Знаешь, она меня заинтриговала! Хотелось бы познакомиться с ней.
Спокойные воды еще глубоки? расхохотался Уолрейфен.
О, эти водовороты! заметил Макс, вскинув черные брови. В них все бурлит, желаний немерено, и все противоречивые
Миссис Монтфорд всего лишь экономка, причем высокомерная как леди, сказал Уолрейфен, расправляя перед зеркалом складки шейного платка.
Так возьми и уволь ее.
И на кого я взвалю эту работу? усмехнулся Уолрейфен. Да и за что ее увольнять? Ничего предосудительного она не совершила. И вообще, какое мне до нее дело?
Ну, судя по тому, как бегают твои глаза, дело все-таки есть. Поднявшись, Макс открыл дверь. Так что освободить свою жизнь от Как ты это называешь? Благотворное невмешательство? Да, от этого самого, благотворного, тебе вряд ли удастся. Соболезную, друг мой!
Оставь в покое это проклятое письмо, и пойдем, отозвался Уолрейфен раздраженно. На улицах вокруг Уайтхолла уже, наверное, собралась толпа не протолкнешься.
Да, и кто в этом виноват?
Предсказание Уолрейфена оправдалось: когда они добрались до Чаринг-Кросс, пришлось локтями прокладывать себе дорогу в толпе. Подошло время перерыва, и клерки в черных мундирах привычным потоком хлынули из Вестминстера в ближайшие кафе. В коридорах конторы Макса тоже было оживленно: сновали туда-сюда полицейские в синей униформе и высоких фуражках; лестничные пролеты были запружены разного рода служащими, в том числе и дамами.
Сквозь весь этот хаос, громко переговариваясь, друзья в конце концов добрались до кабинета Макса, но он оказался занятым. У окна стояли леди и джентльмен и наблюдали за суматохой внизу. На звук открывшейся двери леди обернулась, но Джайлз и без того знал, что это Сесилия, молодая вдова его отца, со своим вторым мужем Дэвидом, лордом Делакортом.
Добрый день, Сесилия, Делакорт, поклонился Уолрейфен. Какая неожиданность!
Привет, Джайлз, дорогой, отозвалась леди Сесилия. И Макс! Мы очень надеялись дождаться вас.
Сесилия подошла к Уолрейфену и уже подставила, как обычно, щеку для поцелуя, но он не успел: из-за юбок леди неожиданно выскочил маленький мальчик и, бросившись между ними, затараторил:
Джайлз! Джайлз! Мы видели сержанта Сакса, и он разрешил мне надеть его фуражку! Вы с лордом Венденхаймом тоже будете участвовать в параде?
Нет, Саймон, подхватил ребенка на руки Уолрейфен, но я собираюсь произнести очень скучную речь. Знаешь, я бы тоже хотел такой мундир, как у Сакса. Особенно мне нравятся большие медные пуговицы: прямо горят на солнце.
Мальчик засмеялся, а Делакорт, отходя от окна, пояснил:
Сесилия и Саймон очень хотели посмотреть церемонию присяги новой лондонской полиции. Надеюсь, мы вам не помешали?
Он хотя и обращался к Венденхайму, но смотрел на Джайлза.
Конечно, нет, успокоил его Макс.
Вот и замечательно. Если у джентльменов расписание и тексты речей на руках, может, мы отвезем вас в Блумсбери в нашем экипаже? Саймон, забирайся ко мне на плечи, и пойдемте вниз.
Мальчику не нужно было повторять дважды. Макс распахнул дверь, а Сесилия, улыбнувшись, взяла Уолрейфена под руку и тихонько сказала:
Я так горжусь тобой, Джайлз, и чувствую себя любящей мачехой.
Что вы такое говорите, Сесилия, шепотом возразил Уолрейфен, пропустив всех вперед и глядя в ее добрые голубые глаза. Какая вы мне мачеха? У вас теперь есть муж и дети.
Но разве одно другому мешает? удивленно взглянула на него Сесилия. Я всегда заботилась о тебе. Нет, конечно, на роль матери я не претендую, но, может, как сестра
Сесилия всегда себя так вела, как сестра, и это все, на что Джайлз мог рассчитывать теперь. В глазах церкви она была его матерью и, таким образом, не могла стать кем-то иным именно этого добился его отец, женившись на ней, черт бы его побрал! А затем, словно этих мучений Джайлзу было мало, взял и скончался, а Делакорт, этот негодяй, недостойный целовать даже подол ее платья, ловко влез в ее жизнь. И вот что удивительно: он стал верным мужем и даже, как это ни странно, начал нравиться Джайлзу.
Я старше вас, Сесилия, напомнил Уолрейфен, пока они шли по лестнице. Когда вы с отцом поженились, мне было двадцать три года, и я уже заседал в палате общин. Так что, по-моему, продолжать называть себя моей мачехой по меньшей мере нелепо.
Бедный, бедный Джайлз! Сесилия остановилась и, мило надув губки, с легкой усмешкой похлопала его по щеке. Хочешь ты того или нет, но мы трое часть твоей семьи, и раз уж мы заговорили об этом, скажи: как поживает Элиас?
Сесилия, министерство внутренних дел не место для леди, проигнорировав ее вопрос, заметил Уолрейфен. Не лучше ли вам отправиться на Керзон-стрит, где вам и положено быть?
Слишком уж ты суров, дорогой! рассмеялась Сесилия. Ну как я могла это пропустить? Пиль никогда бы не смог протолкнуть этот закон через парламент без твоего влияния и упорной работы Макса. Все так говорят.
Возразить на это было нечего, и до охраняемой трибуны для зрителей они шли молча, чтобы присоединиться к публике, приветствовавшей взмахами рук только что созданную столичную полицию, проходившую парадом в новой униформе. В развевающихся плащах и башнеобразных фуражках лондонские полицейские представляли собой незабываемое зрелище. Скучные речи быстро кончились, новые офицеры принесли присягу, и приветственные аплодисменты смолкли. Распрощавшись с семейством лорда Делакорта, друзья отправились пешком по Аппер-Гилфорд-стрит.
Она редкая женщина, не правда ли? заметил Макс, когда Сесилия помахала им вслед.
Некоторое время Уолрейфен хранил молчание, потому что не было таких слов, которые бы точно характеризовали эту леди, потом спросил:
Если уж речь зашла о редких женщинах, то где твоя жена?
Дома в Глостершире, где же еще? буркнул почему-то недовольно Макс.
А как ты, дружище? Поедешь к ней? Город ведь скоро опустеет охотничий сезон.
На Рассел-сквер к ним подбежал мальчишка-газетчик, но Макс отмахнулся от него.
Наверное, поеду. Обычно мы проводили зиму в Каталонии, но с появлением младенца Нет.
Ты мог бы остаться в городе с Пилем, предложил Уолрейфен.
Он, возможно, тоже поедет домой, покачал головой Макс. Его отец при смерти.
О! Значит, скоро он станет сэром Робертом? Титул взамен любимого отца. Он, наверное, посчитает это не слишком большой удачей.
Ты чувствовал то же, когда умер твой отец? Макс с любопытством посмотрел на друга.
Его смерть потрясла нас всех, после долгого молчания ответил Уолрейфен, уставившись куда-то вдаль. У него было великолепное здоровье.
Дружище, ты не ответил на мой вопрос.
Ты что, так и остаешься полицейским инспектором до конца своих дней? пробормотал Уолрейфен. Нет, Макс, ничего такого я не чувствовал, когда умер отец. Мы с ним никогда не были близки, несмотря на усилия Сесилии, а с ней вообще почти не говорили о его смерти. И, положа руку на сердце, не могу сказать, что был очень огорчен, узнав, что его не стало. Удивлен, потрясен да, но чтобы горевать, испытывать боль нет. Из-за этого ты станешь хуже думать обо мне?
Нет, конечно, тихо сказал Макс и, к удивлению Уолрейфена, дружески похлопал его по спине. Как я могу плохо думать о тебе ведь ты мой друг. Просто я считаю, тебе не стоит оставаться здесь, в городе, одному, как ты собираешься.
На мгновение Джайлз задумался над его словами, но, по правде говоря, ехать ему было некуда. Сесилия, конечно, приглашала его в имение Делакорта в Дербишире, но ему казалось не по-джентльменски воспользоваться гостеприимством человека, в жену которого влюблен. Конечно, он всегда мог поехать в Глостершир к Максу и Кэтрин и провести сезон охоты у них в имении друг готов был пригласить его, но теплые и такие домашние отношения, царившие в их разросшейся семье, всегда вызывали у него чувство необъяснимой неловкости, как будто он вмешивался во что-то очень личное. Значит, оставался только Кардоу с его проблемами
У меня очень много дел, ответил наконец Уолрейфен. Столько всего нужно успеть до возобновления работы парламента. Существует теневая поддержка этой новой ассоциации радикальных реформ, и Пиль не зря обеспокоен. Равенство прекрасная идея, и я в принципе поддерживаю ее, но все может выйти из-под контроля.
Мой отец тоже когда-то поддерживал радикальное движение, сказал Макс, но получил за это пулю в голову. Так что, Джайлз, будь осторожен, иначе и твои благородные стремления приведут к чему-нибудь подобному. А я и вовсе окажусь в дурацком положении, когда мне придется разбираться, кто это сделал: виги, тред-юнионы, сборище радикалов или твоя собственная треклятая партия.
Но, Макс, кто-то ведь должен беспокоиться о будущем Англии. Пожал плечами Джайлз. Это цель всей моей жизни.
О, мой друг, рассмеялся Макс, жизнь это не только работа! Есть еще семья, дети! Женись ты наконец, ведь пора уже подумать и о наследнике.
Ну, на этот счет беспокоиться не стоит: у меня есть пара дальних родственниц где-то в не знаю где: возможно, в Пенсильвании. Если наследство окажется стоящим, одна из них вернется. Американцы корыстолюбивы до мозга костей.
Но разве здесь, в Сомерсете, не найдется для тебя пухленькой хорошенькой девчушки? рассмеялся Макс. А кроме того, тебе нужно поехать в Кардоу и поставить, наконец, эту дерзкую экономку на место.
Миссис Монтфорд? тоже рассмеялся Уолрейфен. Я с удовольствием задушил бы ее.
Скажи-ка мне, приятель, остановился Макс и с любопытством взглянул на друга, эта твоя миссис Монтфорд молодая?
Думаю, да, равнодушно пожал плечами Уолрейфен. Они всегда такие.
Что ты хочешь этим сказать?
Их нанимает дядя Элиас: понимаешь, что я хочу сказать?
Ах, значит, у нее есть еще обязанности, кроме ведения хозяйства?
Ну, неохотно признался Уолрейфен, так было всегда, но ведь дядюшка уже немолод. Однако я знаю, что они с миссис Монтфорд часто и ожесточенно ссорятся.
Да? И откуда эти сведения? поинтересовался Макс.
От Певзнера, дворецкого. Думаю, миссис Монтфорд во все сует свой нос. Но так как дядя Элиас никогда мне не жаловался, можно предположить, что между ними что-то есть: майор не склонен к филантропии.
Некоторое время они молча шли по Беркли-сквер, потом Макс спросил:
Как сегодня твоя нога, Джайлз? Мне кажется, ты немного хромаешь.
Какое тебе дело до моей ноги? проворчал Уолрейфен, притомившись от Макса и его рассуждений. Хватит уже говорить об этой ерунде.
Макс удивленно посмотрел на него: о какой такой ерунде речь? О ноге? Об отце? О Кардоу? Вариантов множество и ни одного приятного! Но, будучи хорошим другом, уточнять он не стал.
Глава 2
Сырую мрачную башню замка Кардоу, заваленную сломанной мебелью и разным хламом, прислуга уже давно обходила стороной. Северная же башня, смотревшая через залив на Уэльс, совсем другое дело. На ее верхнем этаже даже сохранилось кое-какое ценное имущество Кардоу возможно, потому, что слуги и жители деревни верили, что в замке обитают привидения.
Заключавшиеся в Кардоу браки имели обыкновение заканчиваться трагически. Так, в начале XVII века жена третьего графа бросилась из окна пятого этажа и разбилась. С тех пор немало слуг, которые с вытаращенными глазами нетвердой походкой поднимались на холм после вечера, проведенного в «Королевской гавани», видели призрак леди Уолрейфен, прогуливавшейся по парапету.
Осторожно открыв дверь, Обри высоко подняла фонарь и осветила чердак. Свет отразился от огромной круглой каменной рамы и немного ярче от зеркального окна, вставленного в нее, но призраков видно не было.
О-о боже! прошептала Бетси, когда пламя неровно задрожало. Как вы думаете, здесь есть летучие мыши, миссис Монтфорд?
Ничего удивительного, если не только летучие, но и обычные мыши и пауки.
Но самое страшное летучие мыши, мэм!.. дрожащим голосом проговорила Бетси. Говорят, они высасывают из человека кровь.
Ничего подобного: летучие мыши не пьют кровь, храбро объявила Обри, хотя таковой себя не чувствовала и уже начала жалеть, что не осталась внизу, где им ничто не угрожало. Мне нужны эти портреты, если они здесь, наверху, Бетси. Сколько их, вы сказали?
Полагаю, не меньше полудюжины, мэм, ответила служанка, отодвинув прочь старую детскую коляску и спугнув этим в темноте мышь, отчего та запищала. Но мы их не унесем: они все очень большие.
Веником, который принесла с собой, Обри смахнула завесу паутины, и словно по волшебству появился огромный портрет по высоте больше ее роста.
Святые небеса! Не хотите взглянуть? шепотом обратилась она к Бетси.
О, благодарю! тоже прошептала та. Думаете, это та, что бросилась из окна?
Нет, это была другая леди: в свободном платье, какие носили всего каких-нибудь сто лет назад.
Скорее всего, это прабабушка майора. Обри повесила фонарь на гвоздь, торчавший из каменной кладки. Помогите мне отодвинуть его в сторону.
Они вдвоем с трудом отодвинули портрет, а за ним оказался другой, еще больше и величественнее, но время его создания, к сожалению, определить не удавалось, так как молодая леди, изображенная на нем, была в маскарадном костюме в греческой тоге и с венком на голове.
Вот эту я знаю, уверенно сказала Бетси. Это ее сиятельство, которая прыгнула с галереи и сломала себе шею. Портрет висел в холле, когда я нанялась сюда посудомойкой.
Прыгнула? ужаснулась Обри.
Ну, кто что говорит, пожала плечами Бетси, то ли прыгнула, то ли упала. Это мать нынешнего лорда он тогда был еще подростком. С ним творилось что-то ужасное, и все эти разговоры о самоубийстве А церковь подняла страшный шум, так что старому лорду пришлось, чтобы успокоить святош, построить новый дом для приходского священника.
Какой кошмар!
На этой семье лежит черная печать. Люди говорят, замок Кардоу проклят, и ни одна молодая жена никогда не будет здесь счастлива.
Что ж, несчастная леди должна вернуться к своему прежнему сиянию в холле, судорожно вздохнув, сказала Обри. Давайте отодвинем портрет, чтобы лакеи унесли его отсюда.
А что, мэм, если его сиятельство не захочет, чтобы эти картины снова повесили? явно не желая перенапрягаться, проворчала Бетси. Ведь кто-то же отнес их сюда зачем-то. Кроме того, эти голубые с золотом гобелены лет сто провисели в большом зале.
А что, кто-то сказал, что не желает их видеть? с некоторым раздражением вскинув брови, спросила Обри.
Мне кажется, я от кого-то слышала, мэм, но не припомню, от кого именно, пожала плечами Бетси, отряхивая руки от пыли.
Пусть так, но эти гобелены в ужасном состоянии: их все равно нужно привести в порядок, настаивала на своем Обри. Не можем же мы смотреть на голые каменные стены.
Бетси это, по-видимому, не очень волновало, но внезапно, когда они отодвинули в сторону картину, ее лицо осветилось радостью. В глубине прятался еще один портрет, на котором была изображена юная леди с почти такими же рыжими волосами, как у миссис Монтфорд.
О-о, мэм, взгляните! Это последняя леди Уолрейфен!
Обри взглянула на портрет, и у нее от удивления отвисла челюсть. Это был совершенно современный портрет хорошенькой женщины с круглым лицом и изумительными голубыми глазами, которые, казалось, смеялись, глядя на художника. Дама была пышнотелой, если не сказать полной, в вышедшем из моды платье с высокой талией.
Хм, не представляла себе почему-то чувствуя непонятное замешательство, заговорила Обри. Я хочу сказать, никто никогда не говорил, что его сиятельство женат или был женат.
Нет, мэм, не нынешний лорд Уолрейфен, рассмеялась Бетси. Это его бывшая мачеха, леди Сесилия Маркем-Сандс. Портрет написан в Лондоне незадолго до того, как они обвенчались со старшим братом майора Лоримера.