Я веду себя как ни в чем не бывало и достаю тряпицу.
Та же процедура, что и вчера, говорю пацану.
Тот строит лицо, но на нем сегодня шорты и он просто подставляет ногу. По-моему, лишай менее розовый. Хотя я так крепко желал, чтоб так оно и было, что, может, мне чудится.
Пока я держу ладонь над ногой и тру тряпицей, пытаюсь придумать, что сказать. Но эта вся так занята своим телефоном, что за мной и не следит. И тут я замечаю. Как же я вчера-то не увидел у пацана сзади вдоль ноги шрамы. Шрамы старые, хоть сам-то он и не дохрена какой взрослый, боже ты мой, да он их огреб, когда еще молокососом был небось. Прямые белые полосы ремень или помочи.
Неброски шрамы[22] всплывает у меня в голове. Чудна́я строчка. Нет в шрамах ничего броского. У меня самого все шрамы без всякого подвоха: один под левой коленкой еще от трехколесного велика, второй длинный, на запястье, от сетки с голубятни у Макдермотта. Шрам после аппендицита. В этом доме всяких несчастных случаев напроисходило сколько-то. Я еще совсем малявкой был, когда Лар, самый старший, съехал на велике с крыши сарая на слабо. Сенан сам себе того и гляди несчастный случай, вечно налетал на что-нибудь, кухонный стол завалил, когда ногами в нем запутался. Но никого из нас дома не били, это уж точно.
Пацан пялится на меня, понимает, что я заметил. Теперь-то гонору в нем поменьше.
Ну что, всё? Это хиппушка голос подает.
Чей бы этот малой ни был из этих двух, ни та, ни другая не того сорта, какие детей порют. Может, поэтому об отце речь и не заходит.
Извините, ага. Всё.
Отлично, спасибо. Она собирается, пятерку оставляет на каминной полке. У двери я спрашиваю, приведет ли она пацана завтра. Говорит, он явится.
После того, как хиппушка с пацаном уходят, Матерь призывает меня в кухню. Суетится.
Фрэнк, сделай одолжение. Мне надо сбегать к Сисси на пару часов, помочь ей с клиентами. Ты дома?
Не знаю. А что?
Берни чуток приуныл. Та встреча, какая у него в Дублине была. Надо было мне с ним ехать.
Что за встреча?
Фрэнк, если тебе есть дело до его благополучия, чего сам не спросишь? Он мне ничего не рассказывает, говорит она и натягивает жакет. Хочу, чтоб он был не один. У Сисси примерка с детским хором к Волчьей ночи. Я ей подсобляю с кройкой. Очень мудрено. Эти тройняшки у Кирнанов здоровенные как я не знаю что, а сами еще только в среднюю садовскую группу ходят. Дополнительную полосу сбоку вшивать приходится.
Что на ужин?
В холодильнике пиццы. На глубокий противень. Если ветчину счистишь, должно быть съедобно. Мне пора, я уже вся на ушах.
В том, что касается первоклассных ужинов, Матерь наша звезда. Она ничего не стряпает уже много лет с тех пор как вышла работать в супермаркет к Моррисси. Уж как ей там это удается, неведомо, но всегда найдется пицца-другая, завалившиеся за холодильную камеру, или же замороженный пастуший пирог, который случайно разморозился.
Как только Матерь удаляется, я иду узнать, не хочет ли Берни, чтоб я метнул в духовку и на его долю. Дверь в спальню у него заперта, и он мне даже не отвечает. Я слышу, как он там сопит. Когда он в приличной форме, никому его не переплюнуть. С ним от смеху заболеть можно. Но когда он вот такой, хоть иди напивайся. Пиццу я ему все равно сделаю.
Когда я доедаю первую пиццу, он все еще не спустился. Едва я берусь за вторую, как Скок присылает сообщение насчет потусоваться в нашей округе. Я помню, что Матерь просила меня посидеть с Берни, но если он весь вечер собирается торчать у себя в комнате, какая разница, есть я дома или нет? Пишу Скоку, и он тут как тут. Мы уже готовы выдвигаться и вот спускается Берни в халате и трениках.
Порядок, Берни, Скок ему.
Порядок, Скок, Берни ему, а сам ко мне спиной поворачивается и лезет в буфет за кетчупом. Кажется, у него глаза накрашены.
Мы пинту выпить. Хочешь с нами?
Скока я готов прибить. Берни нас всех своим настроеньем утопит.
Да с ним порядок, я такой.
Я не против, говорит Берни. Куда идете?
Как обычно, в Хмурого Дойла.
Порядок, Берни такой, а сам остальные куски пиццы заглатывает. Топает наверх переодеться. Ё-моё. Возвращается, лицо умытое, волосы в геле, готов на выход.
Клевая рубашка, Скок ему.
Берни доволен, как слон. Рубашка новая, небось в Дублине взял. С рисунком, но очень по фигуре. На ком-то смотрелась бы по-мудацки. Но Берни умеет такое носить. По крайней мере, не та, в какой он тут на днях спустился, девчачья блузка дальше ехать некуда.
Скок болтает всю дорогу в город, ни на какую волну между мной и Берни внимания не обращает. Жалею, что вообще согласился на эту пинту. Ждем на переходе через Кеннеди-авеню, мимо проезжают эти долбодятлы на тойоте, Слипнот у них на всю катушку или какая-то еще лабуда в том же духе. Один опускает стекло.
Блядский пидор, орет и из окна херачит чем-то в Берни. Попадает ему по руке, окатывает рубашку сбоку. Пакет молока. Кто катается на тачке и пьет при этом молоко, бля?
Паршивые блядские дикомрази! орет им вслед Скок и мечет свою колу в заднее стекло. Кола обливает машину, но та катит дальше.
Ты их знаешь? говорю Берни.
Нет.
Как, нахер, они его в толпе углядели, он же просто стоял?
Кажется, выпивку я все же пропущу, говорит Берни, пытаясь промакнуть мокрое пятно другим рукавом.
Забей, говорит Скок. Пойдем, по одной.
Ага, поддакиваю, хотя немножко не уверен.
Никто и не заметит, Скок ему, хотя видно, факт, что весь бок у рубашки насквозь.
Может, в другой раз.
Этот город кому хочешь мозги вынесет, говорит Скок.
Ага, Берни ему и разворачивается. Пока.
На его месте я пошел бы домой, хорошенько посмотрел на себя в зеркало и изменил себя до последней блядской крошки, до полного исчезновения. Я б из себя что-то такое сделал, чтоб не выделяться на публике никак. Но Берни не таков. Хвост пистолетом и пошел, весь из себя клевый.
Тут как в Средневековье, Скок мне. Надо этим летом убраться отсюда.
И дальше выезжает на свою любимую тему: если б сколотить чуток деньжат на перелет до Бразилии или Аляски, скажем, работу нашли б запросто. Вечно у Скока большие планы, вот только денег не хватает.
Сворачиваем на Мардайк-стрит к Хмурому, и тут Скок объявляет, что ему сперва надо проверить сигнализацию в доме у Рут.
Там он сразу отправляется к хомячкам в прачечный чулан. Никаких новорожденных. Озирается все проверяет. И тут до меня доходит: он же ключи от машины ищет.
Ну и, само собой, запирает он дом, мы уже собираемся двигать и тут он достает из кармана эти ключи.
Но когда Скок наставляет брелок на машину, та не отзывается. Я тоже пытаюсь ничего. Наконец до нас доходит: это не от лексуса ключи. Ну конечно, никто не собирался оставлять Скоку такой подарок. Это от Рутиной хонды-джаз, припаркованной сбоку. Скоку хоть бы хны.
Можем быстренько сгонять в Ати, глянем на ту группу, он мне, пока сам откатывает назад водительское кресло в лошняцкой вырвиглазно-зеленой тачке и поправляет зеркало.
Чего б и нет? Берни небось остаток вечера просидит дома, закисая у себя в комнате. Мне его жалко, но он последнее время какой-то сложный. В прошлом году перестал тусить с нами, ни на какие вечеринки в колледже меня даже не зовет. Видать, решил, что я его позорить буду перед новыми чуваками. С тех пор, как выпал из обоймы, со мной почти не разговаривает. Просто какой-то клубок скорбей по дому катается. Если не считать его вылазок с ночевкой в Килкенни или Дублин оттуда он возвращается весь распушенный. Не хочу сказать, что я по нему не скучал поначалу, но сейчас уж как есть.
Наверняка уже вылез в Сеть и всем рассказал, до чего хреновая у него жизнь, и город этот помойка, а братец его ну, что уж он там про меня говорит, наплевать. А если Скок поведет бодренько, вернемся задолго до того, как проявится Матерь.
Ну давай, чего.
До Ати мы добираемся за двадцать минут. Мне ссыкотно, что нас полиция прижмет, но Скок не парится, как ветер, и даже лопает шоколадные эклеры, которые я нашел у Рут в бардачке.
Бросаем машину за церковью и топаем в Фицпатрик. Там почти пусто, никакой движней не пахнет. Все равно быстренько решаем по одной и, по совету бармена, пробуем заглянуть в Эсквайр. Не прикольно. Двигаем дальше и в итоге оказываемся в Наследии вдовы. Там в одном углу дуются в карты, а в другом вроде как женский кружок вязанья и трепа. Из этих подходит одна, заказывает водку с колой. У нее за ухом вязальная спица, сама смазливая, но ей точно за тридцатник. Скок предпочитает женщин постарше. Уж не знаю, насколько постарше, но знаю точно, что с той, которая рулит Ювелирами Дуэйна в торговом центре Брукфилд, он домой ходил. Эта смотрится классно, но она того же года выпуска, что и Сенан, а значит, ей даже за сорок, железно.
Скок принимается обсуждать с этой всякие тонкости вязанья. Потом идет глянуть, что они там за свитеры и пинетки вяжут. Он-то не пьет, а я всасываю пинту за пинтой. Все думаю о тех козлах с молоком. Надо было, может, за ними проследить. Встает заказать еще одна из вязального кружка, улыбается мне. Сережки у ней здоровенные такие кольца. Помню, у Джун были сережки, и еще одна сверху на правом ухе. Помню ее золотой шип, а вот остальные какие были, хоть убей, вспомнить не могу. Все думаю о ее ушах.
* * *
По пути домой я, кажись, уснул. Дальше помню только, что сижу на крыльце у себя дома. Встаю, вынужден сесть обратно. Опять ключи потерял. Скок кидает камешки в окно Берниной спальни.
Ё-моё, тише ты, Скок. Матерь меня уроет, если ее разбудим.
Надо думать, мы устроили нехилый шум, потому что через выпас топает Эйтне Эгар, дочка Сисси.
Эйтнеприветдобрыйвечер.
На меня она внимания не обращает, шепчется со Скоком. Улавливаю несколько слов: скорая, драка или что-то в этом роде.
Оказывается, Берни увезли в Святого Луку на скорой, в полуобмороке. После того, как мы с ним расстались, он пошел выпить. В Старую Вик, самую большую распивочную в городе, ввязался в ссору с какими-то пацанами. Может, ввалили ему на улице, а может, сам упал, когда домой шел. Крови было сколько-то, и с запястьем что-то.
Мать ваша по потолку бегает, говорит она мне.
А чего мне не написала?
Пыталась.
Смотрю в телефон. Сел в ноль. Блядство.
Скок разворачивает машину, сует меня на заднее сиденье, мы катим в больницу в Килкенни. Останавливается на заправке, добывает крепкий чай и какую-то черствую булку, чтоб я сколько-то протрезвел.
Порядок, Фрэнк?
Ага. Не то чтоб Берни в первый раз что-то откалывал.
Первый раз Берни оказался по скорой в травме почти два года назад. Мы были в Ньюбридже мы с Матерью. После того, как Бати не стало, она вдарилась больше в общение с духами, нежели в гадание на чае: каталась по всему графству и даже в Уиклоу и Килдэр, везде. Репутацию себе заработала будь здоров, пока фортели Берни не начали на ней сказываться.
В ту ночь он мотался по городу и искал себе на задницу неприятностей, каких можно было б избежать. Те ребята насовали ему в живот так, что порвали селезенку. Я когда в больнице его во всех этих трубках увидел, чуть не скончался. Думал, у меня сердце встанет, так перепугался за него. Но диву даешься, к чему только ни привыкаешь.
Без обману
Ты чего тут? Где Матерь? Первое, что Берни говорит мне, лежа на каталке в травме.
Ее Скок домой повез. Пока ты спал.
Я не рассказываю ему, на каких херах Матерь таскала меня в коридоре за то, что я ушел пить свои пинты, а Берни оставил дома одного.
От тебя несет, как от пивной бочки, он мне.
На себя посмотри. Медсестра сказала, тебя отпустят после утреннего обхода. Чего ты домой не пошел? Нарваться хотел, раз пошел в Старую Вик. Даешь веселуху, хоть в чем-то будешь первым.
В чем? Берни мне, а сам отвертывается от меня на койке так, что едва не скатывается на ручки какой-то бабке та вся трусится, будто одержимая.
Первым из братьев, кто шесть футов вниз осилит. Я просто пытаюсь как-то разрядить все, но получается криво.
Я всегда буду первым, он мне. Из нас двоих.
На четыре минуты, говорю. Что, если учесть разницу между шестым и седьмым, небо и земля. Такое обычно ему фитилек прикручивает. Рождение паровозиком за ним следом означает, что дар наследую я. Берни, возьми уже себя в руки.
Он молчит намертво.
Тебе ж не обязательно оставаться в Карлоу. Да и в Ирландии, говорю. Чего б тебе не податься к нашим в Австралию? Тебе там самое оно будет. Сенан тебе работу легко найдет.
На стройке?
Устроишься в ресторан, или парикмахером, или как-то.
Это жуть какой стереотип. В любом случае я нужен Матери тут.
Если вот так будешь ей лет добавлять своими выкрутасами, то нет. Тебя ж мотает во все стороны.
Судя по тому, как он заскреб пятками по простыне, я его достал.
Доктор Эванс, он специалист, он сказал списки
Погоди-ка, говорю. Какой специалист? В каком это ты списке? Ни шиша не понимал я, про что он толкует.
Мне надо тебе сказать.
Ты, блин, о чем вообще? Сказали, у тебя вывих запястья и ушиб головы. И все.
Нет, доктор Эванс в Дублине. Он и оценка И тут он отключается.
Чудно́ это смотреть, как он спит. Стараюсь не обращать внимания на всякое, что происходит в травме, особенно на телесные звуки из соседнего отсека. Видать, я сам задремал, потому что открываю глаза а он на меня смотрит. По виду, он в несколько более своем уме, и я его спрашиваю, что случилось. Оказывается, он увидал ту машину возле Старой Вик, узнал ее и решил зайти. Садится такой к стойке в своей рубашке, от которой молоком несет. И прям рядом мразота эта, дикари, которые в него пакетом бросили. Заказал себе водку с Ред Буллом, выпил и вышел. По его прикидкам, они за ним проследили и напрыгнули.
Не врубаюсь. Ну чего он вечно высовывается. Чего не позвонил нам со Скоком, мы б ему подсобили. Или вынули бы оттуда.
Тут больше, чем кажется, говорит Берни. Я не потому что я уже Язык у него заплетается. Берни закрывает глаза, и мне кажется, что он вроде как опять засыпает.
Я женщина, говорит он, глаза все еще закрыты. Внутри.
Я не уверен, что расслышал.
Что? Да из тебя, блин, такая же женщина, как из Ковбоя Мальборо.
Он тыщу лет не говорит ничего. Потом шепчет:
Ковбой Мальборо был геем.
Заткнись, говорю и толкаю его в руку. Он обдолбан вдребезги уж какие они ему там обезболивающие вкатили. Говорю, чтоб попытался уснуть, а сам иду курить.
Он знал, что я это погуглю, и действительно как только выхожу из палаты, сразу смотрю, что там про Ковбоя Мальборо. Их прорва была, в основном поумирали от рака. Один, может, двое были геями.
Из автомата в приемном покое беру бутылку колы. Ужасно скрутило на стуле какую-то деваху, она держится за живот и с содроганиями стонет. Пара стариков ждет очень тихо, не разговаривает, оба смотрят прямо перед собой. У него лицо серое, руки вцепились в колени. У нее безостановочно движутся губы. До меня доходит: она молится. Дичь херовая тут происходит у людей, а этот идиот, братец мой, просто лезет в неприятности, как в горячую ванну.
Возвращаюсь к нему, стою рядом, пока он не просыпается.
Слушай. Я перехожу на шепот, чтоб отвадить бабку с соседней каталки. С трясучкой своей она совладала и теперь чуть ли не валится с койки, уши развесив. Тут оно куда интересней, чем сидеть дома с кошкой и смотреть Улицу Коронации[23]. У тебя выдалась дурная ночь. Тебе надо остыть, собраться с мыслями.
Я знаю, где взять гормоны, шепчет он. В интернете.
Что за херня, говорю. Они тебе любое говно сраное могут продать. Не знаю, чего тебя носило в Дублин. Тебя это выводит из равновесия.
Равновесие надо держать тебе, а не мне, говорит и отворачивается. Знаешь, земля под тобой вертится постоянно. Меньше минуты проходит, и его вырубает.
* * *
Выписывают его часов в восемь утра. Пара швов и паршивый вывих запястья. Всю ночь мы оба задремывали и просыпались, что, конечно, облегчение, потому что я не знаю, что ему говорить. Я, правда, сказал, что это он сам нарвался, полез к этим пацанам. И намекнул, что у Матери сердце поэтому в узел, может, он помалкивает из-за этого. Ни я, ни он о том остальном, что он там мне грузил, не заикаемся.