Райгород - Гулько Александр, читать онлайн бесплатно (полностью)

Александр Гулько

Райгород

Оформление Андрея Бондаренко

* * *

Посвящается

МОЕЙ МАМЕ,

которая с готовностью подтвердит, что все персонажи, обстоятельства их жизни и даже некоторые исторические факты, описанные в настоящей книге, плод воображения автора.

Пролог

Солнечным июльским днем по тихой тенистой улице, круто поднимающейся от Южного Буга к центру города, убрав руки за спину, медленно шагает высокий крепкий старик. Он одет в синий шевиотовый костюм с вытертыми до блеска рукавами и белую застиранную рубашку. На голове его серый бесформенный картуз, на ногах стоптанные, покрытые пылью ботинки. Утомленный жарой и крутым подъемом, старик время от времени останавливается. Сняв картуз, утирает им лоб, тяжело вздыхает и что-то бормочет. Отдышавшись, разочарованно машет рукой и идет дальше. Миновав невысыхающую лужу у водопроводной колонки и увитый диким виноградом забор, он сворачивает в узкий переулок и через минуту оказывается во дворе своего дома.

Жарко. В знойном мареве кружатся мухи. Пахнет горячей пылью и нагретой травой. В зарослях чертополоха дремлет кот. Суетясь и чирикая, в пыли купаются воробьи. Беспокойные голуби требуют свою вечную «че-куш-ку!». На старой покосившейся скамейке сидит Роза, соседка старика. На ней цветастый сатиновый халат и разношенные тапки на босу ногу. Уложив внука спать, Роза вышла подышать свежим воздухом, уселась в тени ветвистой акации, разомлела и задремала.

Увидев ее, старик радуется, думает, что наконец-то есть с кем словом перемолвиться. Тем более что он сегодня уже успел побывать на кладбище, в собесе, в сберкассе, и у него куча новостей. Старик осторожно опускается на край скамейки и тихо прокашливается.

Здравствуйте, дядя Лева! произносит Роза, не открывая глаз. Ну, что слышно?

Старик ждал этого вопроса. Он рад, что Роза не торопится и готова с ним поговорить.

Хочешь хохму? усаживаясь поудобнее, начинает старик. Я сегодня пришел в сберкассу, так меня не хотели пускать! Охранник подумал, шо я нищий! «Ботинки, сказал, у вас рваные!» Я нищий! Как тебе это нравится?! Если б этот, извини за выражение, поц, знал, сколько у меня денег на книжке, он бы так со мной не разговаривал!

Роза открывает глаза и как бы ненароком опускает взгляд на стариковские ботинки.

Шо ты смотришь?! восклицает старик. Это я специально надел! Шоб та баба в собесе увидела, какой я бедный, и быстро все оформила. Ты же знаешь, как это у них принято: заявление, рассмотрение, перерасчет Как говорится, афн бойдем бакцах кнышес[1].

Пока Роза мысленно переводит, старик продолжает:

Слушай, ты б ее видела! У нее та-а-акие ногти! Длинные, красные. А!.. Вот мне интересно, как она с такими ногтями стирает, варит, дом убирает!

Я ее знаю вздыхает Роза. Галя, на Островского живет, за колонкой Не помните? Ну, неважно Короче, у нее муж все делает.

Муж?! изумляется старик. Муж варит?!

И стирает! И дом убирает!

Ой-ой-ой-ой закрыв глаза, качает головой старик. Кого-то это мне напоминает

«Сейчас опять про сына заговорит» думает Роза. И действительно, не проходит секунды, как старик произносит:

Ты можешь мне объяснить, почему нельзя приехать? Чем Сема так занят, шо ему нет времени родного отца навестить?

Дядя Лева, мы уже сколько раз за вашего Сему говорили! устало произносит Роза. Во-первых, не близкий свет. Во-вторых, он занят, он большой начальник

Он не просто начальник, Розочка, он министр! уточняет старик.

Вот! соглашается Роза. И добавляет: Вы думаете, мой Аркадий лучше? Я ему говорю: «Как ты в этой Москве живешь? Шум, гвалт, можно с ума сойти» А он отвечает: «Большой город делает меня твердым!» Хотела бы я знать, что это значит

И не говори, Розочка, соглашается старик, они все такие, все поколение. За внуков я вообще молчу Раньше ведь как было? Погромы были, революция, голод, войны. Через что мы только не прошли! А жили как положено! Дети уважали родителей, жена была жена, муж был муж! Брат помогал брату, сосед соседу. А сейчас? Все образованные, сытые, дом полная чаша, а живут черт знает как!

Роза пытается что-то сказать. Но старик не дает.

Не перебивай! хлопая себя по колену, повышает он голос. Вот скажи, почему дети от родителей получают рост, волосы, уши, я знаю нос. А мозги не получают, а?

Роза давно знает старика. Больше сорока лет они живут по соседству. Вся жизнь, как говорится. Роза не хочет огорчать пожилого человека, опасается за его здоровье.

Дядя Лева, а что Нюма пишет? выждав мгновение, меняет она тему.

Нюма? Пишет Кстати, я его за это тоже однажды спрашивал. Еще до того, как он уехал. Так знаешь, что он мне сказал? Сказал, шо я темный человек! Есть, говорит, такой ген, шо отвечает за волосы и прочее. Ген-шмен Я ему спрашиваю: «Хорошо, я старый, необразованный, а ты молодой, грамотный. Так скажи, а нет такой ген, шоб отвечал за совесть?» Так он с меня смеялся

Роза сочувственно качает головой.

Я, Розочка, так думаю, продолжает старик, каждое поколение должно быть лучше предыдущего! Лучше! Ты согласна? Роза опять кивает.

Вот умница! Приятно с тобой разговаривать, Розочка! Только кто нас слушает?! Никто И поговорить нема с кем! Когда-то можно было со стариками обсудить, с раввином посоветоваться. А сейчас я уже сам старик. За раввина и говорить нечего, кто его видел!

Бабушка-а! слышится из открытого окна.

О! вскакивает Роза. Борюсик! Иду, любочка, иду! Что тебе дать? Есть бульончик, курочка, котлетки

В окне появляется заспанный пятилетний Борюсик и сообщает:

Мор-р-роженое!

Шоб ты нам был здоров! умиляется старик. Бежи, Розочка, бежи, гэй гезинтэрэйт![2]

Роза торопливо прощается и, подобрав ногами свалившиеся тапки, убегает.

Оставшись один, старик опять вздыхает. Закрыв глаза, думает, что у него, слава Богу, тоже есть внуки. Вспоминает, что когда-то и они были маленькие, а сейчас выросли, разъехались. «Как там Нюма? думает он про младшего. Нужно ему написать. Напишу, что в собесе был, за Розу напишу, за ее внука. А в конце» И, прикрыв глаза, старик думает, о чем еще поведает внуку. Ему надоело описывать погоду, быт, соседей, отвечать на вежливо-дежурные вопросы о собственном здоровье. Он хочет написать что-то важное. Вспомнить мудрую притчу, дать дельный совет. Но никак не удается подобрать правильные слова. Из-за этой чертовой жары невозможно сосредоточиться. Он отвлекается, быстро устает. Садится и тут же засыпает. Ему и сейчас хочется закрыть глаза, подставить лицо теплому ветерку и подремать. Недолго, пять минут

На соседней улице дребезжит трамвай. Вслед ему лает потревоженная собака. Потягивающийся кот пугает стайку суетливых воробьев. Они с шумом разлетаются. Из раскрытого окна слышится: «Передаем сигналы точного времени. Начало шестого сигнала соответствует» И сразу же слышится диалог Розы с внуком. Он, кажется, согласился на котлетки.

Старик открывает глаза и оглядывает пустой, залитый ярким послеполуденным солнцем двор. Вспоминает, что почти так же когда-то выглядела в Райгороде улица его детства. Конечно, не было машин, бензиновой гари, асфальта, столбов с проводами, радиоточек Но так же светило солнце, отбрасывала тень акация, лаял злобный пес у дяди Василя, так же пахла горячая трава, звучали детские голоса Он думает, что прошло столько лет, а ничего, в сущности, не изменилось. Он прожил длинную жизнь, и в ней случалось всякое. Горе, потери, разочарования Хотя и хорошего было немало. Чего больше? Он и сам не знает. И даже хотел бы узнать, так никто не понимает, как это измерить. Хорошо бы встретить какого-нибудь мудрого человека и все ему рассказать. Но кому интересна чужая жизнь?! Каждому, как говорится, своего хватает Но, если представить, что такой человек найдется, он бы рассказал. Честно, не упустив деталей, не утаив фактов. И когда он закончит, пусть этот человек скажет: «Да, Лейб Гройсман, ты прожил достойную жизнь». Или, наоборот, разочарованно покачает головой и спросит: «Не стыдно?» Но еще лучше, если бы этот человек ничего не сказал, а просто взял да и положил все на бумагу.

Часть первая

Городок, название которого вынесено на обложку этой книги, долго назывался иначе не Райгород, а Крайгород. Что было довольно символично. Основанный в пятнадцатом веке, он несколько столетий находился на краю в буквальном смысле этого слова. Вначале на южном краю Великого княжества Литовского, потом на восточном рубеже Речи Посполитой. Позже у северной границы Османской империи, а когда турок изгнали поляки, опять стал польской приграничной крепостью.

Возможно, такое название сохранилось бы и до нынешних времен, но в конце восемнадцатого века произошел очередной раздел Речи Посполитой, и городок оказался в составе Российской империи. Именно тогда в его названии произошли изменения: городок стал местечком, и из его названия исчезла буква «К». То есть Крайгород превратился в Райгород. Что с учетом геополитических перемен, вероятно, тоже должно было стать символичным.

Если местные украинцы и поляки возражали, то евреи отнеслись к изменениям философски они их просто не заметили. Ибо что «на краю», что «в раю» евреям жилось примерно одинаково. Стараясь не конфликтовать с властями и соседями, они во все времена тщательно оберегали свою обособленность, землю не пахали, ремесленничали, торговали. Но главное хранили традиции и бережно передавали их из поколения в поколение. И какие бы беды ни происходили опустошительные татарские набеги, резня отрядов Богдана Хмельницкого, произвол польских панов, рекрутская повинность, евреи никогда из тех мест не уходили. Более того, женились, рожали детей, строили дома и синагоги, развивали ремесла, расширяли торговлю. В общем, врастали в эту землю и обустраивались так, будто собирались здесь жить вечно.

В конце девятнадцатого века в Райгороде жили примерно четыре тысячи человек. Треть из них были евреи. Жили все более или менее дружно, друг другу не помогали, но и не мешали. Время от времени местный ксендз пан Тадеуш Липницкий, православный батюшка отец Илларион и глава еврейской общины реб Моше даже собирались вместе, чтоб выпить по стаканчику и поговорить за жизнь. Ребе рассказывал о тяжелой жизни евреев слухи о погромах, высокие налоги, урядник-грубиян Пан Тадеуш и отец Илларион его успокаивали, говорили, что нужно надеяться, верить и все изменится к лучшему. «Когда?» устало вздыхал ребе. «Скоро! отвечали святые отцы. Не за горами двадцатый век, век просвещения и прогресса» Ребе говорил, что, может, что-то где-то и изменится, но только не у нас. «Как не у нас?! восклицал батюшка. Не забывайте, где мы живем в Райгороде!» «У нас в первую очередь!» соглашался с батюшкой пан Тадеуш. Реб Моше качал головой и говорил: «Ну-ну Дай Бог! Посмотрим»

Глава 1. Начало

В марте 1897 года в Райгороде, старинном местечке на юге Подольской губернии, сыграли свадьбу. Сендер Гройсман, сын покойного Лейба Гройсмана, лавочника из Пеньковки, женился на своей троюродной сестре, дочери местного шорника Соне Бронштейн.

Знакомые с раннего детства, молодые давно все обсудили и обо всем договорились. Они будут любить друг друга всегда, нарожают много детей, а на жизнь станут зарабатывать торговлей откроют овощную лавку. Для осуществления этого плана они купят большой дом. Чтоб в одной его части можно было жить, а в другой торговать. Здесь же они будут учить своих детей грамоте и ремеслу, а со временем, когда состарятся, передадут детям и дом, и парнусу[3]. «Хороший план! одобрил ребе, подписывая ктубу[4]. Как говорится, в добрый час!»

Дом нашелся почти сразу. Причем именно такой, как они хотели, немного на окраине, но зато просторный и с двумя входами. Хозяин, булочник Волох, вдовец, собрался следом за детьми в Америку и выставил дом на продажу. Дети написали папе, чтоб продавал быстро, не торговался. Главное, чтоб хватило денег на билет на пароход, а уж там, в Америке, они его всем обеспечат, будет как сыр в масле кататься!

Так как Волох продавал недорого, денег, оставшихся Сендеру в наследство, хватило. Купчую оформили быстро, и сразу после Пурима[5] молодые въехали. В задней части дома, с выходом на сад, огород и сарай, стали жить сами. А в той части, что выходила на шумную, ведущую к базару улицу, открыли овощную лавку.

Сендер был человек простой и добрый. Продолжая семейную традицию, дело свое знал хорошо, вел его разумно, толково. Но главное, с удовольствием. Утверждал, что, если бы не субботы и праздники, никогда бы лавку и не закрывал. «Сендер, ша! посмеивались соседи. Сделай перерыв! Смотри, жена убежит! Не сглазить бы, такая красавица»

Соседи говорили правду. Соня действительно была красива. Причем той теплой, глубокой и лишенной внешней яркости красотой, которая отличает женщину по-настоящему красивую от заурядной красотки.

Целыми днями, хлопоча в лавке, Сендер и Соня ждали ночи, чтоб, забыв об усталости, поскорее оказаться в жарких объятиях друг друга. Засыпая, держались за руки и видели одни и те же сны. Просыпались с рассветом, чтоб с улыбкой встретить дела и заботы нового дня.

Так в трудах и радостях протекала их жизнь. Была любовь, пришли успехи в торговле, появился достаток. Только детей все не было. Вначале вообще ничего не складывалось. В следующие полгода Соня два раза беременела, но оба раза случались выкидыши.

Супруги переживали, думали, что не могут иметь детей, так как состоят в родстве. Ходили к раввину советоваться.

Это вряд ли, отвечал ребе. Если двоюродные, то, конечно, не очень хорошо а троюродные так это разрешается. Это можно Но надо соблюдать заповеди, молиться. И, даст Бог, все получится!

Сендер и Соня делали все, как велел ребе. Продолжали соблюдать заповеди. Молились два раза в день, утром и вечером. И в каждой молитве просили Бога дать им потомство. Соня хотела дочку, Сендер, разумеется, сына.

Только через год Бог услышал их молитвы. В мае Соня забеременела, а в январе 1901 года, первого числа, родила. К радости Сендера, сына. Назвали его согласно традиции в честь не дожившего до радостного дня рождения внука папиного отца Лейбом.

Морозным утром следующего дня на базарной площади встретились раввин и православный батюшка.

Если вы еще не знаете, оглаживая длинную густую бороду, пробасил батюшка, я вам сообщаю: у Сендера Гройсмана вчера родился первенец!

Это я не знаю?! воскликнул ребе, пощипывая жидкую бороденку. Я знал еще Еще до того!

До чего? удивился батюшка.

Не имеет значения! отмахнулся ребе. Вы не поймете! В Талмуде сказано

Святые отцы время от времени пускались в богословские споры. Ребе и сейчас был готов начать дискуссию. Но батюшка замахал руками, улыбнулся и примирительно произнес:

Главное, чтоб был счастливым! Кстати, хочу вас попросить: когда будете делать брит[6], не забудьте, что ребенок особенный! Родился в первый день нового века.

Раввин не признавал юлианского календаря, но на всякий случай спросил:

Как именно я должен иметь это в виду? Как-то иначе резать?

Резать красиво! расхохотался батюшка. Потом энергично потер красные от мороза щеки и добавил: Буду за него молиться. Если, конечно, позволите

Почему нет! разрешил раввин. Хуже не будет!

И, похлопав друг друга по плечам, они разошлись.

Так, получив двойное благословение, маленький Лейб стал расти. В десять месяцев он пошел. В два года заговорил, причем сразу на двух языках на идише и по-украински. В четыре бегло читал на иврите. В семь, немного поучившись в хедере[7], быстро овладел основами арифметики. Спустя еще год меламед[8], встретив Сендера на улице, сказал, что его сын может больше в хедер не приходить.

Я недостаточно плачу? забеспокоился Сендер.

Я недостаточно знаю! ответил учитель. Мне больше нечему его научить. Отправьте мальчика в Умань или даже в Киев, в ешиву[9]. Он, с Божьей помощью, может стать хорошим раввином.