Что-то отскакивает от моего ботинка, когда я ёрзаю на стуле. Опустив глаза, вижу маленький жёлтый топаз. Не аметист, жаль.
Вы уверены, что Джасна жива? спрашивает Нилам, доставая с полки крошечную бутылочку с чёрной, как оникс, жидкостью, и добавляя несколько капель в свою кофейную кружку. Потому что если нет, мне конец после того, как я попытаюсь заглянуть в воспоминания мёртвого человека.
Погоди, его слова заставляют меня позабыть обо всём моём любопытстве. Ты собираешься это пить сам? Я думала, вы хотите, чтобы я
Ты вообще знаешь, как это работает, Славич?
Я сглатываю.
Конечно. «В теории».
Нилам вскидывает свои густые брови, держа кружку в одной руке, а перчатку Джасны, которую до этого раздобыла Лав, в другой.
Ты пьёшь это и засыпаешь, начинаю я медленно, пытаясь припомнить, что однажды читала. Загвоздка лишь в том, что нужно быть постоянно сконцентрированным, непрерывно помнить о том, что это воспоминания, а не реальность и не твои собственные мысли, не сон. Потому что один неверный шаг, и можно запутаться в собственном подсознании. Потерять связь с действительностью, сойти с ума. Мой взгляд мечется между ним и Миром, потому что оба слушают меня, но молчат. А ещё воспоминание за воспоминание. Взяв одно, ты должен отдать одно из своих взамен. Забыть день из прошлого.
Одобрительно кивая, Нилам присвистывает:
А она домашку-то делала, Мир. Вижу теперь, почему ты предпочитаешь подобный актив живым. Мы можем использовать книжку, которую она называет мозгами.
Я не энциклопедия.
Конечно нет, детка. Слишком холёная для старой бумажки. И ты когда-нибудь использовала морокс прежде?
Я раздумываю над тем, чтобы соврать. Может, смогу использовать зелье, чтобы пережить свой собственный последний день заново, увидеть лицо человека, который был рядом со мной в ту ночь. Однако не уверена, что смогу вспомнить то, что моя память заблокировала намеренно. Кроме того, возможность пережить снова тот кошмар не входит в мой список желаний.
Нет, качаю головой я. Не использовала.
Что ж, тогда да, его собираюсь пить я, откидывая одеяло, Нилам плюхается на диван. А теперь валите. Нечего пялиться, как извращенцы, пока я сплю. Делает глоток, морщась. Позову вас, когда закончу.
Надеюсь, не как в прошлый раз, цокнув языком, Мир подкидывает камешек с металлическими прожилками в воздух, ловит на лету и направляется к двери.
Но я не двигаюсь.
У тебя есть воспоминание, которое ты готов забыть навсегда, Нилам? спрашиваю я.
Куча.
О чём?
Детство.
12. Ярослава
Разве можно использовать зелье как наркотик? спрашиваю я, когда мы возвращаемся в коридор. Ближе к полуночи вечеринка, кажется, стала лишь громче, смех безумнее, а воздух горячее.
Что, твои волшебные книжки не научили, как веселиться с помощью магии? Мир замирает на углу лестницы у перил, глядя на танцпол внизу. Два прожектора отбрасывают свет ему на лицо, один синий, другой фиолетовый, и профиль Мира запечатлён между ними, точно картина, которую ты тайком наблюдаешь сквозь замочную скважину на рассвете. В красках утреннего, обманчивого тумана.
Нет.
Не слушай Лав, морокс не наркотик. Она путает обман и обманщика. Морокс, конечно, может свести с ума, окажись он в коварных руках, но и лекарства тоже опасны, если использовать их не по назначению, верно? С магией так же, продолжает он, поправляя правой рукой запонку на левом манжете. По-прежнему отказывается смотреть на меня. Если же не злоупотреблять, морокс способен не только показать чужие мысли, но и приглушить твои собственные. Помочь ненадолго забыть о насущном, что вне нашего контроля, погрузиться в прекрасный сон без сновидений, но в то же время продолжать бодрствовать. Увидеть всё таким, какое есть, душой, а не разумом. Никаких переживаний, никаких ожиданий, никаких осуждений. Столь желанная всеми жизнь в моменте. Мир вздрагивает, когда его пальцы сжимают запонку чуть сильнее, чем нужно. Блин.
Мы оба смотрим на каплю крови на кончике его пальца, лишь она одна в этот миг связывает наши взгляды.
Подожди здесь, хорошо? не дожидаясь моего согласия, он отправляется вниз по ступенькам.
«А куда я уйду?» думаю я, наблюдая, как он подходит к бару и берёт салфетку, чтобы стереть кровь. Бармен предлагает напиток, Мир отказывается, но потом просит что-то, из-за чего бородатое лицо парня перекашивает от удивления.
От нечего делать я снова лениво оглядываю клуб. Теперь, рассматривая всё получше, думаю, понимаю, что имел в виду Нилам, говоря, что люди приходят сюда за магией. Всё кажется обыденным, однако за вуалью пьяной беззаботности есть что-то приятное. Вкус прогулки в ночи, когда никто не подслушивает, не подглядывает, не обращает внимания на твои ошибки. Аромат свободы, по крайней мере, такой была для меня всегда магия.
Большинство напитков в руках у людей слегка светятся изнутри, точно неоновые. И каждое лицо чуточку дерзкое, чуточку самоуверенное. «Никаких ожиданий, никаких осуждений». Позволишь ли себе быть самим собой, если уверен, что никто не станет подвергать твои взгляды и решения критике? Вот он, подземный мир, который я жаждала найти всю свою былую жизнь, где каждому есть место. «А мне до сих пор нет».
Отделившись от танцующей толпы, у барной стойки появляется Лаверна, её щёки горят, а волосы растрепались. Она свешивает руку Миру на плечо и что-то весело шепчет ему на ухо.
Мир качает головой.
Лав тогда берёт его под руку и тянет, увлекая присоединиться к ней в танце. Когда Мир остаётся сидеть как скала, она вздыхает, плюхается на стул рядом и начинает всё сначала.
никогда! до сегодняшнего дня! долетает до меня её голос отрывками, когда меняются песни.
Вместе с ответом Мир кивком указывает в мою сторону. У меня перехватывает дыхание, когда взгляд Лаверны устремляется наверх. Она не видит меня в тени угла лестницы, однако я вижу недовольство, искажающее её лицо. «Она?» Лав указывает пальцем наверх, опять опуская глаза на Мира.
Мир кивает.
Я внезапно чувствую себя беззащитной, будто снова стала маленькой девочкой, уклоняющейся от летящих в неё за школой камней. Она, что? Та, которая портит вечер? Та, которая нас всех спасёт? Не хочу быть ни той, ни другой. Кислая обида оседает на языке при мысли об этом. Я мечтала о том, чтобы избавиться от своих сил целых два года до того, как умерла, потому что магия отравляла мне жизнь, а теперь хочу силы обратно? Снова становлюсь прежней собой, нуждающейся в поддержке и защите. Слабачка. «Трусиха». Простая девчонка. Но почему мне этого недостаточно? Татии было достаточно.
Две подвыпившие девушки, обнявшись, пошатываются на лестнице и врезаются в меня. Они вот не выглядят беззащитными. Их разгорячённые тела толкают меня, чуть не сбивая с ног, и я хватаюсь за перила, чтобы удержаться, больно ударяясь бедром о металл.
Упс, моя вина, хихикает одна, пока вторая над ней смеётся.
Извиняясь, они исчезают среди мерцающих огней прожекторов так же быстро, как появились, но когда я снова поворачиваюсь к бару, Мира и Лав уже нет. «О, ну разумеется». Они же здесь не ради меня это я здесь ряди них. Из-за них. Благодаря им. Однако они мне не друзья, чтобы составлять компанию. Ну, и как тогда я могу им доверять? Верить, что они не уничтожат последние крупицы моей души? Все всё уничтожают, порой даже непреднамеренно. «Я уж точно всё уничтожила».
Выглядишь так, словно у тебя экзистенциальный кризис, у меня перед глазами появляется бокал с красной, как вино, жидкостью, без всякого магического свечения. Не нужно даже гадать, чтобы знать, что это бледная рука Мира держит напиток. Правда, кризис? Время неподходящее.
Сказала же, что не хочу пить, растерянно оглядываюсь по сторонам, но Лаверны рядом с ним нет.
Как знаешь. Мир делает глоток из своего бокала. У нас час или два, которые нужно скоротать, пока Нилам не проснётся. Но это не значит, что я позволю тебе развлекаться. Гранатовый сок, никакого алкоголя. Его голос звучит так обыденно, так услужливо, что я задумываюсь, выдало ли ему моё лицо всю мою внутреннюю скорбь или же это его очередная попытка завязать беседу. В любом случае я устала притворяться несокрушимой.
У меня денег нет, признаюсь я.
Так вот почему ты весь день голодаешь? замешательство преображает лицо Мира, смешинки пляшут в зрачках. Никто тебя и не просит платить. Считай, ты наш гость с того света, если так проще. Да и клуб Нилама, всё за счёт заведения, он снова суёт бокал с соком мне в руки. «Ясно теперь, почему бармен удивился. Какой идиот станет просить что-то помимо алкоголя на ночной вечеринке?» Пошли, найдём менее назойливое местечко, чтоб ждать.
Последнее, что я замечаю, следуя за Миром обратно вверх по лестнице: Лав. И её колкий, обиженный взгляд.
* * *
Вместо того чтобы возвращаться в комнату Нилама, Мир откидывает шторы, обнажая закрытое фанерой окно в стене посреди коридора, затем отодвигает и фанеру, и я вижу пустую крышу примыкающего к этому соседнего низенького здания. Снаружи тихо и куда спокойнее, чем у меня в мыслях, так что выскальзываю без колебаний.
Тут показывают фильмы? спрашиваю я, увидев пластиковые стулья, повёрнутые к глухому, без окон, отрезку стены.
Летом, кивает Мир и осторожно перекидывает ногу через подоконник, чтобы не расплескать свой напиток. У тебя будет возможность увидеть.
Здание стоит у реки, и зыбкие отражения уличных фонарей покоятся на чернеющей водной глади. Реку обрамляет мраморная набережная, влажная и блестящая от воды, уходящая вправо и влево так далеко, как только позволяет видеть ночь. Мрамор точно такой же, как в моём родном посёлке, разница лишь в том, что в Чернодоле сохранилась только крошечная часть этой набережной.
Гроза собирается, говорит Мир, останавливаясь у высокого парапета, окружающего крышу, рядом, но в безопасном шаге от меня. У него прямая спина и расслабленная поза, однако взгляд бегает по мостам, будто ища, на что отвлечься. Каким бы уверенным он ни казался, ему неуютно в моём присутствии.
И всё же мы здесь. Вдвоём. Почему?
Однажды я пришла к выводу, что существует такой особенный возраст, особенный год, когда происходит нечто значительное, шокирующее, в жизни каждого. Когда вселенная разбивает остатки твоих детских мечтаний вдребезги или же заставляет тебя самостоятельно от них отказаться. Когда ты перестаёшь верить в справедливость. Личная катастрофа, как я это для себя назвала. Моя? Когда пошли слухи о том, что я убила собственную семью.
Если, точно как я, Мир однажды возжелал стать сильным, решился пойти дальше дозволенного и преломить законы природы, обратившись к магии и тем самым прокляв свою душу, то это и был день его катастрофы. Ещё до того, как он вернул к жизни меня, до того, как какой-то псих вздумал убивать пользователей магией.
Глядя на реку, Мир задумчиво прикусывает нижнюю губу. На губе у него крошечный, почти что незаметный шрамик. «Что же за гроза правит в твоих мыслях, Мир?» думаю я, но вслух спрашиваю лишь:
Почему ты не сказал, что вы с Владом были друзьями?
С чего мне было рассказывать? не мигая, он поднимает глаза к небу.
Он в городе.
Это вопрос?
Предположение.
Мир ставит бокал и упирается локтями о каменный парапет.
А давай сыграем в игру? Правда за правду, в его голосе проскальзывает нотка тепла, но звучит она скорее как вежливость, а не доброта. Ты первая.
Не могу понять, всерьёз ли он, но не могу и рассказать ему всю правду. Никто её не знает, а учитывая, что я теперь не помню лица людей, которых однажды любила, не уверена, что сама знаю всё. Однако стоит попробовать, да? Я так долго искала кого-нибудь, кто готов выслушать и понять, может, это мой шанс.
С притворным равнодушием я делаю глоток сока, и его горьковато-сладкий привкус оседает на кончике языка.
Ненавижу гранатовый сок, говорю.
Мир усмехается, прищуриваясь, когда ветер целует его худых щеках:
А я обожаю гранатовый сок.
У меня моя смелость пробуждается слишком быстро. У меня был сигилльный шрам.
Не считается. Я уже знаю, что ты была ведьмой.
До этого я хотела стать врачом.
Это отчего-то срабатывает. Взгляд Мира наконец устремляется в мою сторону, и он собирается снова усмехнуться, однако при виде моего лица, замирает.
Серьёзно? говорит он. Хотела спасать людей? И
И убила, да. Спасибо за напоминание.
Почему?
Почему убила?
Нет, почему врачом? его внезапное любопытство застаёт меня врасплох.
Я хотела изучать психологию, научиться понимать, почему люди поступают так, как поступают.
Мир не отвечает, однако в уголках его глаз собираются едва заметные морщинки, намекая на тоску?
Никогда не хотел изучать закон, он переводит глаза на свой бокал, задумчиво ведя кончиком пальца по кромке стекла, отец принял решение за меня. У него всегда был план, у меня никогда.
Ни разу не видела своего отца.
Может, тебе повезло.
А чего хотел ты?
Какая разница? будто с отвращением, он отталкивает бокал, и тот оказывается всего в нескольких сантиметрах от моего. И рука Мира оказывается в нескольких сантиметрах от моей ближе, чем когда-либо. Куда проще быть тем, кем хотят тебя видеть люди. Тебе, как никому другому, это должно быть известно, Огонёчек.
Его слова обжигают. «Это больно», хочется мне сказать. «Жизнь это больно», хочется, чтобы Мир ответил, чтобы понял. Но может ли он? У него есть дом, друзья, семья. У меня же не осталось никого, ради кого стоит жить. Единственное, что мной ныне движет страх не жить.
Наша беседа затихает, и лишь ветер теперь шепчет вокруг, принося запах дождя издалека. Развернувшись, я упираюсь спиной в парапет и вдруг понимаю, что узнаю здание. Когда мы вошли в подвал клуба со стороны переулка, у меня не было возможности его хорошенько рассмотреть, но сейчас я уверена, что ходила мимо раньше и даже бывала внутри. Это и правда библиотека. Историческая библиотека Сент-Дактальона. «О-о» Теперь я поняла шутку.
Уже поздно, ни в одном из окон не горит свет, и мой взгляд крадётся выше, выше, выше, к самой крыше на фоне неба без звёзд. Там что-то двигается. Я прищуриваюсь, ожидая увидеть ворону или голубя, но Это больше, чем птица. И клубится, как дым. Мгновение, и на краю крыши стоит человеческая фигура. Глядит прямо на меня.
Мгновение, и мне снова холодно.
«Смерть просто так не отпускает тех, кто принадлежит ей».
Мгновение, и ничего нет.
«Твой выбор»
Пугливая дрожь бежит змейкой по позвоночнику. «Нет, не может быть». Обеспокоенно кошусь на Мира, но он по-прежнему рассматривает реку, и его зрачки заволокло туманом раздумий.
Кое-кто однажды сказал, что Влад демон, вспоминаю я выдумки Татии.
Мир поворачивает голову и наконец-то смотрит мне прямо в глаза. Под тяжестью его пронзительного, бездонного, всецело и резко заинтересовавшегося мной взгляда я нехотя сглатываю.
И? уточняет он. Ты поверила в то, что тебе сказали?
Демоны не ломают ноги.
Ломают, если хотят, чтобы кто-то подумал, что они люди.
Так поэтому ты решил, что меня убил Влад? Потому что веришь в глупую старую сказку о том, что существует бессмертный демонический сын первого ведьмака и первой ведьмы, и думаешь, что это Влад?
Это два вопроса, Мир мрачнеет. Две правды.
Тогда задай и мне два.
Рука Мира по-прежнему очень близко к моей, и что странно, он не отступает. Наоборот, точно переминаясь с ноги на ногу, делает маленький шажок в мою сторону.
Ты же помнишь, что не можешь солгать человеку, у которого есть сигилльный шрам, верно? спрашивает он, помедлив.
Сбитая с толку его намёком, я не сразу нахожу, что ответить. Мир что, только что признался, что Влад наделил и его магией? Что он чувствует, как я сейчас нервничаю? Как у меня только что чаще забилось сердце в ответ на его шаг ближе ко мне? Неужели заставляет моё сердце биться чаще он? Но ведь если магия и правда текла по жилам Мира всё это время, он знал, что я чувствую с того самого момента, как я открыла глаза на кладбище. Зачем тогда задавал столько вопросов, если мог просто прислушаться к моему сердцебиению? Если мог заставить меня чувствовать что угодно, заставить испытывать отчаянный страх или дурманящую симпатию и убедить в чём угодно, зачем пытался договориться и предложил мне год жизни?