Алексей Забугорный
Сценарист
Кто скажет, день теперь, или ночь Всегда горит свет.
***
В этот час в баре никого еще не было, не считая господина за столиком в углу, который пил абсент и что-то писал в блокноте. Белокурый и тщедушный, с зализанною на бок челкой, с острым носом и тревожными глазками, господин этот был и не господин даже, а так господинчик.
Я-то здесь завсегдатай и каждый меня знает, и я знаю каждого, а только господинчика этого видел впервые. Наверное, он и был здесь впервые.
Я отхлебнул из своего бокала, и в ожидании других завсегдатаев стал фантазировать.
Я часто так делаю, чтобы скоротать время: бывает, целую биографию придумаю какому-нибудь незнакомцу, пока тот сидит себе спокойно в сторонке: кто он, откуда, и кто его жена, и что он сделал и, бывает, до того замечтаюсь, что уже готов и обнять его, как старого друга, а может, и напротив, заявить ему прямо в лицо, что он подлец, и знать я его не желаю.
«Наверное, он тщедушен не только физически, думал я, украдкой поглядывая на господинчика. Он долго мучился этим и однажды совершил нечто, что до сих пор является ему в ночных кошмарах. А зовут его Альберт».
Тут нежно пропели колокольчики над дверью, и трое, закутанные по самые глаза в темные плащи, прошли к столику у окна. Бармен подхватил со стойки меню и пошел встречать гостей.
Гости заговорщицки зашептали ему, тыча пальцами в винную карту. Свет мозаичного плафона на темно зеленой стене играл на их лицах, отчего казалось, что они гримасничают и строят рожи.
Я их часто вижу здесь, хотя и не заговаривал ни разу. Они всегда держатся особняком, не привлекают внимания, а все сидят, почти касаясь друг друга лбами, бормочут быстро и невнятно, вскидывая руками и делая движения всем телом, так что и представить, о чем там у них идет речь, невозможно.
Приняв заказ, бармен вернулся за стойку и, чтобы скоротать время, я разговорился с ним.
Скажите, бармен, кто эти люди, что сидят особняком, не ищут другого общества и так загадочны?
Не знаю, ответил бармен. При мне они говорят только о том, что будут пить и есть. К примеру, сейчас заказали белое вино и пиццу. Хотя, на проходимцев и не похожи. Скорее, на богему
А что такое богема? ухватился я за мысль. Что она такое? Категория людей, что кутит и веселится, не зная приличий, а в промежутках мастерит или рисует, чтобы кутить и веселиться? Если так, то немало найдется среди нас богемы, пусть даже и не рисующей.
Нынче каждый волен называться, xем хочет, отвечал бармен. Он взял со стойки пивной бокал, протер и посмотрел сквозь него на свет. Я бы даже больше сказал: грядет время анархии.
Именно! оживился я. И даже прямо-таки библейский случай; много грядет пророков, и всем нам следует быть разборчивыми.
Смутное время, вздохнул бармен. Во всем упадок. Едва ли найдется хоть крупица золота в бархане песку. Хотите еще коктейль?
Ну, знаете, отвечал я, без колебаний протягивая ему пустой бокал, вы как в воду глядите.
Знавал я одного писателя, послышалось из-за ширмочки, отделяющей барную стойку от ниши, в которой была устроена кухонька и моечная. Все мечтал сочинить сюжет, которым заинтересовались бы в самом Голливуде.
И что же? спросил я у ширмочки. Сочинил он такой сюжет?
Ширмочка сдвинулась, и из-за нее показался сначала внушительных размеров нос, затем подбородок, а вслед за ними и вся голова на длинной, тонкой шее с острым кадыком и взъерошенная, явилась на свет: «Нет сказала голова. Не сочинил».
Голова принадлежала помощнику бармена, который, по его собственным словам, пусть и не видел, но слышал многое. В этом он, помощник, сам признался мне, когда подменял бармена за стойкой.
Дело мое маленькое говорил он. Сижу себе за ширмочкой, делаю, что прикажут. Никого не вижу, и меня никто не видит, зато слышу я все прекрасно. И из того, что я услышал за все это время, можно составить целую повесть. Захватывающую, с неожиданными поворотами; где есть и любовь, и ложь, и подлость, и благородство, но более всего, конечно, в ней смешного. Смешного до слез, до истерики, такого, что и за всю жизнь не оправиться. Ведь смешно, согласитесь, быть невольным соучастником того, о чем люди думают, что говорят тет-а-тет, невольно поверяя самое сокровенное постороннему человеку.
Иногда мне бывает совестно. Иногда страшно. Ведь откровения могут быть и такие, что не дай вам Бог услышать хотя бы малую часть их. Уж сколько раз просил я бармена сделать ширму прозрачной».
Теперь же я спросил голову помощника: «И что же стало с этим писателем? Удавился он?»
Нет. Спился.
Ответив так, голова снова скрылась, а бармен уже ставил передо мною новый бокал. Там, в рубиновой толще кока колы и рома, таинственно плавился лед.
Все потому, сказал бармен, что для себя надо писать, а не для Голливуда; тогда и Голливуду интересно станет: «А о чем это он там пишет так увлеченно?» Другими словами талант нужно иметь, продолжал бармен. А им важен эффект, а не суть.
Беда в том, что иные так ловко маскируют эффект за самую что ни на есть суть, что и Голливуд не отличит ее от подделки, и берет. А отличив, лишь пуще станет нахваливать, и других заставит, чтобы самому не прослыть дураком. Вот и гуляет по миру голый эффект, и строит рожи, но все так привыкли, что уж и забыли, как выглядит самая суть.
Значит, наш писатель не преуспел даже и в этом, огорчился я. Так действительно сопьешься. И сделал глоток.
Мы помолчали.
Однако, бармен поглядел на часы, уж час прошел после открытия, а посетителей все нет.
Действительно, бар был пуст. Только троица за столиком по-прежнему шушукалась, извиваясь всем телом, да господинчик тревожно оглядывался и горбился над своим блокнотиком.
За окном сгущались осенние сумерки; сеял не то дождь, не то снег, и изредка мелькали темные силуэты прохожих. Лучшее время, чтобы посидеть в тепле и уюте за стаканчиком чего-нибудь горячительного и посудачить о том о сем; удивительно, как можно пренебрегать такой возможностью в конце рабочего дня.
И вот, когда бармен уже, кажется, начал подсчитывать убытки, снова пропели колокольчики, и появилась парочка весьма обычного для этого заведения вида: он в бакенбадрах, она в открытом зеленом платье с блестками, с накинутою на тонкие плечи лисьей шубой.
Двое проследовали не к окну, где обычно обретаются интроверты и незнакомцы, а к самой стойке.
У него было свирепое лицо бульдога и пиджак в крупную клетку. У нее огненно-рыжие волосы, собранные на макушке в узел, который пронзали и удерживали две тускло блестящие стальные спицы.
Добрый вечер, сказал я.
Bonjour! откликнулась женщина, а ее спутник вместо приветствия так хлопнул меня по спине, что она загудела, как колокол.
Ну-с, спросила женщина, усаживаясь напротив, что у нас новенького?
Бармен пожал плечами, и стал натирать бокалы с таким видом, будто он только бармен, и ничто другое его не касается.
Стоит только позволить себе небольшую вольность, сказал пришедший, как тебя тут же перестают замечать. И добавил: "Э-э-э. Любезнейший! Не будете ли вы так добры. Как обычно.
Бармен кивнул, налил обоим по рюмке водки и подал вместе с блюдечком, выложенным ломтиками сала и хлеба.
Господинчик за столиком взглянул испуганно, втянул голову в плечи и застрочил в своем блокнотике.
Здесь я должен сделать отступление.
Эти двое, что сидят теперь напротив меня актеры. Муж и жена. Впрочем, только гражданские. Служат в одном театре. У них своеобразное амплуа: оба они травести.
Те, кто видел их на сцене, приходят в восхищение от ее игры, и в недоумение от его. Ее сравнивают с нимфой, прочат большое будущее, его же, как за глаза о нем поговаривают, держат в труппе из жалости, страха и уважения к прежним заслугам.
В чем заключаются прежние заслуги почти никто уже не помнит, однако старые театралы утверждают, что когда-то именно он блистал и подавал надежды.
Страх же заключался в том, что будто бы как-то, будучи пьян, он заявил, что подожжет театр, если кто осмелится заявить, что он уж не тот, что прежде, или исключить его из труппы. Учитывая внешность говорившего, ему поверили
Да, я забыл представить новых наших героев. Зовут его Собакевич (именно так, и ни я, никто другой не знает его по имени), ее же Маргарита Николавна, или просто Марго.
Итак, Маргарита провела ладонями по своим волосам, и сказала, глядя на меня русалочьими зелеными глазами: «Милый друг, скажите, что вы думаете теперь? Почему вы всегда один? Неужели не найдется ни одной приличной дамы, способной скрасить ваше одиночество?»
Терпеть не могу, когда ко мне обращаются с подобными вопросами. Я убежден, что задаются они из праздности и за отсутствием такта.
Не понимаю, к чему вы клоните, ответил я с достоинством, но я прихожу сюда с единственной целью
Нажраться! рявкнул Собакевич и захохотал, довольный своей выходкой. Как я вас, а?! Спросил он, трясясь от смеха, и вскинул широкую ладонь. Ловко, а? Дайте пять, сэр! И выпил.
Вы знаете, продолжал Собакевич, отсмеявшись и закидывая в рот кусочек сала, мне, между прочим, новую роль предложили.
Я изобразил на своем лице оживление и спросил: «Действительно?»
Да-с, Собакевич откинулся на своем стульчике. Впервые за долгое время мне дали, наконец, одну из главных ролей.
И что же это за роль такая? поинтересовался я, чтобы соблюсти приличия.
Роль замечательная! живо отозвался Собакевич. Скажу вам по секрету я долго мечтал о ней. И вот, счастливый случай преподнес нам творение сценариста из Европы
Ах! закатила глаза Маргарита. Гений, гений!
Так и есть, подтвердил Собакевич. Единственный в своем роде.
Кого же вы играете? спросил я.
Маргариту! торжественно произнес Собакевич.
Какую Маргариту? удивился я.
Как какую? Ту самую. Лицо Собакевич просияло тихой гордостью. Маргариту Николавну. Марго".
Я в недоумении взглянул на Маргариту, но супруги всплеснули руками и заголосили, тыча в меня пальцами: «Полюбуйтесь! Он совсем не читает книг!»
Я читаю, обиделся я. Но позвольте Если вы не играете Вашу супругу, то выходит, что
Именно! ответил Собакевич. Именно это и выходит!
«Господи», неопределенно подумал я, и осушил свой бокал.
Бармен посмотрел на меня сочувственно и смешал новый коктейль: «За счет заведения», шепнул он.
Да довольно жмурясь повторил Собакевич, Маргариту.
Ну, а вы? спросил я Маргариту Николавну. Вы кого будете играть?
Я буду играть Собакевича.
Чтобы снова не попасть впросак, я только пожал плечами.
Ну, Собакевича! повторила она укоризненно. Мой друг, определенно вам следует заняться своим образованием.
Согласен, отвечал я. Но ведь Собакевич и Маргарита образно выражаясь живут на разных улицах?
Ах да, улыбнулась Маргарита снисходительно. Забыла вам сказать, что спектакль экспериментальный. Конечно, с одной стороны нет Собакевича, а с другой Маргариты, но соединить несоединимое, но разрушить устои, но заставить взглянуть по-новому Ах, как это свежо, как великолепно! Нет, это невозможно, невозможно передать словами! Простонала она, и тоже выпила.
Сценарий, как мы уже сказали, написан европейским режиссером, добавила Маргарита, переводя дух. Только там, в Европе (она плавно повела рукой куда-то вдаль), возможно такое. Ах, Европа! Идеи, прогресс, прорыв После этого и смотреть не хочется на наше захолустье. Она посмотрела кругом, зажмурилась, будто увиденное причинило ей боль и сказала бармену: «Мой друг! Прошу Вас».
Бармен достал из-за стойки графин с водкой.
Знаете, промычала Маргарита, выпив еще и раздирая сало остренькими зубками, приходите завтра на премьеру, и сами увидите.
Хотите контрамарку? добавил Собакевич.
О чем же все-таки спектакль? спросил я.
Мысль увидеть на сцене Собакевича в образе Маргариты, под ручку с Собакевичем Маргаритой вызывала противоречивые чувства.
Как бы вам сказать, протянул Собакевич, и почесал нос.
Это трудно объяснить, закивала Маргарита. Сюжет не укладывается в привычные рамки. Зритель может представлять все, что угодно. В отличие от классики, которая давно всем набила оскомину здесь во всем, во всем полная свобода. Определенно, это будет революция в искусстве!
Ну, а какова все-таки основная мысль? спросил я.
Я же сказала вам, отвечала Маргарита, раздражаясь, во всем свобода. Один увидит одно, другой другое, третий вообще ничего не увидит, но только все поймут, что перед ними что-то такое, что нет, это невозможно, невозможно описать! Выкрикнула она почти уже со злостью, но тут снова запели колокольчики, и в уютном полумраке появились два господина.
Добрый вечер! воскликнул тот, что вошел первым.
На нем был мокрый от дождя плащ, широкополая шляпа и трость. Другой держал в руках потемневший от влаги бумажный пакет, перетянутый бечевой.
Где веселье? воскликнул первый господин. Почему тихо? Музыку громче! Больше свечей!
Здесь нет свечей, тихо заметил второй.
Какой ты, Михаил, реалист, право! огорчился первый господин. Впрочем, добавил он, оглядываясь, свечей здесь действительно нет. Что-ж, твой выход!
Второй господин надорвал бумажную обертку и извлек из прорехи несколько толстых, темных восковых свечей, богато украшенных замысловатым орнаментом.
Подарок заведению, пояснил первый. Для услаждения вкуса присутствующих и создания атмосферы.
Благодарю, ответил бармен бесстрастно.
Свечи расставили на столиках, полках и барной стойке и зажгли.
Позвольте отрекомендоваться, сказал первый господин. Катамаранов. И протянул мне руку.
Йорик, ответил я.
Вы бедны? поинтересовался Катамаранов.
Отнюдь. Но моя матушка в молодости была романтически настроена.
Это случалось с девушками тех лет, согласился Катамаранов, и указал на того, что с пакетом. Это Михаил. Любитель восковых свечей с орнаментом. Рекомендую.
Очень приятно, кивнул я.
Собакевич, нехотя представился Собакевич и демонстративно выпил.
Маргарита, сказала Маргарита и снова провела ладонью по волосам.
Вновь прибывшие уселись рядом с нами и заказали пива.
Катамаранов отхлебнул из своего бокала, посмотрел на нас, снова отхлебнул и опять посмотрел.
У вас несколько неестественный вид, господа, сказал он. Возможно, мы своим неожиданным появлением отвлекли вас от интересной беседы, и если это действительно так, то мы искренне
Вовсе нет! перебила Маргарита. Мы как раз обсуждали новую роль Собакевича и мою, и к разговору нашему вы можете присоединиться в любую минуту.
Роль Собакевича? живо спросил Михаил. Так вы актеры?
Да, живо отозвался Собакевич. Актеры.
Какое совпадение! обрадовался Михаил. А я как раз большой театрал. То-то я смотрю, мне лица ваши будто бы знакомы.
Возможно, возможно, вздохнул Собакевич, и придал своему грубо скроенному лицу выражение, какое бывает у великих, но скромных людей, когда им вдруг станет грустно. Меня, знаете ли, часто узнают, но что поделать
Собакевич будет играть Маргариту, сказала Маргарита и обвела нас взглядом, чтобы еще раз насладиться произведенным эффектом.
То есть, Катамаранов на секунду замешкался и посмотрел на Маргариту вопросительно.
Нет, не меня, улыбнулась Маргарита, а другую Маргариту.
Катамаранов поперхнулся пивом.
Неужели?
Ее самую, улыбнулся Собакевич.
А я буду Собакевичем, заявила Маргарита. Гениальный, гениальный спектакль! Наверняка будет аншлаг. Хотите контрамарку?
Но позвольте, озадачился Катамаранов. Они ведь, кажется
Именно, что только кажется! воскликнула Маргарита, снова начиная раздражаться. Спектакль экспериментальный и нужно обладать хоть немного воображением, чтобы понять, что впрочем, вот перед вами Йорик, который все вам объяснит не хуже нашего.