
Выставить дозоры, сказал он не громко и ткнул пальцем в рядом стоящих казаков.
Двое отбежали. Все притихли. Атаман мазнул одному убитому пальцем по шее, сняв подсохшую каплю крови. Потом мазнул этой каплей по внутренней стороне предплечья своей руки.
Яд11, сказал он. Рука немеет. Пёсья смерть. Убили их.
Кто?! Кто?! Раздались голоса.
А вот мы сейчас и спросим. Достать сюда кузнеца и жонку его.
Мокша и Лёкса всё это время находились в своём чёлне и, наблюдая за происходящим, мало что понимали. Когда их насильно стали вытягивать из лодки, Мокша было взъерепенился, но его стукнули несколько раз боевой нагайкой и он зашёлся от боли.
Пока он отходил от болевого шока, их вытащили на берег и кинули к ногам атамана.
Ну, медленно начал атаман. Кто с вами ещё был, когда мы вас взяли?
Никого! Истерично крикнула Лёкса, косясь на лежащего в беспамятстве Мокшу.
Мы сейчас сначала твоего мужика на ленты порежем, потом тебя. Говори, сука! Атаман хлестанул Лёксу плетью, сложенной вдвое. Двойная гибкая «палка» плотно пришлась по кожушку и он лопнул по спине. Лёкса завизжала.
Санька не стал наблюдать продолжения экзекуции и два раза выпустил стрелы. Атамана он почти не видел, и попал в стоящих рядом. Это были его последние сильно ядовитые стрелы. Все остальные стрелы предназначались для мелкой дичи. Яд ещё имелся, но подготовить боезапас он не успел.
Стоящие перед атаманом казаки задёргались и упали на землю. Остальные, три выпущенных Санькой стрелы, противников смертельно не поразили, но затормозили. Все казаки рассыпались по берегу реки и попрятались за его намытой водой кромкой.
Санька, помня про ушедших в дозор казаков, метнулся в лес, оставляя убойную позицию.
К тому времени очнулся Мокша и Лёкса, схватив его под руки, помогла подняться и потянула в лес. Кое-как, но они добрались до чащи и скрылись в кустарнике.
Руби ужы12! Уходим! Крикнул атаман и казаки разбежались по своим стругам. Прячась от стрел, они перерубили верёвки и оттянули чёлны от берега. Вскоре струги исчезли за поворотом. Только голоса дозорных, догонявших струги по берегу, некоторое время были слышны. Никто не собирался сопротивляться неведомым стрелкам. Глаза у страха, как говориться, велики.
Два казачьих струга и чёлн Мокши остались стоять у берега, зацепившись днищем за мелководье, а пять тел лежать на берегу.
Санька далеко отбегать не стал, а забрался на попавшийся на пути вяз. Спрятавшись почти на самой его верхушке, он увидел, как казачьи струги уходят, быстро вращая и хлопая по воде вёслами. Портом он увидел убегающих в лес Мокшу И Лёксу, но окликать их не стал, а проследил, чтобы по их следу никто не пошёл.
Не заметив преследователей, Санька озадачился оставленными казаками чёлнами, и почти не таясь, поспешил к реке.
Глава 3.
Санька, Мокша и Лёкса жили в лесу до начала заморозков. Вниз по реке дорога была закрыта. В деревню возвращаться вроде, как рановато. Но они жили не тужили. Лето благодатная пора. Срубив себе шалашик они славно устроились и проводили время в тех же хлопотах, что и ранее заготовками на зиму.
Основа питания этого времени корнеплоды и сушёные грибы ягоды, произрастали повсеместно и в лесу и по берегам реки. Здесь заниматься заготовками было даже проще, потому, что рядом никто не жил. Следующее поселение стояло ниже по реке, ближе к устью. Кочевники жгли городки и угоняли люд постоянно, вот и не селились русичи по степным рекам. Всё больше в леса забраться норовились.
Санька нашёл родителей по следам и по запаху и вернул к реке.
Как-то так получилось, после передряги с казаками, что не смотря на свой возраст, Санька заимел равный с отцом голос. Мокша даже нарочно прислушивался к мнению сына и переспрашивал, что думает по тому или иному вопросу сын. Он так и спросил его, когда они сидели в ту первую ночь, после освобождения в шалашике: «Что делать будем?».
Санька рассудительно высказался по этому вопросу и они остались жить в лесу. Пока. Рыбалка, охота, это всё для Саньки было настолько привычно, что и в их организации Мокша вскоре стал слушать сына.
Санька знал тысячи способов добычи рыбы, мяса или птицы. В том числе и экзотических. Многие рыбаки-охотники шли в лес не за добычей, а за «канителью», как говорил Санька, и за экзотикой. Они нарезали дудок-манков на гуся и утку, поймали уточку и гусыню, и на них, как на приманку, ловили и стреляли птицу. Соли у Мокши было мало, но и это не стало проблемой. Соль добыли из золы.
Жгли костры, давали им хорошо прогореть, собирали золу, заливали кипячёной водой и настаивали. Через пять часов вода становилась солёной. Её сцеживали, выпаривали и так солили мясо и рыбу. И коптили. Коптильню соорудили тоже по Санькиной схеме: с большой коптильной камерой, собранной из жердей и лозы, дымоходом и печью.
Очень вкусными получалось мясо осетровых. В Саранте водилось всё! И стерлядь и другие осетровые. Они полосовали мясо, солили, вялили и коптили. А раков было столько, что они выползали на берег.
Так в пиршествах прошло лето. И снова возник тот же вопрос: «что дальше?» Санька значительно подрос. Он очень желал расти и рос. Санька подтягивался на руках, висел вниз головой, держась ступнями за ветку. Стараясь не напугать родителей, он это делал в лесу, куда уходил ежедневно.
Лес звал его и Санька слышал зов. Лес звал его и в той жизни, но в житейских заботах и пьянках голос леса растворялся, не доходя до разума. Сейчас же, проведя больше двух лет с медведицей и две зимы считай в одиночестве, Санька лес услышал. Родители в третью зиму приходили реже. Мокша резал чёлн, и Лёксу одну в лес не отпускал, поэтому Санька был предоставлен самому себе.
Когда Санька впервые услышал и почувствовал лес, ему показалось, что он сошёл с ума. Это произошло тогда, когда Санька тренировал свои органы чувств. Он сидел у входа в берлогу и всматривался всеми своими «фибрами» в наполняющийся темнотой лес.
Солнце уже село и лес погружался в тишину. Последние белки и бурундуки прятались по дуплам и Санька слышал шуршание их когтистых лап. Он услышал тихое хлопанье крыльев филина и крадущуюся поступь куницы. Оба этих звука вдруг огласились вскриками попавшихся в их лапы жертв.
Не добежали, сказал Санька, ясно мысленно увидевший картины лесной трагедии. Но чья-то гибель в лесу означала чью-то жизнь и Санька не озаботился и не опечалился чужой смертью. В лесу только волки могли зарезать жертву не ради еды, а ради охоты. Остальные хищники убийством не злоупотребляли.
Поэтому с волками у Саньки были свои счёты, и он ходил со стрелами, смазанными «пёсьей смертью». Был у него и «нож», сделанный из широкого наконечника стрелы Мокши, как раз подходящего для руки малыша. Этот нож, тоже отравленный, и спас как-то Саньку от волчьих клыков.
Вслушиваясь в лес, Санька услышал вопрос:
Ты кто?
Малыш тогда испугался, встрепенулся и мысленную связь с лесом потерял. Но он его услышал и знал, что может услышать ещё. И хотя, как он не пытался, связь с лесом не устанавливалась, надежды и веры он не терял.
* * *
Что делать будем? Как-то вечером спросил Мокша сына. Если тут остаёмся, надо землянку углублять.
Они к тому времени нашли недалеко от реки огромное поваленное дерево, в его корнях соорудили землянку и жили в ней.